Вчера, второй раз за 35 лет, посмотрел художественный фильм Себастьяна Аларкона «Ночь над Чили» и отчётливо вспомнил вкус своей крови и боль в рёбрах. Кровь была солёной и тягучей, а боль тупой - не вдохнуть. Мне оставалось всего четыре дня до отправки в армию и «от нечего делать» я пошёл на тот злополучный последний сеанс. Кинотеатр в двух шагах от родного ЧТЗ. Просторный зал примерно на три четверти был заполнен теми гражданами, кто, отпахав смену на заводе, хотел узнать кое-что о невыносимой жизни под пятой кровавого диктатора Аугусто Пиночета. И гражданками бальзаковского возраста, видимо, страстно влюблёнными в жгучего цыгана Лойко Зобара. Точнее - в молдавского актёра Григоре Григориу, сыгравшего годом ранее главную роль в романтической картине «Табор уходит в небо». Видимо, всё-таки искусство даже такого специфического кино обладало большой притягательной силой. Ничем иным повышенный интерес челябинских трудящихся к событиям на далёком от СССР континенте объяснить не могу.
«Ночь над Чили» - мрачный и тяжёлый фильм. Он похож на документальный репортаж, снятый беспощадной камерой «с руки» оператора Кристиана Вальдеса. В нём было всё для того, чтобы наш зритель, воспитанный антифашистской пропагандой, проникся ненавистью к путчистам и состраданием к безвинным чилийцам. «Мосфильм» постарался! Будь тогда в руках людей оружие, наверняка бы стреляли в экран. Но не все. Когда в чилийском застенке мерзкий палач стал пытать «марксистов-коммунистов», а потом заставил их петь и рассказывать анекдот, сидящие передо мной подвыпившие хлопцы оживились. И стали смеяться вместе с киношным садистом над фразой арестанта: мол, только футбольная команда и хунта может наполнить стадион. Один из них расслабился и закурил, положив ноги на спинку переднего кресла. Синий дым закачался в свете кинопроектора. Тут я не выдержал и, наклонившись к его уху, весьма невежливо сказал: «Слышь, ты! Кончай курить и спрячь копыта!».
В конце фильма, на финальных титрах, я вышел из зала на заснеженную улицу и услышал за спиной: «Этот?». Ну а дальше была драка, в которой мне удалось врезать всего двоим из восьми. Сбив меня с ног, они сразу все хотели пинать лежачего и мешали друг другу. Прикрывая голову руками, отбивался лёжа и ждал, что с минуты на минуту выйдут пролетарии и спасут. Естественно, вышли и проявили солидарность…
Как вы, наверное, поняли из вышесказанного, я возненавидел чилийских путчистов и пиночетовскую хунту. Немецко-испанские слова «путч» и «хунта» с тех пор вызывают омерзение. Ещё бы! Не каждому зрителю дано сразу после сеанса прочувствовать собственной шкурой почти одинаковую с киногероями боль и запечатлеть в сознании мельчайшие подробности вечера вкупе с кадрами фильма. Что сделаешь? Такой вот выстраивается ассоциативный ряд. При этом почти нет эмоционально окрашенных реакций на события августа 1991 года. Как будто вместе со всеми видел документальный репортаж из Москвы без прямых последствий для себя, омичей и Прииртышья.
Помню, как на смешных митингах местные, извините за выражение, демократы сучили языками свои кружевные речи про КПСС и «привилегии» партийцев. Укоренившийся плюрализм мнений и так называемая гласность им позволяли врать напропалую, не стесняясь в выражениях и не опасаясь последствий. Смутное время, переходное. В Омской области 130-тысячная парторганизация в начале 90-х активно обсуждала никому не нужные новые документы. Лидер нынешних омских коммунистов, а в ту пору завкафедрой пединститута Александр Кравец на фоне других выглядел злостным оппозиционером. С высокой трибуны конференции, перефразируя слова Шарля Монтескье о финансистах, он бросил в зал обкома поразившую многих реплику: «Новые Программа и Устав поддерживают нашу партию точно так же, как верёвка поддерживает повешенного». Где та мощная компартия Советского Союза, организатор и вдохновитель побед? Согласно диалектическому закону отрицания отрицания она вырастила могильщиков внутри себя и сошла в небытие с исторической сцены. Со старыми кадрами к центральной власти пришли новые фарисеи. Лживые и лицемерные. Жадные и подлые. Они укоренились у кормила и вокруг оного и посеяли в стране споры себе подобных. Эквивалентом общенародной собственности объявили бумажный ваучер. Экономику, пусть плановую и неэффективную, почти убили лошадиной дозой дикого капитализма. Невесть откуда взявшиеся олигархи что не смогли приватизировать, то нагло украли или отобрали. Народ остался без порток, зато получил мнимую свободу. От всего. Да что я вам рассказываю? Вы и сами видели, как рухнули скрепы и развалилась великая страна, по крупицам собранная нашими предками.
Слова, слова - вот что всегда имело большое значение в России. А последние тридцать лет - ещё и телевизионная картинка. В приснопамятном августе кто-то остроумный из числа врагов Государственного комитета по чрезвычайному положению вытащил на свет божий «чилийские» ярлыки и приклеил их к несчастному ГКЧП. И ведь чуждые слова прочно приклеились, как липкий скотч, к самопровозглашённым, но ещё не поверженным спасителям СССР. Хорошо подкованные граждане страны, мысля ассоциативно, придали бедному ГКЧП все отрицательные черты не только хунты в Чили. Наверняка ведь тогда вспомнили, как и я, гитлеровский пивной путч в Германии и франкистский - в Испании. Разве не символичны были для нашей страны «геройский» Ельцин, взгромоздившийся на танк, как Ленин на броневик, или «самозванец» Янаев, выставленный на позорище ельцинистами? Подарок судьбы и мечта пропагандиста - руки обречённого на поражение, трясущиеся от волнения, и аллергический насморк. Показывай на весь белый свет, насмехайся!
Речь Геннадия Янаева не была похожа на воззвание Сальвадора Альенде. Лидер чилийского «Народного единства» перед смертью обратился по радио к тем, кто его слышал: «На этом перекрёстке истории я готов заплатить жизнью за доверие народа. И я с убеждённостью говорю ему, что семена, которые мы заронили в сознание тысяч и тысяч чилийцев, уже нельзя полностью уничтожить. У них (путчистов - С.Ш.) есть сила, и они могут подавить вас, но социальный процесс нельзя остановить ни силой, ни преступлением. История принадлежит нам, и её делают народы». Слава богу, Россия не Чили. Никто не бомбил резиденцию ЦК КПСС и обкомы. Хватило ума - никого не убивали и не загоняли на стадионы. Образно говоря, возбуждённая толпа под водительством ЕБН прокричала «No pasaran!», и струсившие путчисты не прошли. Другая же Россия, живущая за московской кольцевой дорогой, не строила баррикад в том августе и равнодушно батрачила на заготовке домашних припасов. Близилась осень. Никто и не предполагал, что сначала рухнет железный занавес, а потом на страну, как на Чили, беспросветным саваном опустится «демократическая» ночь. С нищетой и разрухой, с бандитами и жертвами, с коррупцией и междоусобными войнами...
Кому из гениев и фанатиков августовского переворота стучит в сердце пепел выжженной страны? Да никому. Спустя годы, они сетуют, что плодами их «революции» воспользовались проходимцы, и призывают массы к топору, чтобы взять власть. Народ же, помня вкус крови и фантомную боль в рёбрах, не торопится их поддерживать. Ему, безмолвному, достаточно телерепортажей из столицы, как в 1991-м. Спрос на бунт, бессмысленный и беспощадный, он отложил до морковкиного заговенья.
Не время, господа, не время!
