"Если сегодня махнуть рукой, то завтра уже никто не сможет это поднять"

Хвича был нашим первенцем. Когда он родился, его сразу унесли и несколько дней не показывали. Мы ничего не понимали и знали только, что он живой. Когда пришло время забирать, медсестра сказала, что нам будет с ним тяжело. Мы поняли, что ребенок болен, но не поняли, чем. Нам сказали, что такие дети в 90% случаев не выживают. Мы стояли у крыльца и слушали. Это был наш первенец…
Отдайте ребенка в интернат, а себе родите другого. Так говорили многие врачи. Предлагали сдать сына в специальный институт в Москве, который занимается изучением подобных болезней. Сейчас я могу об этом говорить, а тогда было тяжело. Мы превратились в призраков. Нам выдали документы на ребенка, и про нас все забыли. Раз в неделю приходила медсестра, но тоже ничего не говорила. Педиатр была уверена, что ребенок не жилец.
Я никогда не думал, что окажусь в такой ситуации, что те, кому я помог встать на ноги, отвернутся от меня. До того, как родился Хвича, я занимался бизнесом. Собрал вокруг тех, с кем можно было что-то организовать. Но надо было заниматься ребенком, и от бизнеса пришлось отказаться. Я ни на что не претендовал, но не думал, что окажусь в одиночестве. То, что тогда с моей помощью создано, работает до сих пор. Мне не обидно. Я рад за дело.
Чтобы заработать деньги, я брался за любую работу. Еще вчера я был владельцем бизнеса, а сегодня работал грузчиком, дворником. Но большую часть времени я проводил дома – кроме нас некому было помочь нашему ребенку.
В те времена многие думали, что мой сын может заразить их детей. Я помню, как соседи прятались, когда мы выходили из подъезда. Это был восемьдесят пятый год.
В мои двери никто никогда не стучал. Ни врачи, ни социальные службы, нам не говорили, что мы можем получать пенсию или скидки по квартплате. Я знаю, что многие родители с такими детьми сидят дома и ждут помощи. Но, если не шевелиться, никто не придет.
Мы ходили гулять по набережной. Многие были с колясками. Дети в них сидели, улыбались, что-то болтали. Взрослые шли с веселыми лицами. А наш сын лежал и молчал. Мы шли как в пустоте. Иногда к нам подходили люди, уже в возрасте, и говорили, что у них тоже такие дети. Они уже выросли, но продолжают лежать и молчать. Мы поняли, что, если ничего не делать, так будет всегда.
Мы пришли домой, налили теплую ванну и положили в нее траву, что собрали на поляне в лесу. Опустили в нее нашего ребенка. Он не плакал, не шевелился, не держал голову. И так было Ростом Халваши с сыном Хвичой почти год. Потом он начал шевелиться – сначала рука, потом нога. Он начал плакать, и мы поняли, что суставы пришли в тонус. Заниматься пришлось очень долго. Больше десяти лет. Он плакал не переставая. Иногда 24 часа в сутки.
Мы жили как отшельники. Но со временем стало полегче, потому что Хвича стал реагировать. Когда он подрос, мы поехали на поезде на родину, в Грузию. Там смотреть моего сына собрались старые люди, знахари. Чего только не советовали! Но ничего не помогало. Я надеялся на море. Но Хвича не захотел в него заходить.
Сыну скоро должно было исполниться семь. Была зима. Я пошел в коррекционную школу. Во дворе бегали дети. Завуч посмотрел моего ребенка и сказал, что таких детей они не берут. «Он у вас ничего не умеет».
Мы решили все продать и уехать на родину. Но прошло три дня, и сын заболел. Приехала «скорая», поставили уколы, сын заплакал еще громче, температура стала подниматься. Она держалась больше месяца. Тогда для нас это был удар, но сейчас я знаю, что тогда в нем формировалось то, чем он является сегодня. И не нужно было никаких вмешательств. Уколы только задерживали этот процесс.
Мы стали гулять с Хвичой только по ночам, потому что днем на нас обращали внимание, хихикали, смеялись. Когда мы пошли гулять в тот раз, Хвиче было очень плохо. Вдруг из темноты появилась бабушка с тросточкой. Было плохо видно, но она подошла к нам, потрогала Хвичу, пошептала и сказала: «Перекормили лекарствами. Наберитесь смелости, и все лекарства смойте в унитаз». Я обернулся, а бабушки уже нет. Сейчас мне кажется, она была посланником.
Я не особенно ей поверил, но когда пришел домой и взял шприц, то увидел, что моя рука дрожит. Мы приняли решение не давать лекарства. Приходили врачи, выписывали рецепты, а мы ничего не покупали. Нас стали обвинять, что мы хотим уморить ребенка. Всем вдруг стало не все равно. Но мы не отступали.
Мы поили Хвичу травками, занимались с ним. Пришло время, когда он смог держать предметы в руке. В девять лет мы начали заниматься с ним спортом. Сейчас он может десятикилограммовую гирю поднимать по сто раз. В свободное от спорта время он рисует.
Люди не могут пройти мимо его картин, всегда останавливаются. Профессиональные художники тоже. Один так долго смотрел на картину и не верил, будто автор никогда не учился. В ней есть свет, сказал он.
Как-то в Одессе мы шли мимо коррекционной школы. Во дворе шли соревнования, в которых участвовали дети с синдромом Дауна, с ДЦП. Мы зашли. И стали участниками. Прямо на месте там показывали, как нужно прыгать в длину, потом был забег, и сын выиграл, первый раз в жизни. На следующий год мы поехали на соревнования в Грузию. И там тоже выиграли. После этого Хвича стал заходить в море.
В Омске мы долго не могли никуда пробиться. Я стоял часами внизу в разных учреждениях, просил, чтобы меня пустили на прием. Однажды я услышал, как один чиновник сказал: «Неужели в миллионном городе не могли найти человека со славянской внешностью!».Со мной не хотели общаться, меня провоцировали, но я стоял на своем. Если сегодня махнуть рукой, то завтра уже никто не сможет это поднять.
Мы знали, что есть специальная олимпиада, но не представляли, как ее организовать у нас. Не было ни денег, ни опыта. Два года неопределенности, но в конце концов мы встретились с нужными людьми, разрабатывали устав и долго боролись с чиновниками, которые говорили, что мы не имеем права использовать слово «олимпиада». Хотя сам Хуан Антонио Самаранч это только приветствовал.
Сейчас в Омске работает организация, которая является частью огромной организации, работающей в 180 странах. Каждый год проводятся международные и общероссийские соревнования. Мы участвуем там каждый год с 2009-го. На первой же своей олимпиаде в Йошкар-Оле Хвича взял четыре первых места.

10 сентября Омская областная общественная благотворительная организация помощи инвалидам и лицам с умственной отсталостью «Удача» проводит Вторую ежегодную семейную олимпиаду. Детям нужны воздушные шары, сладкие призы и зрители.
Тел. 8 (913) 61 29 802 Виктория Марчевская, заместитель председателя Омского отделения Специальной Олимпиады

Хвича был нашим первенцем. Когда он родился, его сразу унесли и несколько дней не показывали. Мы ничего не понимали и знали только, что он живой. Когда пришло время забирать, медсестра сказала, что нам будет с ним тяжело. Мы поняли, что ребенок болен, но не поняли, чем. Нам сказали, что такие дети в 90% случаев не выживают. Мы стояли у крыльца и слушали. Это был наш первенец…
Отдайте ребенка в интернат, а себе родите другого. Так говорили многие врачи. Предлагали сдать сына в специальный институт в Москве, который занимается изучением подобных болезней. Сейчас я могу об этом говорить, а тогда было тяжело. Мы превратились в призраков. Нам выдали документы на ребенка, и про нас все забыли. Раз в неделю приходила медсестра, но тоже ничего не говорила. Педиатр была уверена, что ребенок не жилец.
Я никогда не думал, что окажусь в такой ситуации, что те, кому я помог встать на ноги, отвернутся от меня. До того, как родился Хвича, я занимался бизнесом. Собрал вокруг тех, с кем можно было что-то организовать. Но надо было заниматься ребенком, и от бизнеса пришлось отказаться. Я ни на что не претендовал, но не думал, что окажусь в одиночестве. То, что тогда с моей помощью создано, работает до сих пор. Мне не обидно. Я рад за дело.
Чтобы заработать деньги, я брался за любую работу. Еще вчера я был владельцем бизнеса, а сегодня работал грузчиком, дворником. Но большую часть времени я проводил дома – кроме нас некому было помочь нашему ребенку.
В те времена многие думали, что мой сын может заразить их детей. Я помню, как соседи прятались, когда мы выходили из подъезда. Это был восемьдесят пятый год.
В мои двери никто никогда не стучал. Ни врачи, ни социальные службы, нам не говорили, что мы можем получать пенсию или скидки по квартплате. Я знаю, что многие родители с такими детьми сидят дома и ждут помощи. Но, если не шевелиться, никто не придет.
Мы ходили гулять по набережной. Многие были с колясками. Дети в них сидели, улыбались, что-то болтали. Взрослые шли с веселыми лицами. А наш сын лежал и молчал. Мы шли как в пустоте. Иногда к нам подходили люди, уже в возрасте, и говорили, что у них тоже такие дети. Они уже выросли, но продолжают лежать и молчать. Мы поняли, что, если ничего не делать, так будет всегда.
Мы пришли домой, налили теплую ванну и положили в нее траву, что собрали на поляне в лесу. Опустили в нее нашего ребенка. Он не плакал, не шевелился, не держал голову. И так было Ростом Халваши с сыном Хвичой почти год. Потом он начал шевелиться – сначала рука, потом нога. Он начал плакать, и мы поняли, что суставы пришли в тонус. Заниматься пришлось очень долго. Больше десяти лет. Он плакал не переставая. Иногда 24 часа в сутки.
Мы жили как отшельники. Но со временем стало полегче, потому что Хвича стал реагировать. Когда он подрос, мы поехали на поезде на родину, в Грузию. Там смотреть моего сына собрались старые люди, знахари. Чего только не советовали! Но ничего не помогало. Я надеялся на море. Но Хвича не захотел в него заходить.
Сыну скоро должно было исполниться семь. Была зима. Я пошел в коррекционную школу. Во дворе бегали дети. Завуч посмотрел моего ребенка и сказал, что таких детей они не берут. «Он у вас ничего не умеет».
Мы решили все продать и уехать на родину. Но прошло три дня, и сын заболел. Приехала «скорая», поставили уколы, сын заплакал еще громче, температура стала подниматься. Она держалась больше месяца. Тогда для нас это был удар, но сейчас я знаю, что тогда в нем формировалось то, чем он является сегодня. И не нужно было никаких вмешательств. Уколы только задерживали этот процесс.
Мы стали гулять с Хвичой только по ночам, потому что днем на нас обращали внимание, хихикали, смеялись. Когда мы пошли гулять в тот раз, Хвиче было очень плохо. Вдруг из темноты появилась бабушка с тросточкой. Было плохо видно, но она подошла к нам, потрогала Хвичу, пошептала и сказала: «Перекормили лекарствами. Наберитесь смелости, и все лекарства смойте в унитаз». Я обернулся, а бабушки уже нет. Сейчас мне кажется, она была посланником.
Я не особенно ей поверил, но когда пришел домой и взял шприц, то увидел, что моя рука дрожит. Мы приняли решение не давать лекарства. Приходили врачи, выписывали рецепты, а мы ничего не покупали. Нас стали обвинять, что мы хотим уморить ребенка. Всем вдруг стало не все равно. Но мы не отступали.
Мы поили Хвичу травками, занимались с ним. Пришло время, когда он смог держать предметы в руке. В девять лет мы начали заниматься с ним спортом. Сейчас он может десятикилограммовую гирю поднимать по сто раз. В свободное от спорта время он рисует.
Люди не могут пройти мимо его картин, всегда останавливаются. Профессиональные художники тоже. Один так долго смотрел на картину и не верил, будто автор никогда не учился. В ней есть свет, сказал он.
Как-то в Одессе мы шли мимо коррекционной школы. Во дворе шли соревнования, в которых участвовали дети с синдромом Дауна, с ДЦП. Мы зашли. И стали участниками. Прямо на месте там показывали, как нужно прыгать в длину, потом был забег, и сын выиграл, первый раз в жизни. На следующий год мы поехали на соревнования в Грузию. И там тоже выиграли. После этого Хвича стал заходить в море.
В Омске мы долго не могли никуда пробиться. Я стоял часами внизу в разных учреждениях, просил, чтобы меня пустили на прием. Однажды я услышал, как один чиновник сказал: «Неужели в миллионном городе не могли найти человека со славянской внешностью!».Со мной не хотели общаться, меня провоцировали, но я стоял на своем. Если сегодня махнуть рукой, то завтра уже никто не сможет это поднять.
Мы знали, что есть специальная олимпиада, но не представляли, как ее организовать у нас. Не было ни денег, ни опыта. Два года неопределенности, но в конце концов мы встретились с нужными людьми, разрабатывали устав и долго боролись с чиновниками, которые говорили, что мы не имеем права использовать слово «олимпиада». Хотя сам Хуан Антонио Самаранч это только приветствовал.
Сейчас в Омске работает организация, которая является частью огромной организации, работающей в 180 странах. Каждый год проводятся международные и общероссийские соревнования. Мы участвуем там каждый год с 2009-го. На первой же своей олимпиаде в Йошкар-Оле Хвича взял четыре первых места.

10 сентября Омская областная общественная благотворительная организация помощи инвалидам и лицам с умственной отсталостью «Удача» проводит Вторую ежегодную семейную олимпиаду. Детям нужны воздушные шары, сладкие призы и зрители.
Тел. 8 (913) 61 29 802 Виктория Марчевская, заместитель председателя Омского отделения Специальной Олимпиады