«Проходит время, и ты понимаешь, что друзей иной раз выбирал совсем не тех, кого надо было бы выбирать, что и доверял ты совсем не тем, кому надо было доверять…» Так написал в своих воспоминаниях великий певец Муслим Магомаев.
«Мало кто в отечественном эстрадном искусстве мог соперничать по популярности с Муслимом Магомаевым, чей восхитительный баритон, высокий артистизм и душевная щедрость покорили не одно поколение слушателей. Певец никогда не гнался за переменчивой модой, не заигрывал с публикой, но его талант и обаяние завоевали миллионы сердец. Переполненные залы, кордоны конной милиции, море цветов, легенды и сплетни – все это Магомаев вкусил сполна. И притом сохранил истинную скромность, совмещая внутреннее достоинство с трезвостью самооценки».
Такие слова Святослав Бэлза привел в аннотации к книге Муслима Магомаева «Живут во мне воспоминания», вышедшей в издательстве «ПРОЗАиК» в 2014 г. Эту книгу я купил, не раздумывая, и не ошибся! Прочел запоем. Наряду с «Аплодисментами» Людмилы Гурченко она стала любимой среди мемуаров моих современников.
В ней – весь Магомаев со своим темпераментом. Ему удалось передать через книгу свою душу. Как будто он рядом: умный, тактичный, ироничный собеседник. Навскидку несколько цитат из книги: «Я горжусь своей родиной и люблю ее… И всю жизнь я раздваивался в этой своей любви: говорил, что Азербайджан – мой отец, а Россия – мать». «Мягкая теплота руки – няни Груни». «Русская церковь оставит навсегда ощущение сказочного терема, где (по тому моему наивному представлению) Боженька не строгий, а добрый». «… Я поднял верхнюю деку, но никакого Амати там не нашел – только надпись чернилами «Амати»… Скрипку деда у меня, конечно, отняли, склеили, сейчас она находится в музее в Баку». «Первую мелодию я сочинил в пять лет. И запомнил ее на всю жизнь. Впоследствии мы с поэтом Анатолием Гороховым сделали из нее песню «Соловьиный час». «Бах стал пыткой для меня. Я прятал ноты, делал вид, что потерял…», «…мы тогда вообще понятия не имели, что такое национальные различия… в нашей семье говорили по-русски, …дети состоятельных родителей дружили с бедными… завидовали мы не лакированным туфлям, а тому, кто был даровитее.. во времена нашего детства деньги не возводились в культ… в том, что говорилось и делалось нами было больше души». «Как правило, хорошие педагоги – в прошлом неудавшиеся певцы. И наоборот: хорошие певцы – неважные педагоги».
Главное дело моей жизни, пишет автор, началось с того, что я увидел фильм «Молодой Карузо». Чтобы прослушивать старые пластинки, юный Муслим вместо патефонных иголок затачивал… спички. Звук при этом был мягче. Одной спички хватало на одну пластинку. «Для меня день не попеть было трудно: видимо, сама природа просила этого. Человек поет, потому что не может не петь».
Первым слушателем юного Магомаева стал вахтер школы дядя Костя, поначалу при слушателях будущий знаменитый певец петь не отваживался. Что удивительно, дядя Костя делал весьма грамотные замечания певцу. «Редко от кого, даже от знатоков, я слышал впоследствии такие точные», – удивляется автор. Впоследствии, узнав, что дядя Костя болен туберкулезом, Магомаев предлагал ему деньги, тот… отказался.
Дядя Муслима – Джамал – считал, что тот, увлекшись пением, недостаточно плотно занимается игрой на рояле, но: «Я разозлился, сел за рояль и выдал … каватину Фигаро… была немая сцена.
Любопытно, но прослушивание Магомаева одной оперной дивой из Большого театра закончилось для певца фиаско. Певица не нашла в нем ничего особенного. «Мальчик с хорошим голосом, и ничего больше». Не разглядела таланта. Бывает. Автор продолжает: «Сейчас всех певцов, кого не лень, называют мастерами бельканто. Но ведь эта манера пения кончилась еще до Карузо». «Свой голос я проверял так. Открывал крышку рояля (так я делал, пока не появился магнитофон), нажимал на педаль и, сложив руки рупором, орал на струны – посылал мощный звук и слушал. Струны отражали голос, отзывались».
В музыкальном училище голос Магомаева едва не угробили. Педагог по вокалу решил, что певцу тяжело «лезть на верхушки» и голос надо немного «убрать». Хорошо, что вовремя спохватились. А то не слышать бы нам магомаевское «Вдоль по Питерской» столь мощно и широко.
Переболев корью, Муслим на всю оставшуюся жизнь стал плохо слышать на левое ухо, что впрочем не мешало, так как правым он «слышал лучше, чем некоторые двумя».
В музыкальном училище Магомаев влюбился в сокурсницу Офелию, они расписались, поставив перед фактом свои семьи, но впоследствии расстались. От первого брака родилась дочь Марина. «Марина закончила школу как пианистка, …она потрясающе играет с листа, но профессиональным музыкантом дочь не стала. Решила найти себя в другом. У нас с ней дружеские отношения, и я бесконечно ценю это. Она вышла замуж за сына моего друга Геннадия Козловского. Сейчас Марина и Александр живут в Америке. У них растет сын Аллен, который по бойкому характеру напоминает меня в детстве».
На Хельсинском фестивале молодежи и студентов за Магомаева и его друзей, которых едва не побили, вступились венгры. Они раскидали местных хулиганов. Впрочем, Хельсинки запомнился Муслиму его первой фотографией в журнале «Огонек», а по настоящему переломной датой для него стало 26 марта 1963 года, когда он выступил в Москве на Декаде культуры и искусства Азербайджана. Знаменитый Иван Семенович Козловский, послушав певца, сказал: «Этот парень совсем себя не бережет, если такую трудную арию (Фигаро, прим. авт.) повторяет на бис». Министр культуры Екатерина Алексеевна Фурцева не скрывала своих эмоций:
– Наконец-то у нас появился настоящий баритон!
Впрочем, самому Магомаеву было лестно слышать хорошие отзывы от… билетеров Кремлевского дворца съездов. А вот от предложения идти петь в Большой театр Магомаев вежливо отказался и даже после стажировки в Италии в Большом петь не стал.
Первым выступлением перед сильными мира сего было импровизированное исполнение Магомаевым «Подмосковных вечеров» перед Никитой Хрущевым вместе с Екатериной Фурцевой, которую Никита заставил петь:
– Иди, Катя, подпой комсомольцу.
Дуэт: Магомаев – Фурцева Хрущеву понравился.
О Фурцевой Магомаев в своих воспоминаниях скажет: «…лучшего министра культуры после Екатерины Алексеевны Фурцевой у нас не было. И будет ли?» «Что у вас там с мальчиком?» – так спрашивала Екатерина Фурцева своих подчиненных, если у Муслима Магометовича появлялись проблемы.
Однажды певцом серьезно заинтересовался ОБХСС (Отдел борьбы с хищениями социалистической собственности). В связи с этим доброжелатели советовали Магомаеву остаться во Франции, где он выступал с гастролями, но певец отказался от предложения: «… вряд ли прижился бы за границей», и вернулся пред светлы очи следователя. Вскоре разобрались, что Магомаев чист, но Минкульт СССР «для профилактики» запретил певцу появляться на публике целых полгода. Молчание прервал всесильный Андропов, председатель КГБ, пригласив наказанного Магомаева на концерт по случаю юбилея комитета. Концерт прошел с успехом.
Следует сказать, что чиновники Минкульта в ранге замов немало попортили крови великому певцу. «Трудящиеся не могут понять, о чем ты поешь». Это к вопросу исполнения партий Фигаро и Скарпиа на итальянском языке. Магомаеву приходилось доказывать необходимость пения на языке оригинала известных партий. Ему на полном серьезе предлагали не исполнять в Кремлевском дворце арию князя Галицкого из оперы «Князь Игорь» из-за того, что в арии были такие слова: «Пей, пей, гуляй!»
На отборочной комиссии по вопросу, ехать или не ехать Магомаеву на стажировку в «Ла Скала», против его кандидатуры высказалась… Ирина Архипова, о чем позже она сама призналась Муслиму через много лет. «Проглотил сюрприз. Даже не стал у нее спрашивать – почему», делится с читателем автор.
В Италии Муслима звали «mio caro Michele» (мой дорогой Микеле).
О так называемых клакерах (наемные хлопальщики, прим. авт.) Магомаев пишет: «Крикуны – крикуны, но они так разбирались в пении, так могли разложить по косточкам исполнение каждого артиста, что иным специалистам до них было далеко».
Магомаев и Атлантов, тоже проходивший стажировку в «Ла Скала», удивляли итальянцев не только талантливым исполнением каватин, но и количеством водки выпитой за один присест. «О, руссо!» и рукопашным боем друг с другом. После того как два великих певца однажды померялись силой у Антлантова оказался подбит глаз, а у Магомаева разбита губа. О рукопашной стало известно в посольстве СССР, кто-то «стукнул» из своих же. Дело замяли.
«Стукнули» на меня, – рассказывает автор, – и за то, что я познакомился с балериной Анной Прина, которая стажировалась у нас в Большом, а потом вернулась в Милан. …Я возмутился:
– Нам что, с ней и дружить нельзя?
– Лучше не стоит…
И вновь возвращаясь к Большому… «Я не часто посещал Большой театр, ходил в основном, чтобы поддержать Тамару, когда она пела свои спектакли. И только на «Отелло», когда пел Атлантов, я ходил несколько раз». Дело в том, что в этой партии Атлантов соревновался со знаменитым баритоном П. Купучилли. И когда Магомаев видел Атлантова не слишком радостным после исполнения партии, он подначивал: «Ну что, Капучилли тебя уконтрапупил?» «У него дьявола, такой громадный голос», – отвечал Атлантов.
На одной из страниц воспоминаний Магомаев назовет Большой театр «ярмаркой тщеславия». Он не любил ходить на рядовые спектакли. «Я вздрагиваю от каждой фальшивой ноты».
Супруге Тамаре Синявской автор посвятил целую главу. История знакомства, любви, долгие разговоры по международной линии, когда телефонистки вслушивались в переговоры двух неординарных людей. Именно в дни этого романа родилась песня «Мелодия». В союзе двух сердец хватало всего. «Я вспыльчив. Могу так разозлиться, аж дыхание перехватывает. Но быстро остываю». «Самое во мне неприятное – это мои невольные шутки. Только потом я понимаю, что обидел человека». Такая откровенность автора ничуть не умаляет его достоинств, она подкупает.
Шахиня Ирана Фаррах после своего официального визита в Баку пригласила певца принять участие в праздновании годовщины коронации шаха Ирана. Там певцу вручили увесистый конверт с деньгами, ковер, часы, резную шкатулку. От денег Магомаев отказался, к большому сожалению Госконцерта, который хотел наложить лапу на эти деньги, а все остальное у певца чуть не отняли на родной таможне и только тогда, когда певец пригрозил вернуть все подарки советнику Иранского посольства, подарки оставили. Шах Ирана приглашал Магомаева еще раз, но певца не пустили. Шахиня Фаррах жива до сих пор, помнит певца и передавала ему привет, когда он был еще жив.
Магомаев гордился дружбой с Патриархом Всея Руси Пименом, артистом Иннокентием Смоктуновским, ценил хорошие отношения с Мстиславом Ростроповичем и Галиной Вишневской, Робертом Рождественским, сожалел, что поближе не познакомился с Дмитрием Шостаковичем и Святославом Рихтером, особо выделял Александру Пахмутову и Максима Дунаевского. Много теплых слов в своей книге он посвятил первому секретарю ЦК компартии Азербайджанской ССР Гейдару Алиеву. Примечателен один диалог в книге между Алиевым и Магомаевым:
– Гейдар Алиевич, почему вы никогда не предлагали мне вступить в партию?
– Видишь ли, Муслим, я прекрасно понимал, что тебе партия не нужна. Ты – артист, у тебя другие горизонты…
Со знанием дела Магомаев пишет о современной эстраде. Его оценки иногда язвительны, но по существу справедливы: «Да, эстрада сейчас цветет. Однако цветут, как известно, не только розы и прочие благородные растения, но и крапива, растущая на задворках». «Возможно, голос на эстраде сейчас и не нужен…» «Думаю, что если сейчас решат обходиться без фонограммы, то останутся от силы 5-6 исполнителей, достойных того, чтобы петь и делать это хорошо…» Среди таких Магомаев отметил Алсу: «…поет она чисто, без единой фальшивой ноты».
«В заключение хочу сказать – я верю в то, что дорогие, ушедшие от нас люди наблюдают за нами оттуда, сверху…»
В эти прощальные слова Муслима Магометовича Магомаева тоже хочется верить. …Я надеваю наушники и в который раз вслушиваюсь в знакомый голос Певца. «Человек поет, потому что не может не петь». Назло всем обстоятельствам, всем войнам, всем нестроениям нашего мира. Поет!
Фото из книги Муслима Магомаева «Живут во мне воспоминания»
