О первом литераторе, уделившем в своём произведении место нашему городу, где было смертельно опасно проникать к девицам через окна, а также об «омской тайне рождения» Анны Ахматовой.
БК публикует очередной материал из проекта омского писателя Юрия Перминова «Имена, забытые Омском».
Литераторами, «задержавшимися» на более-менее длительный срок в Омске и на той части Западной Сибири, которая ныне входит в состав Омской области, были «пришлые люди», а точнее — политические ссыльные.
Правда, по иронии судьбы, «самым» первым побывал в нашем городе (из тех, кто впоследствии на достаточно серьёзном уровне занимался литературной деятельностью)… будущий жандармский штаб-офицер Эразм Иванович Стогов: как выпускник Морского корпуса, в конце 1817 г. он был командирован в Охотский порт, ну и, конечно, никак не мог миновать наш город, правда, только спустя как минимум год…
Эразм Стогов родился в 1797 г. в семье Ивана Стогова, который был «бессменным ординарцем» Александра Васильевича Суворова, а окончил службу у Григория Александровича Потёмкина, был при его кончине. В Сибири Эразм Иванович провёл 14 лет — в Европейскую Россию он вернулся только в 1833 г.
В течение этого времени он последовательно командовал бригами «Михаил», «Дионисий», «Екатерина», «Камчатка» в Охотском море; дважды повышался в чине: в 1820 г. его произвели в лейтенанты, в 1830 г. — в капитан-лейтенанты и назначили начальником Иркутского адмиралтейства. В 1831 г. Э. И. Стогов переведён в Отдельный корпус жандармов. До 1833 г. служил в Иркутском окружном жандармском управлении. Состоял жандармским штаб-офицером в Симбирске. В 1840-х гг. был правителем канцелярии генерал-губернатора Юго-Западной России Бибикова. С 1852 г. в отставке в чине полковника.
Ещё во время службы в Сибири Стогов усердно занимался в местных архивах и в них добыл ряд сведений, которые впоследствии обработал в литературные очерки, носящие в большинстве случаев форму рассказов. С 1878 г. стал активным сотрудником журнала «Русская старина». В 1878–1879 гг. в этом издании появились восемь глав его «Очерков, рассказов и воспоминаний», охватывающих период с конца 1810-х гг. (с момента отъезда Стогова на службу в Сибирь и на Камчатку) до конца 1830-х (ухода из Корпуса жандармов и перевода в Киев). Первые главы автор подписывал «Э….ъ C….въ». Следующие, появившиеся в январском номере журнала за 1879 г., он подписал уже полным именем: Эразм Стогов. Уступая неоднократным просьбам главного редактора «Русской старины» Семевского, Стогов взялся за написание своей автобиографии, но завершить работу над рукописью для редакции не успел — умер у себя в имении Снитовка Подольской губернии в сентябре 1880 г.
Рукопись, в которой рассказывалось о его семье, детстве и годах учёбы, была доведена до окончания им Морского кадетского корпуса. Эта часть воспоминаний была прислана в редакцию дочерью мемуариста и опубликована в десятом номере «Русской старины» за 1886 г. под заголовком «Посмертные записки».
Так вот, Эразм Иванович был первым литератором, уделившим в своём произведении определённое место и нашему городу. Кстати говоря, и в дальнейшем, пожалуй, не было известных творческих людей, кто, оказавшись в Омске, по своей воле или нет, не отозвался бы на своё пребывание здесь. Стогов же провёл в тогда ещё уездном городе всё-таки немало времени, чему свидетельством служит, к примеру, легкомысленная по содержанию фраза из его воспоминаний: «Начались бал за балом каждый день…»
Творчество Стогова представляет несомненный интерес, ибо даёт достаточно редкую возможность услышать живой голос «человека толпы» (по меткому замечанию самого мемуариста). Дело здесь не в утолении праздного любопытства. Своеобразие любой исторической эпохи проявляется как в деятельности выдающихся в каком-либо отношении личностей, так и в мировоззрении и поведении многих миллионов их оставшихся в тени современников, чьи имена канули в Лету. Поэтому представление о любой эпохе неизбежно будет упрощённым, схематичным и, в конечном счёте, — искажённым, если мы ограничимся изучением биографий только выдающихся людей.
Итак, вот что оставил нам на память об Омске Эразм Иванович, причём следует обратить внимание чуть ли не на «сказочный зачин» данного отрывка:
«На реке Оме и Иртыше, на краю киргизских степей, была крепость с очень высоким земляным валом: это и был Омск…» Далее — некоторое эмоциональное «затишье», своего рода вводная часть, а затем — всё, как полагается: от умеренного общего фона к частному, но уже, некоторым образом, «из ряда вон» событию, следом — кульминация, как вспышка, и, наконец, развязка:
«В крепости сосредоточивались все управления корпусной квартиры, всего сибирского войска; тут жил и корпусной командир Глазенап, который перед нашим приездом умер; его скромный дом и был нашею квартирою. Комендантом был полковник Иванов; он и его семейство, можно сказать, были единственные вполне цивилизованные люди по-петербургски. Вместо Глазенапа управлял корпусом генерал барон Клод фон Юргенсбург, уже пожилой, добрый, но страшный флегматик; я ему понравился, он сам повёл меня знакомиться со знаменитостями: генерал-аудитором, интендантом и проч.; он вводил меня даже в комнаты девиц-дочерей.
Каково же было моё удивление, когда я увидал, что все комнатки девиц окнами на высоко огороженный двор; в окнах толстые железные решётки, в комнату одна только дверь из спальни родителей — вот настоящая Азия! Барон, вводя меня к девицам, надевал на глаза отломок железки с дырочкою — это, видите ли, был сам амур! В первый же бал мы стали львами, научили матрадур, тампед, кадриль с вальсом и даже котильон. Нас просто не отпускали, нас ласкали, матрос[ов] кормили; но всему бывает конец; поехали, провожали нас чуть не все. Верстах в трёх, спускаясь в овраг, лошади понесли, повозка наша опрокинулась, мы разлетелись; но матрос, сидевший на козлах, оказался со сломанной ключицей.Судьба вернула нас в Омск. Опять праздники…»
А вот далее Стогов вспоминает, как, вероятно, в приподнятом настроении и лёгком подпитии, после неудачного тайного визита к одной из омских девиц Карла Фёдоровича (если по-нашему) Юргесбурга, »…бежал от гнавшихся… двух солдат с ружьями и кто-то кричал: «Убей его, я отвечаю!»
Бегать я не имел себе равного, солдат я не мог бояться, я был переодет, меня не узнали; выбежал я на вал и забавлялся запыхавшимися солдатами, но пришлось плохо мне: неожиданно на валу из будки вышел часовой навстречу. В таком критическом положении я решился соскочить с вала. Рассуждать было некогда, я из ближайшей амбразуры, держась руками, спустился по валу, носками сапогов успел выбить ямки — всё-таки уменьшил высоту вала. Подбежали солдаты; прочитав молитву, оттолкнулся и сделал прыжок. Упал на ноги, песок, большая путаная трава, скоро опомнился — цел! Слышу, солдаты кричат: «Тут тебе карачун проклятому!» Я встал и пошёл, солдаты заговорили: «Да это шайтан, бес!» Я обошёл вал, вошёл в вороты и лёг спать.
Поутру говор в Омске: кто? как? что? и проч. Полагаю, никто не спросит, по какой причине я попал в такое происшествие? Любовь, содержательница мира, душа чувствительных сердец! После обеда комендант сказал мне, что всё знает. Запираться перед другом не следовало.
«Вы забыли, что здесь Азия?» — «Я думаю, что здесь Россия!» — «Нет, здесь Азия, и я за вашу жизнь не ручаюсь». — «Мне кажется, вы увеличиваете». — «Нет, я знаю Омск. А вот что, одно средство: вот вам курьерская подорожная до Иркутска, соберитесь скорей, поедем прогуляться за крепость, там сядете на курьерскую, у меня всё подготовлено. С семейством прощаться не нужно».
Так я и укатил из Омска один. В Иркутске получил от коменданта коротенькое письмо:
«В твоём тюфяке и сделанной вместо тебя кукле, в эту же ночь, сделано пять ран ножами».
Вот она, Азия! Надеюсь, теперь Омск стал европейским городом и железные решётки улетучились».
Что-то нам подсказывает: эта история оставила неизгладимый след в душе «бытописателя Сибири», не случайно же он вспомнил её в таких подробностях спустя немало времени — описываемые события относятся к 1819 г.
Своеобразной личностью был Эразм Иванович Стогов… Когда иркутский гражданский губернатор Трескин, позже погоревший на взятках, поинтересовался, сколько у него душ, Эразм Иванович ответил: «Одна своя, да прекрасная, имею честь рекомендовать». (Э….ъ C….въ. Очерки, рассказы и воспоминания // IV. Сперанский и Трескин в Иркутске // Русская старина. 1878. Т. XXIV. № 11. С. 500–503, 505, 523).
Мемуары Стогова нельзя назвать хорошо известными широкому кругу читателей; но тем не менее занимательные рассказы «веселонравного» моряка и жандарма время от времени привлекали внимание любителей старых исторических журналов. В результате — в начале 1960-х гг. молодой лейтенант, командир брига «Михаил» Эразм Стогов «воскрес» на страницах повести для детей «Иди полным ветром» Юрия Давыдова. Писатель, посвятивший своё произведение известному мореплавателю Фёдора Матюшкину, позаимствовал у Эразма Ивановича забавный рассказ о женитьбе английского путешественника Кокрена, а заодно ввёл и самого мемуариста в число действующих лиц. Но на этом сходство литературного героя со своим прототипом и его судьбой заканчивается. В повести лейтенант Эразм Стогов погибает при столкновении русского и турецкого флотов во время греческого национально-освободительного восстания.
В то время, когда жандармская служба была не всякому образованному человеку по душе, Стогов считал её своим призванием… Хотя, судя по его приключениям в Омске, подобное трудно было предположить. Но заметим: не всякий город смиряет бунтарей, а законопослушных — «расхолаживает», что относится не только к писателям…
Да и мичман — всё-таки не жандармский офицер, который, уже на покое, с обезоруживающей откровенностью рассказывал в своих записках, как шантажировал симбирского губернатора Загряжского и, наконец, добился его увольнения, как решительно подавлял крестьянские волнения, с каким наслаждением и непоколебимой уверенностью в своей правоте занимался интригами и слежкой, разумеется, исключительно «ради блага ближних и Отечества»…
Кем ещё был Эразм Иванович? Вот цитата из одной черновой записи Анны Андреевны Ахматовой:
»…В семье никто, сколько глаз видит кругом, стихи не писал, только первая русская поэтесса Анна Бунина была тёткой моего деда Эразма Ивановича Стогова…» [В действительности — не тёткой, а дальней родственницей: Анна Петровна Бунина была сестрой Михаила Петровича Бунина, женатого на сестре Ивана Дмитриевича Стогова, т. е. отца Эразма Стогова].
Когда второй вариант «Посмертных записок» Стогова печатался в «Русской старине» (1903), царскосельской гимназистке Анне Горенко было 13–14 лет, так что будущая богиня многих российских поэтесс на несколько поколений вперёд вполне могла знать о приключениях своего прадеда в Омске, а заодно испытать чувство благодарности к коменданту Омской крепости полковнику Иванову — карьера молодого мичмана могла закончиться в городе на берегу Иртыша едва начавшись, потому как вряд ли Эразм Стогов позднее добился бы перевода в жандармы, и, соответственно, не оказался бы в Симбирске, где и женился на дочери местного знаменитого и богатого помещика Егора Николаевича Мотовилова, ведущего свой род от Фёдора Ивановича Шевляги — родного брата Андрея Ивановича Кобылы — родоначальника царского дома Романовых…
Так что Омск, в определённом смысле, имеет отношение и к судьбе Анны Ахматовой: жена Эразма Ивановича Стогова Анна Егоровна, урождённая Мотовилова, умерла около 1863 г., оставив мужу, пережившему её на 17 лет, сына и пять дочерей. Младшая из дочерей — Инна Эразмовна, урождённая Стогова, после замужества Горенко — стала впоследствии матерью Анны Андреевны Ахматовой.
Кстати, женился Эразм Иванович весьма любопытным образом. Прослужив какое-то время в Симбирске, стал собирать сведения о девицах на выданье, за которыми в качестве приданого числилось не менее 100 душ. Изучив «рынок невест», явился в дом помещика Е. Н. Мотовилова, посмотрел на двух его дочерей, послушал, как и что они говорят, а потом и попросил Егора Николаевича выдать за него старшую — Анну. Помещик удивился, мол, «жених»-то и знать её не знает, даже не видел никогда, на что Эразм Иванович невозмутимо ответил: он-де жандарм и ему по службе положено про всех жителей иметь самые подробные сведения…
А если бы тот омский часовой, что вышел навстречу переодетому в гражданское платье мичману Стогову, пальнул бы не раздумывая? Имел право… А если бы комендант Иванов не оправил раньше времени Стогова к месту службы? Между прочим, после омских «приключений» Эразм Иванович до конца своих дней не употреблял спиртного…
Ну, раз уж пошли такие подробности, то и сделаем своего рода «апарт»: Ахматова — девичья фамилия прабабки поэтессы, то бишь супруги Егора Николаевича Мотовилова, и об этом она узнала из воспоминаний Стогова. Эта фамилия чем-то поразила Анну Андреевну, сопоставилась в сознании с её школьными представлениями о хане Ахмате, о конце ордынского ига. Всю жизнь Анна Ахматова была убеждена, что в её жилах течёт кровь ханов Золотой Орды, неоднократно вспоминала и писала об этом.
В действительности Прасковья Федосеевна Ахматова была, конечно, не татарской княжной, а русской дворянкой. Ахматовы — старинный дворянский род, происходивший, наверное, от служилых татар, но давным-давно обрусевший. Ещё в Казанском походе Ивана Грозного участвовал Кирилл Васильевич Ахматов; двое Ахматовых были стольниками при Петре I. Прямые предки Прасковьи Федосеевны были внесены в 6-ю (самую древнюю) часть родословной книги дворян Симбирской губернии и вели свой род от Степана Даниловича Ахматова, вёрстанного в конце XVII в. по городу Алатырю [Савелов Л. М. Родословные записи. Вып. 1. М., 1906. С. 88–89; РГИА. Ф. 1343. Оп. 16. Д. 3255].
Так что никакого родства с «…гадом, иройством своим прочих гадов превзошедшим и затемняющим» (по слову последнего архивариуса-летописца из «Истории города Глупова» Салтыкова-Щедрина) Анна Ахматова не имела, как бы ей того ни хотелось…
А вот в Омске, действительно, решилась её судьба — почти за 80 лет до появления на свет. Так что наш город дни рождения Анны Андреевны может отмечать с особой гордостью. Ну и, понятно, не забывать прадеда поэтессы.
ПРЕДСТАВЛЕНИЕ РУБРИКИ:
Город наш становился и колыбелью эволюции таланта, мировоззрения и мироощущения многих писателей… Он был местом их мытарств и учёбы, страданий и счастливых прозрений. И последним пристанищем… В новой рубрике БК55 «Имена, забытые Омском» её автор, писатель Юрий Перминов, лишь попытается явить «городу и миру» сей факт.
