Спектакль «Братья и сёстры» по роману Федора Абрамова в омском Лицейском театре. Автор инсценировки и режиссер-постановщик Сергей Тимофеев. Художники Валерий Мамонтов, Марина Шипова, Ольга Дагаева, Ирина Ескова; композитор и звукорежиссер Игорь Каратаев, художники по свету Арсений Гуров и Вероника Кизилова.
Спектакль возвращает зрителей в годы войны с гитлеровской Германией, а действие происходит в колхозе Архангельской губернии весной и летом 1942 года. Представлена целая эпопея деревенской жизни с беспощадной правдою, за которою писателю Федору Абрамову многократно попадало.
Правда заключалась не только в изображении голода и непосильного труда женщин, стариков, инвалидов и подростков, но и в том, что он осмеливался показать руководящих работников единственной партии не только хвалебно, но и резко критически.
К первым следует отнести уважительно представленных в спектакле партийных работников — секретаря райкома КПСС Новожилова (артист Иван Притуляк) и уполномоченного Ивана Лукашина (Евгений Точилов) — главного мужского персонажа спектакля. И это уже интересно, т. к. сегодня принято чернить все действия коммунистов, но рядовые из них, а также низший уровень руководящих работников верою и правдою служили своему Отечеству, как они понимали, не щадя живота своего.
Здесь и далее я буду ссылаться на свой личный и семейный опыт в оценке спектакля «Братья и сестры». Мой отец до революции был батраком, в 1930-е годы работал директором зерновых совхозов, прошел всю войну от первого до последнего дня командиром роты и заместителем командира стрелкового полка, ранен в ногу, вернулся в звании майора. Будучи членом ВКП (б), он являлся идеалом не только для нас детей, но и авторитетом для всей округи. Свидетельствую, что достойнейшие люди среди коммунистов были, и никто не убедит меня в обратном. Я даже уверен, что отец серьезней партработника Лукашина, который был хорошим человеком, но слабоват против женщин, о чем пойдет речь далее. Ко второму типу партийных руководителей, карьеристов и очковтирателей, я тоже вернусь ниже.
При работе с этим материалом меня продолжали удивлять совпадения фактов биографии Федора Абрамова и его персонажей с биографией моего отца и членов нашей семьи, и не только. Федор Абрамов и отец ранены в ноги в одно и то же время — апрель 1942 г. и на одном и том же фронте — Ленинградском. После ранения Ф. Абрамов служил следователем в отделе контрразведки (Смерш), отец короткое время служил в трибунале 364 стрелковой дивизии, сформированной в Омске. Сегодня эти службы не в чести, но, судя по всему, туда направляли проверенные и надежные кадры.
Много судеб людских представлено в романе, немногим меньше их и в спектакле.
Наиболее отчаянное положение сложилось у колхозницы Анны (Ольга Урлапова), муж которой убит на фронте и она осталась без средств существования с пятью детьми мал мала меньше. На сцене они представлены реальными детьми соответствующего возраста. Дети эти, понятно, современные, городские, ухоженные и сытые, в отличие от того всегда голодного ангелочка двух-трех лет, каким я был в тот 1942 г., выжившим, по словам старших, неизвестно каким чудом, а не вознесенным на небо. Ну, и слава Богу. Был я последним, пятым в семье, как и Федор Абрамов, потому, мало кому тогда интересен для всегда занятых старших братьев и сестры, и предоставлен сам себе, т. к. мать была на работе.
о сих пор помнится, каким лакомством были для меня пшеничные зерна, невзначай принесенные с совхозного тока матерью, где она работала, и тут же поджаренные прямо на горячей плите печи, в которой полыхала собранная нами полынь.
Закон был суров, если не сказать, бесчеловечен, ни одну горсточку зерен нельзя было унести с тока или с поля, даже если оно уже убрано. Десять лет лагерей полагалось за это голодным матерям. Именно такую сцену можно увидеть в спектакле, когда Анна пытается унести домой завернутые в тряпицу колоски пшеницы, а председатель колхоза добросердечная Анфиса Петровна Минина (Светлана Позднякова) застает ее за этим преступлением и увещевает, а та никак не желает расстаться с колосками, ведь дома ждут голодные рты детей — поистине шекспировская сцена.
Сцена эта получила и продолжение. Старший сын Анны, подросток четырнадцати лет Михаил Пряслин (артист Степан Воробьев), узнав о попытке матери нарушить закон и покормить его же братьев и сестер, возмутился и устроил скандал матери. Его мечтой было вступление в комсомол, и когда его приняли, он учинил сумасшедшую пляску и только тогда примирился с ней. Михаил, взрослея, играл всё большую роль в общественной и трудовой жизни деревни, воплощая лучшие черты комсомольцев того времени. Он научился сам кузнечному делу, восстановил из брошенных частей сенокосилку, пахал, сеял и убирал урожай.
После спектакля я встретил этого артиста в кабинете художественного руководителя и режиссера спектакля Сергея Тимофеева, который, вероятно, оценивал работу Степана и давал ему советы. Он сидел, как будто придавленный грузом ответственности, доставшейся ему в образе парня военного времени, внимательно воспринимая слова наставника. Мне был очень понятен образ Мишки, т. к. и у меня был старший брат, который к концу войны четырнадцатилетним пахал на гусеничном тракторе СТЗ-НАТИ. В свободное время охотился на волков, с переменным, замечу, успехом.
Однажды он достал из норы восемь волчат, а друг постарше Иван Донцов страховал у норы от волчицы.
Упомянутая выше Анфиса Петровна, а чаще просто Анфиса, оказалась главным женским персонажем спектакля, и о ней разговор особый. С приездом в деревню уполномоченного Ивана Лукашина народ избрал ее председателем колхоза вместо прежнего Харитона Лихачева (Игорь Коротаев), человека лживого и бездушного. Колхозников он приучал называть себя «товарищ Лихачев», а бригадиров почему-то называл безлично по номерам. Анфиса у него значилась «бригадиром номер два». Играет, впрочем, артист Игорь Каратаев Лихачева великолепно, подавляя всякую попытку противоречия или сопротивления все мощью своей фигуры и голоса типичного демагога, интригана и политикана:
«Вы что, против партии? Тыл подрывать?»
На фото Анфиса (артистка С. Позднякова) и Лукашин (А. Боткин).
Между тем бригадир номер два (Анфиса, Анфисьюшка, Фисонька) очаровывает и колхозников и зрителей. Удивительно проникновенны все ее жесты, мимика и слова, которых немного, но они так значимы. Она всех утешает и успокаивает, включая Мишку, который ценит ее не меньше собственной матери. В сцене принятия Анфисы в партию, где прежний председатель пытается оклеветать ее, она в отчаянии произносит настолько страстный монолог, что надрывает сердце и душу. Я видел слезы на глазах сидящих рядом зрителей. В партию она была принята, а Лихачев с позором изгнан.
Исключительно проникновенно показаны зарождающиеся чувства любви Анфисы к уполномоченному Ивану Лукашину. Она даже сама не осознает, что пришла любовь, и зритель узнает об этом раньше ее. Ей стало вдруг необыкновенно радостно, неизвестно почему. Она одна, достает чемодан, с забытыми было платьями, разбрасывает их, достает свою любимую кофточку, надевает ее прямо на ночную сорочку, опрокидывается на пол, и радость бытия захлестывает ее.
Ее ладную фигурку в аккуратно подогнанном пиджачке надо видеть на фоне массовых и порой жутковатых сцен, талантливо поставленных на совсем маленькой сцене. Уникальной для отечественной сцены вообще является сцена пахоты, где тягловой силой являются женщины и старики. Плакал Илья Репин со своей картиной «Бурлаки на Волге». Здесь всё полно экспрессии, мощи, они не обреченные рабы, а добровольно вышедшие в поле люди, спасающие своих мужей и детей на фронте от голода и холода.
В приглушенном свете белых ночей, под напряженные звуки бодрящей и, как мне показалось, жутковатой музыки, на зрителя движется шеренга женщин, тянущих на веревках нечто непосильное, надо понимать, плуги. Они доходят до края сцены, до самых зрителей, как бойцы в атаке, разворачиваются, движутся обратно, вновь возвращаются, и так многократно. Ошеломленным сидишь в это время, вжавшись в свое кресло, глядя на своих матерей, такого не забудешь.
Они еще и соревнуются за право попасть на «Доску почета и славы».
Степан Ставров (артист Николай Пушкарев) получает похоронку о смерти единственного сына.
После спектакля я выразил актрисе Светлане Поздняковой свое восхищение её игрой и пытался подобрать нужные слова, чтобы убедить, почему она достойна восхищения. И только на следующий день я для себя нашел самое важное слово, характеризующее ее игру.
Она предстала для меня лично матерью того меня, трехлетнего в 1942 году и, если хотите, и сегодняшнего, пишущего эти строки. Она предстала Родиной-матерью, но не той, с Мамаевого кургана, могучей и угрожающей, самой высокой статуей в мире, а любящей и страдающей за всех: за народного умельца Степана Андреяновича Ставрова (Николай Пушкарев, на фото), за Дунярку — возможную Мишкину любовь (Евгения Суровая); за комсорга Настю Гаврилину (Дарья Вишнягова); за молотобойца в кузнице Марфу Павловну Репишенную (Дарья Мегдан), за Трофима Лобанова (Станислав Величко), за бригадира номер один Федора Капитоновича (Агван Наджарян), а также за Малышню (Евгений Хохлов), Василису (Татьяна Притуляк), Марину-стрелеху (Юлия Сапфирова), Николашку (Амир Сабиров) и даже за Варвару Иняхину — соперницу Анфисы в любовных отношениях с Иваном Лукашиным. Самой актрисе Светлане Поздняковой нет еще и тридцати, и лицо ее больше напоминает детское, не искаженное страстями и морщинами. На этом месте, между прочим, можно обратить внимание также на то, что все фамилии персонажей в глухом архангельском углу исконно русские, туда еще не добрались им в помощники китайцы, таджики или другие славные народности.
Упомянутая в этом ряду последней Варвара Иняхина (Наталья Виташевская) знаменует другой тип женщин — игривую, задорную, острую на язык, умеющую соблазнить любого встречного мужчину, будь он хоть трижды партийный уполномоченный. Вот ее невзначай сказанное кредо: «Святых-то на небе хватает. Мне, грешнице, и на земле не худо». Поддался ей невзначай и Иван Лукашин. Она многозначительно приглашает его на постой: «Летом учитель жил — ничего, не обижался». Лукашин уклонился, но как только у него сложился прекрасный роман с Анфисой, она все-таки пошла на него в решительную атаку. Сцена соблазнения Варварой Лукашина, ради минутной забавы, не уступит по эмоциональности и техники исполнения сцене вспашки земли. Она купается в реке. Вода представлена большой трепещущей полиэтиленовой пленкой, под которой плещется Варвара. Появляется Лукашин, она захватывает его, не сопротивляющегося, в объятия, и тут не во время проходит Анфиса. Роман окончен. Через три дня у Лукашина кончается отпуск по ранению, и он уходит, не прощенный оскорбленной Анфисой. Играет Наталья Виташевская блистательно, создавая запоминающийся тип разбитной женщины на все времена.
Технически сложных сцен хватает на всех, досталась она и Мишке с Дуняркой, у которой конь Партизан застрял в трясине. Она хотела сократить путь, соревнуясь с Мишкой при перевозке удобрения, и Мишке пришлось до утра спасать коня и прикрыть её от гнева председателя. Есть в спектакле и страшный пожар, и наводнение.
Какое-то особенное, трепетное отношение артистов и постановщиков к теме войны почувствовал я в тот вечер. Выходя из зала, я вздрогнул, увидев в маленьком пустом вестибюле сельскохозяйственные орудия труда из сцены «сенокос», только что виденные в руках персонажей. Они не были брошены в кучу, как флаги после демонстрации. На мраморном полу, как живые, как часовые на посту стояли слева и справа грабли и вилы в каком-то странном порядке, который я осознал следующим образом: артисты выбегали со сцены и ставили их так, чтобы не мешать друг другу, получилось на расстоянии от полуметра до метра друг от друга.
Моя рука потянулась сама собой, я тронул ближайшие грабли, приподнял их и вновь удивился. Это был не новодел, которым сегодня работают на даче. Грабли, как во сне, почти не имели веса, т. к. целиком сделаны из какого-то крепкого дерева и отшлифованы за десятилетия крестьянскими руками. Оказывается, они были специально собраны у населения и являлись свидетелями славных и грозных лет, а теперь согреты и руками артистов. Грабли и вилы произвели на меня дополнительное к спектаклю поистине мистическое впечатление.
Нельзя не отметить и изобретательную сценографию в целом. Чего только нет на сцене: колодец — дай воды напиться; живописно брошенные три бревна (может быть, намек на Троицу), на которые можно присесть или пройтись по ним босиком; на деревенский манер подобие полатей, на которых можно уединиться парочке; второй этаж дома; второе помещение в глубине первого этажа… Всё это на самой маленькой театральной сцене в Омске, честь и хвала постановщикам.
Спектакль — событие. Для меня лично свершилось чудо: я увидел в Анфисе и других женских персонажах свою мать, которой было в 1942 г. 35 лет. Она, имея пять детей и, будучи женой директора совхоза, выполняла такую же непосильную работу, как и все другие, только не в Архангельской, а в Омской области. Запомнились рассказы старшего брата, инженер-капитана II ранга, как она зимой, одетая кое-как, выполняла норму по вывозу со степи сена, занесенного снегом, а он, тринадцатилетний, сопровождал ее с ружьем, потому что волки выли рядом.
Остается только сказать, что все мы, ныне живущие, обязаны своим существованием героическому труду персонажей спектакля, недаром я перечислил их всех, а также всем труженикам тыла, которых еще можно встретить среди нас.
Лицейский театр сделал благое дело, обратившись от веселых комедий к этой, казалось бы, невыигрышной и знакомой теме.
