Однажды в уездной крепости О., сотни лет стоявшей в сибирском междуречье, стало вдруг оченно не хватать простой воды. Что приключилось, доднесь неведомо: то ли родники вверху обезводились, то ли над киргиз-кайсацкими степями небесные хляби не разверзлись. Но большую реку, исстари полноводную, воробьи кажным летом начали вброд переходить, не замочив коленок. Исхудала вся. А речка малая, что с правого боку к ней примыкала, до ужа ползучего сузилась и под кусты от солнца ускользнуть норовила. В обчем, людя́м ни попить, как следовает, ни жёнкам ихним бельишко состирнуть дочиста. Пылища столбом – зги не видать, и деревья с кустами почахли от жажды.
Правитель-то края ещё тогда был старый, не изгнанный. И хотя он через ять корову писал, однако ж сообразил головой, как дело в долине худо. Без жидкости и не туды, и не сюды. Хотел поначалу за такое безобразие кого-нибудь из подданных суровым репримандом покарать – нагоняем, значица, или взятием под стражу – да в толк никак не примет: кто виноват? Ну а народец уже ропщет и с посудой для влаги к чертогам Власти подступает. Детишков своих за ручонки ведёт и длани мозолистые вверх простирает.
Вышел на крыльцо Государственный муж и речь произнёс – такую забористую! – о наказании крепости за грехи засушливым катаклизмом. Устыдились крепостные просители и временно пить расхотели. Те, которые послабже нутром, поддались гипнозу и за красную горку пешком уканали, дабы на 1813-й версте от устья, водную артерию земляными плотинами перегораживать и уровень глади, как в стоячем пруду, высоко поднимать. И вот год копают, два роют, бюджетных деньжищ за трудодни чёртову уйму извели, а труду их кропотливому вроде конца-краю нет. Ан есть! Просто не все копающие ведали, когда окончание точно наступит. Всему свой час, и время всякому делу под небесами.
Другие количеством незначительные (пока остальные лопатили) всухомятку расщитали на калькуляторе вред и пользу от запруды. И выходило у них, что достоинства проистекают из недостатков. Лёд и рыбу пропустит, а электротока не даст. Не ГЭС. Поперёк русла ляжет, а без проезжей дороги туда-сюда. Вода, конешно, подымется, но подопрёт приток, и тот заболотит округу или – не дай боже! – вспять потечёт. И ещё обочь русла лежат отстойники со шламом и кислым гудроном, мусорные свалки и скотские могилы. Возопили со страхом сердешные: дескать, вредности более, чем пользительности. Но не услышали гласа их те, к кому он обращён был, и продолжили строительство дамбы огромной. Кто хочет и может, думали они, тот делает. Кто не хочет, тот ищет повод и дармоедствует, вопия.
Но жили ещё и третьи в старой крепости. И знали из опыта человеческого, что если ушла вода, то неспроста и придёт обязательно потопом вселенским. Источники бездны и окна неба не раз по прихоти открывались. Понесёт нелёгкая шлам, гудрон и мусор по улицам. И ведь как в воду своей мелкой реки глядели! Но это выяснится потом, после случившегося. Эти третьи умники, собравшись числом 36 в ратуше на Совет, решили строить громадную стену вокруг старого поселения, чтобы не истребились всякие существа и твари внутри него. Призвали оставшийся в городе праздный люд и сказали ему словами заветными, не открывая всей подноготной правды: «Наделаем кирпичей и обожжём огнём!», общий дом построим до облаков и заживём там счастливо единой семьёй. Дождей в небе много – напьёмся влагой небесной.
Сказано – сделано. Камней на равнине испокон веку не хватало. Потому каждый, разведя свой костёр из остатков древесины, лепил кирпичи и обжигал их в пламени. И платой надежда служила. Дым коромыслом смешивался с пылью, но дышать не мешал, ибо казался сладким и приятным. Всякий после обжига стаскивал кирпичи на поддоны вдоль речного правого берега, получая за труд по два ведра воды. И кипела там «земляная смола» вместо извести с цементом, и гремела вторая общенародная стройка. Под началом, правда, китайцев, будто бы присланных на подмогу самим императором Цинь Ши-хуанди. Уж кто-кто, а желтолицые братья – большие доки в постройке Великой Стены. Свой проект они бесплатно всучили. Загляденье! Стенка кирпичная на глиняном валу 100 вёрст, вкруговую, и с Луны видимая. С башнями, меж которыми дистанция – два полёта стрелы. Ширина такая, чтоб колонна пешая шеренгой по восемь свободно наверху гуляла. Или чтоб два гужевых тарантаса могли спокойно разъехаться, не цепляя друг дружку и зевак колёсами.
Между первыми и вторыми стихийно возникло социалистическое соревнование. Что ни день – по сарафанному радио новостя о трудовых победах. Водные строители, возводящие запорную стену в реке, докладывали Предводителю про объёмы строймонтажа и освоенных средств. Городские застройщики сообщали Совету народных делегатов про невиданный ранее объём кирпичной кладки и даже просили увеличить нормы труда для украшения стены пилястрами, а башни – карнизами. Ничто не предвещало бригадного подряда и хозяйственного расчёта. Однако чьи-то обезвоженные головы озарили утопические идеи и стахановский энтузиазм. Внедрили всё и много больше. Дошло до того, что высоконравственные артельщики обеих строек расхотели получать денежные премии за выполнение заданий и перевыполнение плана. Все сыны и дщери человеческие в крепости заговорили на одном языке и с полуслова понимали сказанное. Никто из них не желал отставать от того, что задумано сделать. Естественно, хотели пить и, на всякий случай, побаивались потопа от запруды. Да, и все за стеной чаяли укрываться. В смысле, жить счастливо собирались, как библейские строители – до 350 и более годов. Не довелось.
Внезапная беда, как саркома зловредная, пришла изнутри. Пока сознательные граждане ударными темпами стену возводили и реку перегораживали, главного Предводителя верховное Божество государства сплавило в отставку. Новый Вождь с трудом понимал, зачем вокруг и подле старинной крепости что-то строят, и тасовал колоду присных в апартаментах. Ну это полтрагедии. Делегаты, представляющие строителей крепостной стены в Совете, протащили её изображение в герб, ущемив интересы плотинщиков. Видите ли, в угоду геральдической состоятельности и исторической консервативности! Гидромелиораторы, вообче-то, издавна мечтали, чтобы стенка гербовая дополнялась лазоревым слиянием рек, полных от речного заплота. «Чо за дела?!» – возмутились они, увидев белый фон, вместо серебристо-синеватого. И им отвечать не желали. Словно Некто из родного языка сделал разные наречия и диалекты да так, чтобы один не понимал речи другого. Правитель, сменивший старого, знать не знал, что ответить, и постоянно рыскал по стольному граду в поисках денег на строительство дамбы и «реконструкцию» крепости. Совет делегатов, игнорируя мнение масс, утвердил свой щит с червлёной стеной и отнёс его в государев геральд-регистр. На утверждение!
После этого крепость древнюю постигла вторая и последняя напасть. В пойме большой реки, по всему течению, отверзлись хляби небесные, и сорок дней, без малейшего перерыва, шёл проливной ливень. Недостроенную плотину на пятнадцать локтей залило водой и потом, как будто корова языком, всю слизало течением. Вместе с ней исчезли означенные страшные угрозы. И стена недостроенная из плохо обожжённого кирпича в одночасье рухнула. Нет её, и как не бывало. Разве что пока на гербе и флаге осталась. Это временно. А вот народец-то крепостной где? Рассеивается по всей земле…
«Ваш ОРЕОЛ» № 18 от 30 апреля 2014 г.
