Слава Полунин:
"Я никого не учу - я просто открываю башку: пусть учатся сами"

С миру по актеру

– За свою карьеру я уже раза четыре собирал команду, превращал ее в фантастический театр, потом распускал и все начинал сначала. Последнюю собрал в 1991-м. У меня ВСЕ играют ВСЁ. И когда мы приходим в театр, никто не знает, что сегодня будет играть: я распределяю роли за пять минут до начала…
Я никого не учу – я просто открываю башку: пусть учатся сами. Смогут – значит, артисты, не смогут – значит, нехрен этим заниматься. Это такая профессия, где ты должен все сделать сам. Растирать краски и бегать за пивом – вот такая моя школа. Мои ученики проходят через все. Покажут талант, может быть, когда-нибудь получат роль. Когда у меня была школа, я запрещал им в первые годы выходить на сцену. Стоять на входе, красить, подметать – да что угодно, только не на сцену. Поэтому из них вырастали настоящие артисты.
Сейчас мы называемся «сНежное шоу».
В нем участвует человек 70, которые живут по всему миру. У меня удивительная система: мой директор живет в Ярославле, завлит –
в Москве, финансовый директор – в Лондоне, импресарио – в Рио-де-Жанейро, продюсер – в Австралии, а все актеры разбросаны по 50 странам мира. И когда у меня какие-то репетиции или гастроли, я звоню всем и назначаю встречу где-нибудь под Нью-Йорком. Мы снимаем в лесу фестивальную сцену, работаем и начинаем болтаться с этим спектаклем по всему свету. Это новый принцип работы. Если я приезжаю в какую-то страну, то привожу нового актера. Третья часть моей труппы – иностранцы. Причем языкового барьера не существует: актер-итальянец за три недели выучил русский, а я даже язык глухонемых знаю. Если актер интересный и с ним хочется поговорить, приходится учить язык.

Театр

– Меня много раз сманивали в театр, но мне это неинтересно. Я существую в гротеске, фантасмагории. Я не могу выражаться через слово, оно мне неподвластно, я не могу им управлять. Что хочешь сделаю любым пальцем, ресницей, губами, а со словами я не дружу. Для меня было страшным мучением играть в фильме Рязанова «Привет, дуралеи!». Я все время учил слова, и это был ужас.
Мне неинтересно заниматься театром – мне интересна театрализация жизни. Мы должны научиться делать нашу жизнь по законам театральности, и я хочу, чтобы люди в любимой жизни были гениальными актерами.
Я ищу то, что висит на облаке. Еще до Конгресса дураков в Москве я полетел в пустыню Невада, где 60 тысяч сумасшедших – буддисты, черные ангелы, кришнаиты, хиппи и бог знает кто – каждый год встречаются на неделю. Эти люди живут по одному закону: сделай что-нибудь для другого сегодня. Ты не имеешь права быть обыденным. Здесь все делают чудо: будь то трехэтажный велосипед, машина с башмаками вместо колес или огнемет в виде не скажу чего. Каждый работает целый год, чтобы, приехав в пустыню, показать несколько минут невозможной, взрывной жизни. У них там есть музей под открытым небом, для которого все сочиняют арт-объекты. Потом ночью садятся на велосипеды, под звездами гоняют от огонька к огоньку и разглядывают чудеса. Все бесплатно. Денег нет. В любой палатке тебе дадут еду, соль, воду. Один парень подъехал на грузовике к нашей палатке и со словами «Теперь каждый день будешь есть суши» вручил мне огромного лосося. Он работал целый год, чтобы дарить людям рыбу. Вот это театр! Вот такой театр мне интересен – театр, который потерял свои границы и превратился в нашу жизнь!
Сейчас я занимаюсь тем, что коллекционирую такие места по всему свету. В следующем году я еду на фестиваль йогов. 100 тысяч человек соберутся на берегу Ганга и будут показывать фантастические трюки. И таких чудес на свете миллион, а мы все ездим на венецианский карнавал. Это вчерашний день, а бразильский карнавал давно умер.

Белый карнавал

– Со временем я становлюсь гигантоманом: начал серию мировых фестивалей, у меня лежит штук 20 сценариев. Десять человек на сцене для меня – ­ничто, сто – туда-сюда, а вот тысяча – это нормально, это событие. В прошлом году я сделал Белый карнавал в Коломенском – фантастический спектакль, лучшее, что я придумал за всю жизнь. У него было несколько базовых принципов: во-первых, все в белом – публика, артисты и архитектура. Огромный шапито на тысячу мест в реальной зеленой среде и нереальные ­объекты: к берегу причаливает белый корабль, на котором живут все артисты, и над ним связка из белых шаров, уходящая в небо на сотни метров. Башенный кран со стрелой 60 метров, на которой висят белые барабанщики. На кончиках длиннющих штырей в небе парят белые клоуны, на высокой горе – огромные светящиеся кони, сказочный лабиринт в надувном городе… Все нереальное, что было на свете, мы стащили в этот спектакль. Он прошел всего пять раз, потому что за него заплатил какой-то банк, и сейчас я ищу разные способы показать Белый карнавал всей Москве.

Асисяй

– Я долго занимался эксцентрической пантомимой, любил Чаплина, немое кино, а потом ко мне подошел замечательный человек Славский – автор «Энциклопедии цирка» – и сказал: «Ты клоун! У тебя нет границы гротеска. В любом гротеске ты чувствуешь себя естественно». И я решил попробовать себя в клоунаде: ночью на кухне сделал грим, нацепил нос, послал жену Лену в Мухинское училище купить какую-нибудь штучку. Она принесла мне желтый костюм, и я стал придумывать клоунаду. В углу валялся телефон – у меня вообще много вещей раскидано по квартире, чтобы они мозолили глаза. По словам Эйзенштейна, в каждой вещи хранится смысл.
И я решил: если телефон – средство связи, значит, это символ одиночества. И придумал историю про одинокого человека, который звонит сам себе и делает вид, что у него все в порядке, что у него есть друг, с которым он ссорится и мирится и т.д. На следующий день я приехал на «Голубой огонек» и перед камерой сыграл импровизацию, которая мгновенно родила этот персонаж, этот стиль клоунады. Асисяй так удачно родился, что на следующий день я перестал платить за такси, и, куда бы ни приходил, мне все доставалось бесплатно…
Для меня Асисяй – это реальная личность, которая живет вместе со мной. Мне с ним удобно и уютно. Когда я приехал в Англию <и шесть лет работал в Лондоне, то вдруг увидел, что моего Асисяя не хотят принимать: он слишком теплый, добрый, нежный и светлый. А англичан страшно коробит, когда на публике говорят про свои чувства. И я сделал Асисяя этаким Квазимодой, внутри которого спрятан цыпленок. И тогда англичане дали мне все свои премии, включая Лоуренса Оливье… У меня уже есть звание «Король Петербургского карнавала». Недавно министр культуры Франции назвал меня «шевалье». Королева Дании наградила званием «Посол Андерсена в России». Мне вообще нравятся такие необычные штуки. А с зарплатами давно покончено, я много лет не интересуюсь деньгами, они приходят сами. Когда ты делаешь то, что ты любишь, и не спишь по ночам, и не отдыхаешь по воскресеньям, все приходит само. Недавно мне предлагали 400 тысяч долларов за рекламу сока. Я попробовал и сказал, что никогда не позволю связывать эту бурду с моим именем!

Пилигрим

– До 50 лет я жил цыганской жизнью. Если мы больше двух месяцев находились в одном городе, мои дети и друзья говорили: «Что-то мы засиделись». Последние 15-20 лет мы каждый месяц переезжали в новую страну. Если мы куда-то не ехали, нам становилось скучно.
После 50-ти я понял, что моя жена начинает уставать, и предложил ей семь городов мира на выбор: Нью-Йорк, Берлин, Париж, Лондон, Милан, Барселону и Амстердам – и по полгода прожил в каждом городе, чтобы понять, мое это место или не мое.
В результате мы выбрали четыре города, где теперь и живем. В Москве у меня театральный центр, в Париже – мастерская – мельница, где собираются все мои друзья, в Лондоне – официальная контора, а в Нью-Йорке…
В октябре опять туда еду. На Бродвее идет мой спектакль, который мне страшно надоел, но американцы хотят видеть его снова. Паспорт у меня русский, а что касается виз, то тут все просто: если ты нужен, тебе все сделают.

С миру по актеру

– За свою карьеру я уже раза четыре собирал команду, превращал ее в фантастический театр, потом распускал и все начинал сначала. Последнюю собрал в 1991-м. У меня ВСЕ играют ВСЁ. И когда мы приходим в театр, никто не знает, что сегодня будет играть: я распределяю роли за пять минут до начала…
Я никого не учу – я просто открываю башку: пусть учатся сами. Смогут – значит, артисты, не смогут – значит, нехрен этим заниматься. Это такая профессия, где ты должен все сделать сам. Растирать краски и бегать за пивом – вот такая моя школа. Мои ученики проходят через все. Покажут талант, может быть, когда-нибудь получат роль. Когда у меня была школа, я запрещал им в первые годы выходить на сцену. Стоять на входе, красить, подметать – да что угодно, только не на сцену. Поэтому из них вырастали настоящие артисты.
Сейчас мы называемся «сНежное шоу».
В нем участвует человек 70, которые живут по всему миру. У меня удивительная система: мой директор живет в Ярославле, завлит –
в Москве, финансовый директор – в Лондоне, импресарио – в Рио-де-Жанейро, продюсер – в Австралии, а все актеры разбросаны по 50 странам мира. И когда у меня какие-то репетиции или гастроли, я звоню всем и назначаю встречу где-нибудь под Нью-Йорком. Мы снимаем в лесу фестивальную сцену, работаем и начинаем болтаться с этим спектаклем по всему свету. Это новый принцип работы. Если я приезжаю в какую-то страну, то привожу нового актера. Третья часть моей труппы – иностранцы. Причем языкового барьера не существует: актер-итальянец за три недели выучил русский, а я даже язык глухонемых знаю. Если актер интересный и с ним хочется поговорить, приходится учить язык.

Театр

– Меня много раз сманивали в театр, но мне это неинтересно. Я существую в гротеске, фантасмагории. Я не могу выражаться через слово, оно мне неподвластно, я не могу им управлять. Что хочешь сделаю любым пальцем, ресницей, губами, а со словами я не дружу. Для меня было страшным мучением играть в фильме Рязанова «Привет, дуралеи!». Я все время учил слова, и это был ужас.
Мне неинтересно заниматься театром – мне интересна театрализация жизни. Мы должны научиться делать нашу жизнь по законам театральности, и я хочу, чтобы люди в любимой жизни были гениальными актерами.
Я ищу то, что висит на облаке. Еще до Конгресса дураков в Москве я полетел в пустыню Невада, где 60 тысяч сумасшедших – буддисты, черные ангелы, кришнаиты, хиппи и бог знает кто – каждый год встречаются на неделю. Эти люди живут по одному закону: сделай что-нибудь для другого сегодня. Ты не имеешь права быть обыденным. Здесь все делают чудо: будь то трехэтажный велосипед, машина с башмаками вместо колес или огнемет в виде не скажу чего. Каждый работает целый год, чтобы, приехав в пустыню, показать несколько минут невозможной, взрывной жизни. У них там есть музей под открытым небом, для которого все сочиняют арт-объекты. Потом ночью садятся на велосипеды, под звездами гоняют от огонька к огоньку и разглядывают чудеса. Все бесплатно. Денег нет. В любой палатке тебе дадут еду, соль, воду. Один парень подъехал на грузовике к нашей палатке и со словами «Теперь каждый день будешь есть суши» вручил мне огромного лосося. Он работал целый год, чтобы дарить людям рыбу. Вот это театр! Вот такой театр мне интересен – театр, который потерял свои границы и превратился в нашу жизнь!
Сейчас я занимаюсь тем, что коллекционирую такие места по всему свету. В следующем году я еду на фестиваль йогов. 100 тысяч человек соберутся на берегу Ганга и будут показывать фантастические трюки. И таких чудес на свете миллион, а мы все ездим на венецианский карнавал. Это вчерашний день, а бразильский карнавал давно умер.

Белый карнавал

– Со временем я становлюсь гигантоманом: начал серию мировых фестивалей, у меня лежит штук 20 сценариев. Десять человек на сцене для меня – ­ничто, сто – туда-сюда, а вот тысяча – это нормально, это событие. В прошлом году я сделал Белый карнавал в Коломенском – фантастический спектакль, лучшее, что я придумал за всю жизнь. У него было несколько базовых принципов: во-первых, все в белом – публика, артисты и архитектура. Огромный шапито на тысячу мест в реальной зеленой среде и нереальные ­объекты: к берегу причаливает белый корабль, на котором живут все артисты, и над ним связка из белых шаров, уходящая в небо на сотни метров. Башенный кран со стрелой 60 метров, на которой висят белые барабанщики. На кончиках длиннющих штырей в небе парят белые клоуны, на высокой горе – огромные светящиеся кони, сказочный лабиринт в надувном городе… Все нереальное, что было на свете, мы стащили в этот спектакль. Он прошел всего пять раз, потому что за него заплатил какой-то банк, и сейчас я ищу разные способы показать Белый карнавал всей Москве.

Асисяй

– Я долго занимался эксцентрической пантомимой, любил Чаплина, немое кино, а потом ко мне подошел замечательный человек Славский – автор «Энциклопедии цирка» – и сказал: «Ты клоун! У тебя нет границы гротеска. В любом гротеске ты чувствуешь себя естественно». И я решил попробовать себя в клоунаде: ночью на кухне сделал грим, нацепил нос, послал жену Лену в Мухинское училище купить какую-нибудь штучку. Она принесла мне желтый костюм, и я стал придумывать клоунаду. В углу валялся телефон – у меня вообще много вещей раскидано по квартире, чтобы они мозолили глаза. По словам Эйзенштейна, в каждой вещи хранится смысл.
И я решил: если телефон – средство связи, значит, это символ одиночества. И придумал историю про одинокого человека, который звонит сам себе и делает вид, что у него все в порядке, что у него есть друг, с которым он ссорится и мирится и т.д. На следующий день я приехал на «Голубой огонек» и перед камерой сыграл импровизацию, которая мгновенно родила этот персонаж, этот стиль клоунады. Асисяй так удачно родился, что на следующий день я перестал платить за такси, и, куда бы ни приходил, мне все доставалось бесплатно…
Для меня Асисяй – это реальная личность, которая живет вместе со мной. Мне с ним удобно и уютно. Когда я приехал в Англию <и шесть лет работал в Лондоне, то вдруг увидел, что моего Асисяя не хотят принимать: он слишком теплый, добрый, нежный и светлый. А англичан страшно коробит, когда на публике говорят про свои чувства. И я сделал Асисяя этаким Квазимодой, внутри которого спрятан цыпленок. И тогда англичане дали мне все свои премии, включая Лоуренса Оливье… У меня уже есть звание «Король Петербургского карнавала». Недавно министр культуры Франции назвал меня «шевалье». Королева Дании наградила званием «Посол Андерсена в России». Мне вообще нравятся такие необычные штуки. А с зарплатами давно покончено, я много лет не интересуюсь деньгами, они приходят сами. Когда ты делаешь то, что ты любишь, и не спишь по ночам, и не отдыхаешь по воскресеньям, все приходит само. Недавно мне предлагали 400 тысяч долларов за рекламу сока. Я попробовал и сказал, что никогда не позволю связывать эту бурду с моим именем!

Пилигрим

– До 50 лет я жил цыганской жизнью. Если мы больше двух месяцев находились в одном городе, мои дети и друзья говорили: «Что-то мы засиделись». Последние 15-20 лет мы каждый месяц переезжали в новую страну. Если мы куда-то не ехали, нам становилось скучно.
После 50-ти я понял, что моя жена начинает уставать, и предложил ей семь городов мира на выбор: Нью-Йорк, Берлин, Париж, Лондон, Милан, Барселону и Амстердам – и по полгода прожил в каждом городе, чтобы понять, мое это место или не мое.
В результате мы выбрали четыре города, где теперь и живем. В Москве у меня театральный центр, в Париже – мастерская – мельница, где собираются все мои друзья, в Лондоне – официальная контора, а в Нью-Йорке…
В октябре опять туда еду. На Бродвее идет мой спектакль, который мне страшно надоел, но американцы хотят видеть его снова. Паспорт у меня русский, а что касается виз, то тут все просто: если ты нужен, тебе все сделают.

С миру по актеру

– За свою карьеру я уже раза четыре собирал команду, превращал ее в фантастический театр, потом распускал и все начинал сначала. Последнюю собрал в 1991-м. У меня ВСЕ играют ВСЁ. И когда мы приходим в театр, никто не знает, что сегодня будет играть: я распределяю роли за пять минут до начала…
Я никого не учу – я просто открываю башку: пусть учатся сами. Смогут – значит, артисты, не смогут – значит, нехрен этим заниматься. Это такая профессия, где ты должен все сделать сам. Растирать краски и бегать за пивом – вот такая моя школа. Мои ученики проходят через все. Покажут талант, может быть, когда-нибудь получат роль. Когда у меня была школа, я запрещал им в первые годы выходить на сцену. Стоять на входе, красить, подметать – да что угодно, только не на сцену. Поэтому из них вырастали настоящие артисты.
Сейчас мы называемся «сНежное шоу».
В нем участвует человек 70, которые живут по всему миру. У меня удивительная система: мой директор живет в Ярославле, завлит –
в Москве, финансовый директор – в Лондоне, импресарио – в Рио-де-Жанейро, продюсер – в Австралии, а все актеры разбросаны по 50 странам мира. И когда у меня какие-то репетиции или гастроли, я звоню всем и назначаю встречу где-нибудь под Нью-Йорком. Мы снимаем в лесу фестивальную сцену, работаем и начинаем болтаться с этим спектаклем по всему свету. Это новый принцип работы. Если я приезжаю в какую-то страну, то привожу нового актера. Третья часть моей труппы – иностранцы. Причем языкового барьера не существует: актер-итальянец за три недели выучил русский, а я даже язык глухонемых знаю. Если актер интересный и с ним хочется поговорить, приходится учить язык.

Театр

– Меня много раз сманивали в театр, но мне это неинтересно. Я существую в гротеске, фантасмагории. Я не могу выражаться через слово, оно мне неподвластно, я не могу им управлять. Что хочешь сделаю любым пальцем, ресницей, губами, а со словами я не дружу. Для меня было страшным мучением играть в фильме Рязанова «Привет, дуралеи!». Я все время учил слова, и это был ужас.
Мне неинтересно заниматься театром – мне интересна театрализация жизни. Мы должны научиться делать нашу жизнь по законам театральности, и я хочу, чтобы люди в любимой жизни были гениальными актерами.
Я ищу то, что висит на облаке. Еще до Конгресса дураков в Москве я полетел в пустыню Невада, где 60 тысяч сумасшедших – буддисты, черные ангелы, кришнаиты, хиппи и бог знает кто – каждый год встречаются на неделю. Эти люди живут по одному закону: сделай что-нибудь для другого сегодня. Ты не имеешь права быть обыденным. Здесь все делают чудо: будь то трехэтажный велосипед, машина с башмаками вместо колес или огнемет в виде не скажу чего. Каждый работает целый год, чтобы, приехав в пустыню, показать несколько минут невозможной, взрывной жизни. У них там есть музей под открытым небом, для которого все сочиняют арт-объекты. Потом ночью садятся на велосипеды, под звездами гоняют от огонька к огоньку и разглядывают чудеса. Все бесплатно. Денег нет. В любой палатке тебе дадут еду, соль, воду. Один парень подъехал на грузовике к нашей палатке и со словами «Теперь каждый день будешь есть суши» вручил мне огромного лосося. Он работал целый год, чтобы дарить людям рыбу. Вот это театр! Вот такой театр мне интересен – театр, который потерял свои границы и превратился в нашу жизнь!
Сейчас я занимаюсь тем, что коллекционирую такие места по всему свету. В следующем году я еду на фестиваль йогов. 100 тысяч человек соберутся на берегу Ганга и будут показывать фантастические трюки. И таких чудес на свете миллион, а мы все ездим на венецианский карнавал. Это вчерашний день, а бразильский карнавал давно умер.

Белый карнавал

– Со временем я становлюсь гигантоманом: начал серию мировых фестивалей, у меня лежит штук 20 сценариев. Десять человек на сцене для меня – ­ничто, сто – туда-сюда, а вот тысяча – это нормально, это событие. В прошлом году я сделал Белый карнавал в Коломенском – фантастический спектакль, лучшее, что я придумал за всю жизнь. У него было несколько базовых принципов: во-первых, все в белом – публика, артисты и архитектура. Огромный шапито на тысячу мест в реальной зеленой среде и нереальные ­объекты: к берегу причаливает белый корабль, на котором живут все артисты, и над ним связка из белых шаров, уходящая в небо на сотни метров. Башенный кран со стрелой 60 метров, на которой висят белые барабанщики. На кончиках длиннющих штырей в небе парят белые клоуны, на высокой горе – огромные светящиеся кони, сказочный лабиринт в надувном городе… Все нереальное, что было на свете, мы стащили в этот спектакль. Он прошел всего пять раз, потому что за него заплатил какой-то банк, и сейчас я ищу разные способы показать Белый карнавал всей Москве.

Асисяй

– Я долго занимался эксцентрической пантомимой, любил Чаплина, немое кино, а потом ко мне подошел замечательный человек Славский – автор «Энциклопедии цирка» – и сказал: «Ты клоун! У тебя нет границы гротеска. В любом гротеске ты чувствуешь себя естественно». И я решил попробовать себя в клоунаде: ночью на кухне сделал грим, нацепил нос, послал жену Лену в Мухинское училище купить какую-нибудь штучку. Она принесла мне желтый костюм, и я стал придумывать клоунаду. В углу валялся телефон – у меня вообще много вещей раскидано по квартире, чтобы они мозолили глаза. По словам Эйзенштейна, в каждой вещи хранится смысл.
И я решил: если телефон – средство связи, значит, это символ одиночества. И придумал историю про одинокого человека, который звонит сам себе и делает вид, что у него все в порядке, что у него есть друг, с которым он ссорится и мирится и т.д. На следующий день я приехал на «Голубой огонек» и перед камерой сыграл импровизацию, которая мгновенно родила этот персонаж, этот стиль клоунады. Асисяй так удачно родился, что на следующий день я перестал платить за такси, и, куда бы ни приходил, мне все доставалось бесплатно…
Для меня Асисяй – это реальная личность, которая живет вместе со мной. Мне с ним удобно и уютно. Когда я приехал в Англию <и шесть лет работал в Лондоне, то вдруг увидел, что моего Асисяя не хотят принимать: он слишком теплый, добрый, нежный и светлый. А англичан страшно коробит, когда на публике говорят про свои чувства. И я сделал Асисяя этаким Квазимодой, внутри которого спрятан цыпленок. И тогда англичане дали мне все свои премии, включая Лоуренса Оливье… У меня уже есть звание «Король Петербургского карнавала». Недавно министр культуры Франции назвал меня «шевалье». Королева Дании наградила званием «Посол Андерсена в России». Мне вообще нравятся такие необычные штуки. А с зарплатами давно покончено, я много лет не интересуюсь деньгами, они приходят сами. Когда ты делаешь то, что ты любишь, и не спишь по ночам, и не отдыхаешь по воскресеньям, все приходит само. Недавно мне предлагали 400 тысяч долларов за рекламу сока. Я попробовал и сказал, что никогда не позволю связывать эту бурду с моим именем!

Пилигрим

– До 50 лет я жил цыганской жизнью. Если мы больше двух месяцев находились в одном городе, мои дети и друзья говорили: «Что-то мы засиделись». Последние 15-20 лет мы каждый месяц переезжали в новую страну. Если мы куда-то не ехали, нам становилось скучно.
После 50-ти я понял, что моя жена начинает уставать, и предложил ей семь городов мира на выбор: Нью-Йорк, Берлин, Париж, Лондон, Милан, Барселону и Амстердам – и по полгода прожил в каждом городе, чтобы понять, мое это место или не мое.
В результате мы выбрали четыре города, где теперь и живем. В Москве у меня театральный центр, в Париже – мастерская – мельница, где собираются все мои друзья, в Лондоне – официальная контора, а в Нью-Йорке…
В октябре опять туда еду. На Бродвее идет мой спектакль, который мне страшно надоел, но американцы хотят видеть его снова. Паспорт у меня русский, а что касается виз, то тут все просто: если ты нужен, тебе все сделают.

С миру по актеру

– За свою карьеру я уже раза четыре собирал команду, превращал ее в фантастический театр, потом распускал и все начинал сначала. Последнюю собрал в 1991-м. У меня ВСЕ играют ВСЁ. И когда мы приходим в театр, никто не знает, что сегодня будет играть: я распределяю роли за пять минут до начала…
Я никого не учу – я просто открываю башку: пусть учатся сами. Смогут – значит, артисты, не смогут – значит, нехрен этим заниматься. Это такая профессия, где ты должен все сделать сам. Растирать краски и бегать за пивом – вот такая моя школа. Мои ученики проходят через все. Покажут талант, может быть, когда-нибудь получат роль. Когда у меня была школа, я запрещал им в первые годы выходить на сцену. Стоять на входе, красить, подметать – да что угодно, только не на сцену. Поэтому из них вырастали настоящие артисты.
Сейчас мы называемся «сНежное шоу».
В нем участвует человек 70, которые живут по всему миру. У меня удивительная система: мой директор живет в Ярославле, завлит –
в Москве, финансовый директор – в Лондоне, импресарио – в Рио-де-Жанейро, продюсер – в Австралии, а все актеры разбросаны по 50 странам мира. И когда у меня какие-то репетиции или гастроли, я звоню всем и назначаю встречу где-нибудь под Нью-Йорком. Мы снимаем в лесу фестивальную сцену, работаем и начинаем болтаться с этим спектаклем по всему свету. Это новый принцип работы. Если я приезжаю в какую-то страну, то привожу нового актера. Третья часть моей труппы – иностранцы. Причем языкового барьера не существует: актер-итальянец за три недели выучил русский, а я даже язык глухонемых знаю. Если актер интересный и с ним хочется поговорить, приходится учить язык.

Театр

– Меня много раз сманивали в театр, но мне это неинтересно. Я существую в гротеске, фантасмагории. Я не могу выражаться через слово, оно мне неподвластно, я не могу им управлять. Что хочешь сделаю любым пальцем, ресницей, губами, а со словами я не дружу. Для меня было страшным мучением играть в фильме Рязанова «Привет, дуралеи!». Я все время учил слова, и это был ужас.
Мне неинтересно заниматься театром – мне интересна театрализация жизни. Мы должны научиться делать нашу жизнь по законам театральности, и я хочу, чтобы люди в любимой жизни были гениальными актерами.
Я ищу то, что висит на облаке. Еще до Конгресса дураков в Москве я полетел в пустыню Невада, где 60 тысяч сумасшедших – буддисты, черные ангелы, кришнаиты, хиппи и бог знает кто – каждый год встречаются на неделю. Эти люди живут по одному закону: сделай что-нибудь для другого сегодня. Ты не имеешь права быть обыденным. Здесь все делают чудо: будь то трехэтажный велосипед, машина с башмаками вместо колес или огнемет в виде не скажу чего. Каждый работает целый год, чтобы, приехав в пустыню, показать несколько минут невозможной, взрывной жизни. У них там есть музей под открытым небом, для которого все сочиняют арт-объекты. Потом ночью садятся на велосипеды, под звездами гоняют от огонька к огоньку и разглядывают чудеса. Все бесплатно. Денег нет. В любой палатке тебе дадут еду, соль, воду. Один парень подъехал на грузовике к нашей палатке и со словами «Теперь каждый день будешь есть суши» вручил мне огромного лосося. Он работал целый год, чтобы дарить людям рыбу. Вот это театр! Вот такой театр мне интересен – театр, который потерял свои границы и превратился в нашу жизнь!
Сейчас я занимаюсь тем, что коллекционирую такие места по всему свету. В следующем году я еду на фестиваль йогов. 100 тысяч человек соберутся на берегу Ганга и будут показывать фантастические трюки. И таких чудес на свете миллион, а мы все ездим на венецианский карнавал. Это вчерашний день, а бразильский карнавал давно умер.

Белый карнавал

– Со временем я становлюсь гигантоманом: начал серию мировых фестивалей, у меня лежит штук 20 сценариев. Десять человек на сцене для меня – ­ничто, сто – туда-сюда, а вот тысяча – это нормально, это событие. В прошлом году я сделал Белый карнавал в Коломенском – фантастический спектакль, лучшее, что я придумал за всю жизнь. У него было несколько базовых принципов: во-первых, все в белом – публика, артисты и архитектура. Огромный шапито на тысячу мест в реальной зеленой среде и нереальные ­объекты: к берегу причаливает белый корабль, на котором живут все артисты, и над ним связка из белых шаров, уходящая в небо на сотни метров. Башенный кран со стрелой 60 метров, на которой висят белые барабанщики. На кончиках длиннющих штырей в небе парят белые клоуны, на высокой горе – огромные светящиеся кони, сказочный лабиринт в надувном городе… Все нереальное, что было на свете, мы стащили в этот спектакль. Он прошел всего пять раз, потому что за него заплатил какой-то банк, и сейчас я ищу разные способы показать Белый карнавал всей Москве.

Асисяй

– Я долго занимался эксцентрической пантомимой, любил Чаплина, немое кино, а потом ко мне подошел замечательный человек Славский – автор «Энциклопедии цирка» – и сказал: «Ты клоун! У тебя нет границы гротеска. В любом гротеске ты чувствуешь себя естественно». И я решил попробовать себя в клоунаде: ночью на кухне сделал грим, нацепил нос, послал жену Лену в Мухинское училище купить какую-нибудь штучку. Она принесла мне желтый костюм, и я стал придумывать клоунаду. В углу валялся телефон – у меня вообще много вещей раскидано по квартире, чтобы они мозолили глаза. По словам Эйзенштейна, в каждой вещи хранится смысл.
И я решил: если телефон – средство связи, значит, это символ одиночества. И придумал историю про одинокого человека, который звонит сам себе и делает вид, что у него все в порядке, что у него есть друг, с которым он ссорится и мирится и т.д. На следующий день я приехал на «Голубой огонек» и перед камерой сыграл импровизацию, которая мгновенно родила этот персонаж, этот стиль клоунады. Асисяй так удачно родился, что на следующий день я перестал платить за такси, и, куда бы ни приходил, мне все доставалось бесплатно…
Для меня Асисяй – это реальная личность, которая живет вместе со мной. Мне с ним удобно и уютно. Когда я приехал в Англию <и шесть лет работал в Лондоне, то вдруг увидел, что моего Асисяя не хотят принимать: он слишком теплый, добрый, нежный и светлый. А англичан страшно коробит, когда на публике говорят про свои чувства. И я сделал Асисяя этаким Квазимодой, внутри которого спрятан цыпленок. И тогда англичане дали мне все свои премии, включая Лоуренса Оливье… У меня уже есть звание «Король Петербургского карнавала». Недавно министр культуры Франции назвал меня «шевалье». Королева Дании наградила званием «Посол Андерсена в России». Мне вообще нравятся такие необычные штуки. А с зарплатами давно покончено, я много лет не интересуюсь деньгами, они приходят сами. Когда ты делаешь то, что ты любишь, и не спишь по ночам, и не отдыхаешь по воскресеньям, все приходит само. Недавно мне предлагали 400 тысяч долларов за рекламу сока. Я попробовал и сказал, что никогда не позволю связывать эту бурду с моим именем!

Пилигрим

– До 50 лет я жил цыганской жизнью. Если мы больше двух месяцев находились в одном городе, мои дети и друзья говорили: «Что-то мы засиделись». Последние 15-20 лет мы каждый месяц переезжали в новую страну. Если мы куда-то не ехали, нам становилось скучно.
После 50-ти я понял, что моя жена начинает уставать, и предложил ей семь городов мира на выбор: Нью-Йорк, Берлин, Париж, Лондон, Милан, Барселону и Амстердам – и по полгода прожил в каждом городе, чтобы понять, мое это место или не мое.
В результате мы выбрали четыре города, где теперь и живем. В Москве у меня театральный центр, в Париже – мастерская – мельница, где собираются все мои друзья, в Лондоне – официальная контора, а в Нью-Йорке…
В октябре опять туда еду. На Бродвее идет мой спектакль, который мне страшно надоел, но американцы хотят видеть его снова. Паспорт у меня русский, а что касается виз, то тут все просто: если ты нужен, тебе все сделают.

С миру по актеру

– За свою карьеру я уже раза четыре собирал команду, превращал ее в фантастический театр, потом распускал и все начинал сначала. Последнюю собрал в 1991-м. У меня ВСЕ играют ВСЁ. И когда мы приходим в театр, никто не знает, что сегодня будет играть: я распределяю роли за пять минут до начала…
Я никого не учу – я просто открываю башку: пусть учатся сами. Смогут – значит, артисты, не смогут – значит, нехрен этим заниматься. Это такая профессия, где ты должен все сделать сам. Растирать краски и бегать за пивом – вот такая моя школа. Мои ученики проходят через все. Покажут талант, может быть, когда-нибудь получат роль. Когда у меня была школа, я запрещал им в первые годы выходить на сцену. Стоять на входе, красить, подметать – да что угодно, только не на сцену. Поэтому из них вырастали настоящие артисты.
Сейчас мы называемся «сНежное шоу».
В нем участвует человек 70, которые живут по всему миру. У меня удивительная система: мой директор живет в Ярославле, завлит –
в Москве, финансовый директор – в Лондоне, импресарио – в Рио-де-Жанейро, продюсер – в Австралии, а все актеры разбросаны по 50 странам мира. И когда у меня какие-то репетиции или гастроли, я звоню всем и назначаю встречу где-нибудь под Нью-Йорком. Мы снимаем в лесу фестивальную сцену, работаем и начинаем болтаться с этим спектаклем по всему свету. Это новый принцип работы. Если я приезжаю в какую-то страну, то привожу нового актера. Третья часть моей труппы – иностранцы. Причем языкового барьера не существует: актер-итальянец за три недели выучил русский, а я даже язык глухонемых знаю. Если актер интересный и с ним хочется поговорить, приходится учить язык.

Театр

– Меня много раз сманивали в театр, но мне это неинтересно. Я существую в гротеске, фантасмагории. Я не могу выражаться через слово, оно мне неподвластно, я не могу им управлять. Что хочешь сделаю любым пальцем, ресницей, губами, а со словами я не дружу. Для меня было страшным мучением играть в фильме Рязанова «Привет, дуралеи!». Я все время учил слова, и это был ужас.
Мне неинтересно заниматься театром – мне интересна театрализация жизни. Мы должны научиться делать нашу жизнь по законам театральности, и я хочу, чтобы люди в любимой жизни были гениальными актерами.
Я ищу то, что висит на облаке. Еще до Конгресса дураков в Москве я полетел в пустыню Невада, где 60 тысяч сумасшедших – буддисты, черные ангелы, кришнаиты, хиппи и бог знает кто – каждый год встречаются на неделю. Эти люди живут по одному закону: сделай что-нибудь для другого сегодня. Ты не имеешь права быть обыденным. Здесь все делают чудо: будь то трехэтажный велосипед, машина с башмаками вместо колес или огнемет в виде не скажу чего. Каждый работает целый год, чтобы, приехав в пустыню, показать несколько минут невозможной, взрывной жизни. У них там есть музей под открытым небом, для которого все сочиняют арт-объекты. Потом ночью садятся на велосипеды, под звездами гоняют от огонька к огоньку и разглядывают чудеса. Все бесплатно. Денег нет. В любой палатке тебе дадут еду, соль, воду. Один парень подъехал на грузовике к нашей палатке и со словами «Теперь каждый день будешь есть суши» вручил мне огромного лосося. Он работал целый год, чтобы дарить людям рыбу. Вот это театр! Вот такой театр мне интересен – театр, который потерял свои границы и превратился в нашу жизнь!
Сейчас я занимаюсь тем, что коллекционирую такие места по всему свету. В следующем году я еду на фестиваль йогов. 100 тысяч человек соберутся на берегу Ганга и будут показывать фантастические трюки. И таких чудес на свете миллион, а мы все ездим на венецианский карнавал. Это вчерашний день, а бразильский карнавал давно умер.

Белый карнавал

– Со временем я становлюсь гигантоманом: начал серию мировых фестивалей, у меня лежит штук 20 сценариев. Десять человек на сцене для меня – ­ничто, сто – туда-сюда, а вот тысяча – это нормально, это событие. В прошлом году я сделал Белый карнавал в Коломенском – фантастический спектакль, лучшее, что я придумал за всю жизнь. У него было несколько базовых принципов: во-первых, все в белом – публика, артисты и архитектура. Огромный шапито на тысячу мест в реальной зеленой среде и нереальные ­объекты: к берегу причаливает белый корабль, на котором живут все артисты, и над ним связка из белых шаров, уходящая в небо на сотни метров. Башенный кран со стрелой 60 метров, на которой висят белые барабанщики. На кончиках длиннющих штырей в небе парят белые клоуны, на высокой горе – огромные светящиеся кони, сказочный лабиринт в надувном городе… Все нереальное, что было на свете, мы стащили в этот спектакль. Он прошел всего пять раз, потому что за него заплатил какой-то банк, и сейчас я ищу разные способы показать Белый карнавал всей Москве.

Асисяй

– Я долго занимался эксцентрической пантомимой, любил Чаплина, немое кино, а потом ко мне подошел замечательный человек Славский – автор «Энциклопедии цирка» – и сказал: «Ты клоун! У тебя нет границы гротеска. В любом гротеске ты чувствуешь себя естественно». И я решил попробовать себя в клоунаде: ночью на кухне сделал грим, нацепил нос, послал жену Лену в Мухинское училище купить какую-нибудь штучку. Она принесла мне желтый костюм, и я стал придумывать клоунаду. В углу валялся телефон – у меня вообще много вещей раскидано по квартире, чтобы они мозолили глаза. По словам Эйзенштейна, в каждой вещи хранится смысл.
И я решил: если телефон – средство связи, значит, это символ одиночества. И придумал историю про одинокого человека, который звонит сам себе и делает вид, что у него все в порядке, что у него есть друг, с которым он ссорится и мирится и т.д. На следующий день я приехал на «Голубой огонек» и перед камерой сыграл импровизацию, которая мгновенно родила этот персонаж, этот стиль клоунады. Асисяй так удачно родился, что на следующий день я перестал платить за такси, и, куда бы ни приходил, мне все доставалось бесплатно…
Для меня Асисяй – это реальная личность, которая живет вместе со мной. Мне с ним удобно и уютно. Когда я приехал в Англию <и шесть лет работал в Лондоне, то вдруг увидел, что моего Асисяя не хотят принимать: он слишком теплый, добрый, нежный и светлый. А англичан страшно коробит, когда на публике говорят про свои чувства. И я сделал Асисяя этаким Квазимодой, внутри которого спрятан цыпленок. И тогда англичане дали мне все свои премии, включая Лоуренса Оливье… У меня уже есть звание «Король Петербургского карнавала». Недавно министр культуры Франции назвал меня «шевалье». Королева Дании наградила званием «Посол Андерсена в России». Мне вообще нравятся такие необычные штуки. А с зарплатами давно покончено, я много лет не интересуюсь деньгами, они приходят сами. Когда ты делаешь то, что ты любишь, и не спишь по ночам, и не отдыхаешь по воскресеньям, все приходит само. Недавно мне предлагали 400 тысяч долларов за рекламу сока. Я попробовал и сказал, что никогда не позволю связывать эту бурду с моим именем!

Пилигрим

– До 50 лет я жил цыганской жизнью. Если мы больше двух месяцев находились в одном городе, мои дети и друзья говорили: «Что-то мы засиделись». Последние 15-20 лет мы каждый месяц переезжали в новую страну. Если мы куда-то не ехали, нам становилось скучно.
После 50-ти я понял, что моя жена начинает уставать, и предложил ей семь городов мира на выбор: Нью-Йорк, Берлин, Париж, Лондон, Милан, Барселону и Амстердам – и по полгода прожил в каждом городе, чтобы понять, мое это место или не мое.
В результате мы выбрали четыре города, где теперь и живем. В Москве у меня театральный центр, в Париже – мастерская – мельница, где собираются все мои друзья, в Лондоне – официальная контора, а в Нью-Йорке…
В октябре опять туда еду. На Бродвее идет мой спектакль, который мне страшно надоел, но американцы хотят видеть его снова. Паспорт у меня русский, а что касается виз, то тут все просто: если ты нужен, тебе все сделают.