БК55 публикует очередной материал из проекта писателя Юрия Перминова «Имена, забытые Омском».
Нина Михайловна Подгоричани, проведшая впоследствии семнадцать лет в лагерях и ссылках, ставшая почти на закате «оттепели» автором стихотворного сборника для детей, дебютировала на поэтической эстраде 22 января 1916 г. в набиравшем тогда популярность оксюморонном образе «полумонахини-полублудницы», уже отдав в печать свою книгу «Чётки из ладана», не успевшую, однако, тогда увидеть свет.
Хотя, как замечают современные исследователи, среди опубликованного позже, уже в колчаковском Омске, нашлось бы немало и вполне «проходимых» по ранним советским меркам стихов (Трушкина А.В., Нехотин В. В. Отчётный сборник стихов группы иркутских поэтов // Сюжетология и сюжетография. 2020. № 2. С. 215). Дебютировала поэтесса не сама по себе, а на вечере в московском Политехническом музее в составе участниц кружка «Девичье поле» — «для интересующихся поэзией девиц и молодых дам», опекаемого историком русской поэзии, библиографом и книговедом Иваном Никаноровичем Розановым (1874–1959).
Вот что говорит об этом событии его дневник:
«Во втором отделении <…> сверх абонем<ента> граф<иня> Подгречне<так>-Петрович, в костюме монашенки. О жажде монашенкой страстных ласк, причём «черница» у неё рифмует с «блудницей» (Научно-исследовательский отдел рукописей Российской государственной библиотеки [НИОР РГБ]. Ф. 653. Карт. 3. Ед. хр. 18. Л. 81).
Н.М. Подгоричани-Петрович. 1920-е. Фото из архива Б.С. Каплана
Вероятно, речь идёт о двух стихотворениях Подгоричани — «Песня забытой блудницы» и «Песенка черницы», и ни первой, ни второй поэтесса, конечно же, не была, а только лишь выбрала для себя такие сценические образы:
«Не устали б танцевать / По паркету ноги. / Только в ад, / Как мне не знать, / Путь ведёт отлогий…» («Песенка черницы»); «Приходите вереницей / В дверь раскрытую мою. / Я, забытая блудница, / Песни новые спою». Поэтессы на том вечере (присутствовали, в том числе, Софья Парнок и Марина Цветаева) «говорили о любви, о природе, обо всём, чем живёт человеческое сердце и к чему больше всего подходит стихотворный размер» (Выставкина Е. Вечер поэтесс // Женское дело. 1916. № 3 от 1 февр. С. 2).
И — там же:
«Никогда ещё в русской литературе не появлялось такой плеяды молодых и незаурядно одарённых поэтесс <…> Ни одна из поэтесс не побоялась показать свою манеру чувствовать в её настоящем освещении, далеко не всегда и всеми оправдываемом», при этом они «точно сговорились не сказать ни единого слова о войне» (С. 3–4).
Но первые публикации стихотворений Подгоричани появились в журнале «Жатва» (бытовал в разных ипостасях — от альманаха до вестника литературы; существовало одноимённое издательство) в последние мирные месяцы «Серебряного века», весной 1914-го, а критики успели заметить в них «изысканную манерность, умение современного человека одеваться в чувства всех веков».
Интересно, что оформляла это издание старшая сестра Нины Подгоричани — Милица (в 1917 г. вышла замуж за шляхтича Горбацкого и уехала в Польшу).
Нина Подгоричани в «сценическом одеянии». 1920-е. Фото из архива Б.С. Каплана
Необходимо отметить, что «Жатву» основал (совместно с Евгением Курловым) будущий второй муж («гражданский») поэтессы — Арсений Смирнов (1885–1942; Арсений Альвинг — псевдоним для стихов, А. Бартенев — для критики и прозы). Восхищаясь поэзией Иннокентия Анненского, Альвинг собрал в «Жатве» кружок почитателей поэта, а позже, в начале 1920-х, руководил литературным объединением «Кифара», изучавшим литературное наследие знаменитого уроженца Омска… Ну и понятно, что издатель не стал бы, в ущерб репутации своего детища, публиковать стихи кого бы то ни было исключительно за «красивые глаза». Известно также, что в 1915 г. Нина Подгоричани-Петрович перевела одноактную пьесу «Читра» Рабиндраната Тагора, знала персидский и другие восточные языки, а недавно обнаружена принадлежность Подгоричани анонимного перевода иллюстрированной Валерием Карриком английской сказки «Хобиасы» (Москва: Т-во «Задруга», 1912)…
…Истоки графского рода Подгоричани, принадлежавшего в черногорской и итальянской знати, — в сербской Далмацкой провинции Центы. Первое громкое имя — граф Иван Михайлович Подгоричани, поступивший на службу России в 1759 г. полковником, спустя одиннадцать лет вышедший в отставку по прошению «за наступающей старостью и болезнью» в чине генерал-поручика (скончался в 1779 г.).
«Что касается до его усердия, храбрости, а также искусства в военном деле, о том все не сомневаются», — писала императрица Екатерина Вторая графу Алексею Орлову.
Племянник героя Семилетней войны — генерал-майор Георгий Петрович Подгоричани, отличившийся в битве с турками под Фокшанами, не имевший детей, получил разрешение передать графский титул «со всеми правами наследства» двоюродному брату Юрию (Егору) Филипповичу Петровичу, также потомку древнего графского рода. Отсюда двойная фамилия — Подгоричани-Петрович.
Дед поэтессы — Александр Николаевич (1829–1902) — в чине действительного статского советника и в придворном звании камергера до 22 ноября 1881 г. служил Волынским вице-губернатором…
М.А. Подгоричани-Петрович, председатель Омского окружного суда. 1910-е. Архив Б.С. Каплана
Разбираться во всех ветвях генеалогического древа этого графского рода — занятие хлопотное, да и не является нашей целью, поэтому переходим к основной теме настоящего очерка.
Итак, в формулярном списке о службе председателя Томского окружного суда, действительного статского советника, графа Михаила Александровича Подгоричани-Петровича, составленном 4 сентября 1912 г., указано, что его дочь Нина родилась 5 декабря 1889 г. В автобиографии, где Нина Михайловна годом своего рождения указала 1897-й, читаем: «В 1900 г. отца перевели по службе в Сибирь. В 1909-м заболела туберкулезом лёгких. Лечилась в Крыму, в Швейцарии, во Франции, в Турции. В 1914 г. окончила гимназию, в 1915-м переехала в Москву и жила у сестры матери. <…> Стала печатать стихи в различных журналах: «Жатва», «Светлячок» и др. (дореволюционные публикации подписывала псевдонимом Георгий Эрард. – Ю.П.). В 1916 г., в связи с обострением туберкулёза, жила в Крыму. Из Крыма переехала с родителями в Омск. Работала в газетах, журналах…»
Об отце поэтессы следует рассказать чуть более подробно, чем того требуют «законы жанра», тем более граф Михаил Александрович Подгоричани-Петрович (1854–1920) имел непосредственное отношение к изящной словесности — писал стихи под псевдонимами Дэви Гаррик и Ушкуйник, входил в Общество художников и любителей изящных искусств Степного края (ОХЛИИСК), созданное в 1916 г. (деятельность общества была прекращена в ноябре 1919-го — после падения «белого» Омска). Ранее Михаил Александрович окончил Полтавский кадетский корпус и юридический факультет Петербургского университета, в 1880 г. получил степень кандидата прав, после чего многие годы служил в различных судебных органах, «перебрасывался» с одного места на другое.
С июля 1887-го по март 1889 г. — прокурор Радомского окружного суда (город, где, вероятно, и родилась будущая поэтесса-шахматистка, находится в 100 километрах от Варшавы — следующего места службы Подгоричани-Петровича в должности товарища прокурора окружного суда). По нашим данным, в 1908–1912 гг. был председателем Томского окружного суда. В соответствии с занимаемой должностью, проводил большую общественную работу: вице-председатель Томского губернского попечительного о тюрьмах комитета, член Томского попечительства о народной трезвости, член правления Томского общества покровительства лицам, освобождаемым из мест заключения, председатель правления Томского окружного благотворительного судебного общества (Памятная книжка Томской губернии на 1911 г. — Томск, 1911. С. 70, 72, 75, 99,106).
После непродолжительной работы нотариусом в г. Камень Томской губернии (1913–1914) возглавлял Омский окружной суд. Первое заседание Омского революционного трибунала 28 декабря 1917 г. было посвящено делу председателя Омского окружного суда Подгоричани-Петровича и кассира суда Засухиной. Им ставили в вину «неподчинение Советской власти и растрату народных денег» (Материалы НКЮ. Вып. 1. — М., 1918. С. 19–27). Дело прекращено 29 августа 1918 г. (реабилитирован Прокуратурой Омской области 15 июня 1999 г.; архивно-следственное дело: ГИАОО. Ф. 1064. Оп. 2. Д. 3). В январе 1919 г. адмиралом Колчаком Подгоричани-Петрович назначен сенатором Правительствующего сената (Народная Сибирь [Новониколаевск]. 1919. 7 фев.). Супруга Михаила Александровна — Ольга Петровна (дочь статского советника, владельца дома на Театральной площади в Петергофе) — была председателем общества попечительства об арестных детях…
Сенаторство длилось недолго. В ноябре 1919 г., когда части Красной Армии подходили к Омску, граф Подгоричани-Петрович с семьёй отправился на восток, оставив на временное хранение Западно-Сибирскому отделению РГО свою фамильную реликвию — портрет министра народного просвещения, поэта, академика Императорской академии наук Платона Ширинского-Шихматова (представитель древнего татарского княжеского рода приходился дедушкой председателю Омского окружного суда, и, соответственно, прадедушкой нашей героине), автором которого считается польский художник Ксаверий Каневский.
Известно, что сенатор, лишённый всех чинов и званий, окончил свои дни в Иркутске. Судя по всему, Михаил Александрович умер своей смертью, а портрет его деда в настоящее время находится в ООМИИ им. М. А. Врубеля (Девятьярова И. Г. Общество художников и любителей изящных искусств Степного края // Омск — 300 лет: альманах «Тобольск и вся Сибирь», кн. 27 / гл. ред., сост. Ю. П. Перминов. Тобольск: Изд. отдел ТРОБФ «Возрождение Тобольска», 2016. С. 432–433)
Н. М. Подгоричани с неустановленным мужчиной на Радищевском кладбище Иркутска. 1925 (?)
Ну, а сейчас вернёмся в Омск — в то время, когда он был официальной столицей Российского государства.
Как здесь уже было сказано, Нина Михайловна активно публиковалась в местной прессе, и, несмотря на «женственно капризную, слегка изломанную лиру», по характеристике поэта и журналиста Александра Булдеева (1885–1974), будущего коллаборациониста, выступавшего в колчаковской печати в жанре литературной критики, стихи «граф. Н. Подгоричани» (так графиня подписывала в Омске свои произведения) пользовались популярностью. Да и дамой она была заметной — во многих мемуарах о колчаковском Омске упоминается дом графини Подгоричани, по словам Сергей Ауслендера — «просвещённый осколок столичных салонов», находившийся, по мнению Ирины Девятьяровой, по адресу ул. Учебная, 56 (не сохранился).
В частности, вот что пишет Борис Четвериков (1896–1981) в автобиографической повести «Стёжки-дорожки»:
«Николай Иванович Иванов, автор «Ак-мечети», писавший под псевдонимом Анов, называет её грузинкой и поэтессой. <…> Надо удивляться, как она ухитрилась не только сама уехать из южных губерний, но и вывезти хрусталь, фарфор, золото и серебро, ковры, зеркала, стильную мебель. Мало того, она набрала целый штат опытной, вышколенной прислуги. И наконец, сумела выискать и здесь, на чужбине, с полдюжины юношей, полностью владевших тем, что именуется хорошим тоном и состоит из заученных слов, поклонов, комплиментов, улыбок, острот и умения пить вино маленькими глотками. Словом, и здесь, в Омске, графиня Подгоричани оказалась в состоянии сохранить барский образ жизни, даже устраивать журфиксы. <…>» (Четвериков Б. Стёжки-дорожки (Повесть о человеке XX века) // Клио. № 6 (78). 2013. С. 5–6).
Стоит напомнить, что Нина Подгоричани жила в доме своего отца, действительного статского советника, целыми днями пропадавшего на службе, и не вывозила, в том числе, из южных губерний, «золото-хрусталь» в Сибирь, о которой слагала в Омске триолеты, где встречались и пимы, и шаньги, и «пелемени», и разговоры с «индейцем пламенным, как мак», сиречь с эскимосом. Обращает на себя внимание и кукольная комедия поэтессы под названием «Увы!». Неизвестно, была ли она поставлена, но в образе Арлекино Нина Михайловна появлялась и перед омской публикой, восклицая от имени своего персонажа словами Давида Бурлюка: «Каждый молод, молод, молод. / В животе чертовский голод!».
Если же говорить о «барском образе жизни» и журфиксах, то графиня, очень может быть, понимала, что всё это в скором времени уйдёт безвозвратно. Отсюда, наверное, и появление на страницах «Сибирской речи» (между оперативными сводками с фронта и заметками под общим заголовком «У Верховного Правителя»!) «Сказки Севера» Подгоричани, где Снегурочка выходит замуж за короля, и Его Величество, дабы спасти жизнь супруге, идёт на сговор с магами, и те превращают страну в царство вечной зимы:
«Король кутался в горностаевый мех и пил вино из хрустальных кубков, чтобы согреться. <…> Люди ждали, ждали весну и не дождались… Они умирали и не очень жалели о жизни, потому что не видели цветов и не слышали шелеста жизни…» Умер и король, и Снегурочка, оставшись в одиночестве, «целует в губы мёртвого короля и шепчет: — Зачем я не растаяла от ласк твоих! О, как я бы хотела умереть от ласк твоих!..» (Граф. Н. Погоричани. Сказка Севера // Сибирская речь. 1919. № 12, 6(19) янв. С. 7, 9).
Повествование ведётся от лица некоего мужчины, обещающего своей возлюбленной приход весны и таяние снегов, что и случилось в реальной жизни. Правда, уже в преддверии следующей зимы в Омск, не встречая сопротивления, вошли «красные».
Стихи же графини Н. Подгоричани, опубликованные в изданиях колчаковского периода, на самом деле, «антисоветским» содержанием не отличались. Ну, почти: «Шагами мерными ступая, / Идёт бледнее полотна, / Как пахарь, жатву собирая, / Неутомимая война. // Не пощадит ростков зелёных / Не срежет сталью зрелый плод. / Но не достанет на знамёнах, / Не преградит орла полёт!..» (Отечество. 1919. № 4).
Посещала графиня Подгоричани и заседания Омского литературно-художественного кружка («Зелёная лампа», другое название — «Единая Россия; в помещении «Центросибири» на Гасфортовской), о котором поведано в одном из предыдущих очерков. К слову сказать, в день публикации «Сказки Севера», несмотря на «низкую температуру», писатель и журналист, автор «Очерков по истории переселенческого движения в Сибири» Василий Кирьяков (1868–1923) выступил на заседании кружка с докладом «Роман Ф. М. Достоевского «Бесы» и русская революция». Последним тезисом утверждалось, что «религиозное и национальное начало в русской революции должно победить атеистическо-материалистическое и интернациональное и сделаться идеей строительства новой России» (Сибирская речь. 1919. № 12, 6(19) янв. С. 10). Ну, да, как же…
Но Подгорчани не только «салоном» увлекалась — обладая тонким художественным вкусом, мастерила кукол, организовывала базары и выручка с них отправлялась «в пользу колоний для детей убитых и увечных воинов» колчаковской армии (Аргус [Громов А.М.]. Вербный базар (12-го и 13 апреля) // Сибирская речь (Омск). 1919. № 81. 16(2) апр. С. 4). Интересное свидетельство о нашей героине сохранила известная детская писательница Софья Прокофьева (1928), ныне здравствующая, чья мама — Мария Коровина — вместе с мужем, художником Валентином Яковлевым (1887–1919), весной 1918 г. отправилась на Алтай, поскольку одному из организаторов «Московского салона», с юности страдающего туберкулёзом, врачи посоветовали лечение кумысом. Но вскоре деньги закончились, и Яковлевы перебрались в наш город, где доктор медицины, любитель археологии и живописи Сергей Ковлер (1882–1960), состоявший в Обществе художников и любителей изящных искусств Степного края, помог Валентину Александровичу открыть собственную студию. Но 7 декабря 1919 г. художник скончался.
«Однажды той же осенью в дверь их скромной квартирки постучала причудливо одетая дама в шляпке, густо украшенной перьями, — пишет Софья Прокофьева. — На ней была шубка из дорогого меха, яркий шарф, заколотый сверкающей брошью. — Нина Михайловна Подгоричани. Графиня! — Она протянула маме обезьянью лапку. — А ваш муж художник Яковлев. Знаю, знаю! <…>
Нина Михайловна была чрезвычайно худа, маленького роста. Глаза её невозможно было разглядеть, на ней были очки с такими выпуклыми стёклами, что её серо-зелёные глаза двоились и расплывались.
— У меня в Омске неплохой дом, — она говорила чуть манерно, с французским прононсом. — Балы, музыка, танцы, хорошие вина… Ну вы приходите, приходите… В Москве мой дом конфисковали. Там у меня был лестница из оникса. И зимний сад. Ко мне часто приходил Бальмонт. Он любил там ночевать под цветами…» (Прокофьева С. Л. Дорога памяти: Воспоминания. — М.: Время, 2015. С. 10–11).
К сему следует добавить, что будущая знаменитая сказочница родилась в 1928 г., и ни на одной сохранившейся довоенной фотографии на Подгоричани очков нет, даже во время игры в шахматы…
В домашнем архиве внучатого племянника Подгоричани Клайва Хорбаки (Лондон) хранится фотография Нины Михайловны с неустановленным мужчиной на Радищевском кладбище Иркутска, позволяющая назвать точную дату смерти и место захоронения отца поэтессы: «Сенатор М.А. Подгоричани-Петрович скончался 13 декабря 1919 г.». Графский титул уже не указан. Правее — могила М. П. Матереевой (тётки Нины Подгоричани по матери, выпускницы историко-филологического отделения петербургских Высших женских курсов).
В Иркутске Подгоричани прожила, по-видимому, с сентября 1919 г. и до конца 1926 г., когда перебралась в Москву. Была участницей Первого Иркутского литературно-художественного объединения (ИЛХО), более известного под названием «Барка поэтов», существовавшего в 1920–1922 гг. Атмосферу ИЛХО живописует журналист Андриан Голянковский, обычно выступавший под псевдонимом А. Вечерний (либо «Доморощенный Эдип»):
«Увлекались Александром Блоком, а ещё больше Кузминым (крыло эстетов). Но и помимо того, чего тут только не было: и японская поэзия, и гражданские мотивы, и театр марионеток, и порнография, и ритмическая гимнастика, и философские фрагменты» (Илховец. Первые шаги // Красные зори. 1923, № 5. С. 148).
Впрочем, порнографией в то время могли считаться вполне безобидные деяния (та же гимнастика), не в пример «халатному отношению к служенным обязанностям», на чём погорел «Доморощенный Эдип» в августе 1926 г.
Последние же из упоминаний Подгоричани в Иркутске относятся к апрелю 1926 г., однако переезд в Москву состоялся, вероятно, ближе к концу года: согласно дневниковым записям поэта и переводчика, автор дневников и мемуаров о культурной жизни столицы Льва Горнунга (1902–1993): «Подгоричани приехала зимой в Москву из Сибири, и мы познакомились на её именинах в январе 1927 года. Она мне понравилась. Хотя я этого не думал» (Горнунг Л.В. «Свидетель терпеливый…»: дневники, мемуары. — М.: АСТ, 2019. С. 327). Из того же дневника следует, что после возвращения в Москву Нина Подгоричани поселилась у Арсения Альвинга (Смирнова), ранее влюблённого в её сестру Милицу (до революции путешествовал с обеими по Италии и Франции), а подруга Марины Цветаевой поэтесса Софья Парнок называла её стихи «шикарными»…
А в ИЛХО, по словам Леонида Мартынова, «царила» другая Нина — Хабиас (Комарова; на одном из её омских автографов 1921 г. сохранился вариант подписи: «Анархо-футуро поэт Небу Хабiаз» (ГИАОО. Ф. 1073. Оп. 1. Ед. хр. 632. Л. 104)), но именитый наш земляк находит несколько слов и для Подгоричани:
«Я смутно представлял себе <…> это иркутское литературное объединение, так называемую «Барку поэтов» — иркутян плюс кое-каких приезжих, в том числе подавшегося в Иркутск из Омска томича Игоря Славнина, а также авторшу «Сибирских триолетов», знатную поэтессу, по-видимому, южнославянского происхождения, графиню Нину Михайловну Подгоричани-Петрович» (Мартынов Л. Н. Знак бесконечности — упавшая восьмерка // Мартынов Л. Н. Черты сходства: Новеллы. М.: Современник, 1982. С. 76). С Ниной Хабиас, мы встретимся в одном из следующих очерков, а пока отметим, что поэтессы, безусловно, были знакомы по Омску, и стихи обеих вошли в машинописный «Отчётный сборник стихов группы иркутских поэтов на 1921 год». Творчество Подгоричани было представлено в нём стихотворениями ещё дореволюционного периода, из не вышедшего тогда сборника «Чётки из ладана» (в разные годы подготовила и другие сборники — «Хрустальные чётки», «Рубиновые чётки», «Восьмая горизонталь», которые так и не были изданы).
Вероятно, в Иркутске Нина Подгоричани впервые вышла замуж — за поэта, мичмана Михаила Горина (творческий псевдоним — Имрэй), с которым познакомилась ещё в Омске. В том числе, и поэтому некоторые из поэтических опытов из «прежней жизни», вошедшие в «Отчётный сборник…», едва ли уже соответствовали душевному состоянию поэтессы: «За поцелуй бесстыдный плата / Молочно-розовый опал, / А ночь безумного разврата / Тот лунный камень увенчал!» Именно в Иркутске началось активное увлечение Нины Подгоричани шахматами — в местной газете «Власть труда» от 4 апреля 1926 г. появилось сообщение о том, что «30 марта в доме работников просвещения открылся первый общегородской женский шахматный турнир», а уже 15 апреля 1926 г. в ней же были подведены его итоги: «Результаты женского турнира. Первое место заняла Подгоричани (Илхо) — 11 очков…» (Цит. по: Кентлер А. Графиня (Памяти Нины Подгоричани) // Шахматный клуб «НС» [газета «Наша Сибскана»]. Выпуск № 31 (1197). С. 4).
Стройные мальчики, лепестки роз, любовники, смятые постели остались в прошлом. В дальнейшем все надежды Нины Подгоричани увидеть напечатанной книгу собственных стихов были связаны исключительно с шахматной темой. Читаем автобиографию: «В Иркутске работала в детском театре как актриса и литератор. Писала пьесы для детского и кукольного театра. В 1922 г. заболела туберкулёзом коленного сустава, не могла ходить. В 1925 г. приехала в Москву и сделала операцию, стала работать (по каким-то причинам Подгоричани указывает неверную дату. — Ю.П.). С 1927 г. член горкома писателей. Печатала стихи в различных журналах: «Шахматы», «64», «Шахматный альманах», «Мурзилка», «Огоньки», «Колхозные ребята». Писала пьесы для кукольного театра и для художественной самодеятельности, которые шли в Ленинграде, Москве и др. городах Советского Союза.
Занималась переводами с английского и французского языков. Работала над сборником шахматных стихов. В 1934 г. переводила стихи Райниса для издательства «Академия». В последующие годы работала над переводами Байрона и Роберта Браунинга…»
Публикация Н. Подгоричани (Н. Чачи) в журнале «Мурзилка» (1931. № 7).
В детских журналах поэтесса публиковалась под псевдонимом Н. Чачи, но её настоящая фамилия, конечно же, была известна сотрудникам ОГПУ. Так, из показаний поэта, активного участника литературной жизни Омска 1919 г. Александра Венедиктова (в будущем — известного архитектора), арестованного в 1927 г., следует, что Омский литературно-художественный «Зелёная лампа» (в протоколах допроса — кружок), в каком-то смысле, продолжил свою деятельность в Москве, под руководством одного из его учредителей — Лидии Кирьяковой (1879–1943): «Кружок был замкнутый, вход был по приглашению хозяина и хозяйки, устраивавших собрания. Нередко зачитывались антисоветские литературные произведения. Например, «Собачье сердце» Булгакова. Помимо литературных вопросов подвергались обсуждению и политические вопросы в порядке частных разговоров, причём суждения у большинства членов бывали отрицательные». Среди участников кружка Венедиктов назвал и Нину Подгоричани: «Кроме Подгоричани и Альвинга все остальные поэты, бывающие у Кирьяковой, считают себя акмеистами (последователями Гумилёва)» (ЦА ФСБ. Д. Р-14816. Л. 7–8).
Но арестовали Нину Михайловну 16 января 1938 г., когда она была замужем за Любарским (с Алвингом «разъехалась» в 1932 г.; Василий Любарский — автор научно-популярных брошюр по химии; пояснение Горнунга: «Манная Каша — Вас.Вас. Любарский. Временный муж Нины») — по доносам Надежды Белинович (1908–1962), детской писательницы, тогда журналистки «Крестьянской газеты», которой Подгоричани, по её словам, «шила платья и учила стихосложению». Ушедший из жизни 18 августа 2022 г. старший научный сотрудник ИМЛИ им. А. М. Горького РАН Владимир Нехотин, работая в архивах ФСБ, обнаружил эти тексты. В частности, там было и такое обвинение:
«Любарская зачитывала мне своё стихотворение, посвящённое врагу народа Троцкому, в котором она в весьма тёплых тонах отзывалась об этом проходимце (стихотворение это имеет название «Чужой король»)».
Между тем, речь шла о фрагменте поэмы, где о «проходимце Троцком» не было ни слова, не говоря уже о посвящении:
«Пока чужой король силён, / С ним рядом ферзь, с ним рядом слон…» и т. д. Чем помешала Подгоричани Белинович, остаётся загадкой — главной темой последней стали не шахматы, а фольклор народов Крайнего Севера… Софья Прокофьева пишет:
«Она [Подгоричани] дружила с Альви Викторовной Литвиновой, женой наркоминдела Литвинова. Часто играла с ним в шахматы. <…> Обвинили её в том, что она пыталась разоружить милиционера, чтобы убить Литвинова…» (Прокофьева С. Л. Дорога памяти… С. 57). Милиционер что, охранял наркома во время его шахматной партии с «хрупкой женщиной невысокого роста»?
Тем не менее, 20 октября 1938 г. ОСО при НКВД приговорило Нину Михайловну ОСО к восьми годам ИТЛ. Срок она отбывала в Унженском исправительно-трудовом лагере (Горьковская, ныне — Нижегородская область), где принимала участие в художественной самодеятельности. За что, можно сказать, 24 февраля 1943 г. была вторично осуждена судебной коллегией по уголовным делам Горьковского облсуда по статье 58-10 УК РСФСР к 5 годам ИТЛ с «поглощением приговора прежней судимостью»: якобы при постановке пьесы Островского «Без вины виноватые» Подгоричани неоднократно заявляла, что она — такая же.
Именно в лагере у Нины Михайловны стало ухудшаться зрение, к чему добавился анкилоз колен, обострился туберкулёз лёгких, и 13 августа 1943 г. её освободили по состоянию здоровья «в порядке статьи 461 УПК условно-досрочно», и отправили в ссылку. Первые три года жила в посёлке Турки Саратовской области, пару месяцев в Касимове, а затем перебралась в Тарусу к бывшей своей солагернице. Зарабатывала на жизнь шитьём (крестьянки расплачивались продуктами), делала «дергунчиков-паяцев, балерин, негров» на продажу… Ещё и пыталась шутить — в письмах «на волю». Впрочем, получалось горько:
«Зима тянулась медленно и мучительно. Мне удалось обмануть её и проходить без пальто. Но валенки она меня заставила купить. Сейчас эти валенки — единственная реальная вещь, которая у меня имеется. Остальное — тень! Тень юбки, тень блузки, тень чулок. <…> И сама я точно тень, колеблемая ветром. Впрочем, тут такие ветра, что крыши сворачивает…» (Подгоричани Н. М. Письма к Л.В. и А. В. Горнунгам // ГЛМ. Ф. 397. Оп. 2. Ед. хр. 154.).
В июле 1949 г. к ней с обыском нагрянули сотрудники МГБ, нашли рукописи пьес «Тигран Бесстрашный» и «Попугаи» для кукольного театра, стихи, посвящённые первому советскому чемпиону мира Михаилу Ботвиннику. Ничего антисоветского там, конечно, быть не могло (разве что не понятно как сохранившаяся фотография отца при полном параде), но в итоге Нина Михайловна оказалась на поселении в Бирилюссах Красноярского края (третья судимость). Работала на дому, шила женскую одежду. В 1953 г., в письме на имя Берии, а затем Ворошилова (в мае и октябре соответственно), Подгоричани (Любарская) напишет:
«Сейчас я почти слепая, 60-летняя старуха, веду нищенское голодное существование, т. к. заработать здесь нет никакой возможности…»
Освобождения пришлось ждать ещё полтора года…
Определением судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда СССР 30 марта 1955 г. Нина Подгоричани была реабилитирована «за недоказанностью обвинения» (по всем трём судимостям). Найти работу помог поэт, филолог-стиховед Георгий Шенгели, который в марте 1956 г., незадолго до своей смерти, написал «справку» следующего содержания:
»…Настоящим свидетельствую, что гр. Нина Михайловна Подгоричани, лично мне известная с 1922 года, а по её литературной деятельности с 1914 года, являлась и является профессиональным литератором (поэтом и переводчиком)».
Нину Михайловну приняли на работу в Гослитиздат в качестве переводчика поэтического текста. Переводила она много — с румынского, болгарского, чешского… Единственная (десятистраничная) прижизненная книга Подгоричани — «Сначала — налево, потом — направо» (М.: Детский мир) — вышла в свет под её настоящей фамилией в 1961 г.
В последние годы жизни поэтессы заботы о ней принял на себя Евсей Яковлевич Черняк (1904–1975), — они были знакомы с 1927 г. (брак зарегистрирован не был), переписывались в годы ссылки Нины Михайловны. Правда, всё та же Софья Прокофьева утверждает, что у Подгоричани «был знакомый художник, кажется, анималист, с которым она подружилась где-то на поселении. Он умолял её устроить ему московскую прописку, только её (якобы после XX-го съезда Нина Михайловна получила долгожданный ордер. — Ю.П.). <…> Она сочеталась с ним фиктивным браком, прописала его у себя. И он тут же вселился в её однокомнатную квартиру. <…> Больное сердце её не выдержало этого последнего испытания…» (Прокофьева С. Л. Дорога памяти… С. 58).
Сначала — налево, потом — направо (М.: Детский мир, 1961). Лицевая и тыльные стороны обложки
Едва ли Черняк, заведовавший книжным киоском в московском планетарии, был тем самым анималистом. Скорее всего, Софья Прокофьева в очередной раз что-то перепутала (в её мемуарах немало неточностей), но известно доподлинно — смерть настигла Нину Михайловну Подгоричани 15 мая 1964 г. Не в «жарком августе», как пишет сказочница. Запись в дневнике Льва Горнунга:
«15.5.1964. Сегодня ночью скончалась Нина Михайловна Подгоричани в I Градской больнице. От болезни сердца. Была хороший, умный, талантливый, добрый человек. Не мещанка до мозга костей. Величайший друг всех собак, которых она обожала и жалела».
Похоронена поэтесса была на Донском кладбище, а сохранившаяся часть архивов Подгоричани после смерти Черняка досталась его племяннику — редактору устных рассказов Ираклия Андроникова, «Кабачка 13 стульев» Борису Каплану (многое разошлось в последние годы жизни «гражданского» мужа Нины Михайловны, как, например, «два её портрета (масло и рисунок) работы Валентина Яковлева», выполненные в 1919 г. в колчаковском Омске. — Нехотин В.В., Резвый В. А. Шарль Бодлер в поздних переводах Арсения Альвинга // Литературный факт. 2018. № 10. С. 8–9. Прим. 3).
Одно из последних стихотворений Нины Михайловны — «Завещание» — заканчивается так: «Подводя итог в последней смете, / Задыхаясь в гневе и тоске, / Брошу вызов обнаглевшей смерти — / Буду жить на шахматной доске!»
До конца жизни Подгоричани оставалась верной памяти Арсения Альвинга, ухаживала за его могилой…
»…Это была единственная поэтесса, всю жизнь воспевавшая шахматы.<…>, — говорилось в некрологе памяти Нины Михайловны (Шахматная Москва. 23 мая 1964). — Хорошо зная персидский язык, быт и культуру Востока, Н. М. Подгоричани в своих произведениях часто обращалась к восточной тематике. К этому циклу относятся, пожалуй, её лучшие стихотворения — «Мат Дельарам», «Сонет», «Первый запрет» и другие. <…> Нина Михайловна оставила после себя в наследство шахматистам целую серию стихотворений из «шахматного» цикла. <…> Следует подумать об издании сборника стихов талантливой поэтессы…».
Н. М. Подгоричани. Нач. 1960-х
Книга Нины Подгоричани «Чётки из ладана», куда включены не только «шахматные» стихи поэтессы, вышла в 2015 г. в издательстве «Мосты культуры» (Сост., подгот. текста, прим. А. Р. Кентлера и В.В. Нехотина). В подробных комментариях в конце книги, в том числе, встречаются воспоминания о доме-салоне в «белом» Омске, а в «Сибирских триолетах», написанных в нашем городе, встречаются и такие строки:
«Чтоб не подпасть под власть твою, унынья праздный бес / Я постараюсь полюбить холодный снег и лес…»
Рассказывали, что однажды Нина Михайловна сыграла вничью с Ботвинником…
ДРУГИЕ МАТЕРИАЛЫ ПРОЕКТА «ИМЕНА, ЗАБЫТЫЕ ОМСКОМ»:
Юрий Перминов: «Имена, забытые Омском»
2. Юрий Перминов: «После омских приключений Эразм Стогов бросил пить»
3. Юрий Перминов: «Николай Чижов никем себя, кроме как моряком и поэтом, не представлял…»
4. Юрий Перминов: «Гордость и украшение нашей литературы» занимался делами о поджогах и убийствах»
6. Юрий Перминов: «Неблагонадежный Вагин был заправским литератором, «не хуже многих»
7. Юрий Перминов: «Друг Валиханова, «русский пехотинец», бунтарь и тончайший лирик»
8. Юрий Перминов: «Наумов, писатель «из народного быта», не считавший чиновников честными людьми
9. Юрий Перминов: «Анненские — разные и нераздельные»
11. Юрий Перминов: «Митрич и Сиязов — кровью сердца за Сибирь»
12. Юрий Перминов: «В Омске о прахе писателя Кондурушкина позаботиться было некому»
14. Юрий Перминов: «Объехав «Американскую Русь», Гребенщиков считал страной будущего Сибирь»
16. Юрий Перминов: «Поэт Болховский — белый офицер, брат родоначальника русского экспрессионизма»
17. Юрий Перминов: «Расстрельный «Шоколад» Тарасова-Родионова»
19. Юрий Перминов: «Сергей Ауслендер — «лейб-писатель» Колчака, принятый в почётные пионеры»
20. Юрий Перминов: «Иван Малютин — «талантливый самоучка», сибирский странник и сиделец»
21. Юрий Перминов: «Омская» жизнь писателя Дорохова стала временем душевной ломки»
22. Юрий Перминов: «Всеволод, но Иванóв, «зачисленный» в первые Штирлицы»
23. Юрий Перминов: «Писатель Артемий Ершов — дед всемирно известных академиков»
24. Юрий Перминов: «Пётр Гинцель — писатель-кооператор, освещавший медвежьи и лагерные углы»
