Спектакль «Враги» по пьесе Максима Горького в Омском академическом театре драмы. Режиссер Георгий Цхвирава.
Начало 20-го века. На фабрике, принадлежащей двум компаньонам, рабочие требуют уволить мастера, который «бьет людей по зубам и прочее». Один из хозяев, Захар Бардин (народный артист РФ Валерий Алексеев) считает, что нет ничего проще, как уволить безобразника. Другой, Михаил Скроботов (заслуженный артист РФ Михаил Окунев) готов лучше временно закрыть фабрику, но не увольнять мастера, т.к., по его мнению, уступки развращают рабочих. И была между добрым и злым хозяином распря, закончившаяся смертью Михаила Скроботова, застреленного одним из рабочих.
О серьезных проблемах повествует пьеса Горького, и режиссер адекватно воспроизводит их в спектакле: противостояние господ и рабочих, ограниченность интеллигенции, формализм и равнодушие чиновников, недалекость военных. Спектакль явился типичным произведением социалистического реализма, каким он задуман Горьким и каким ставился на сценах в советское время. Однако прошло более ста лет со дня написания пьесы (1906), сменилось два общественных устройства, изменились взгляды людей на ход исторических событий, а взгляды буревестника Горького доведены режиссером до зрителя неизменными. Более того, активность революционных рабочих в спектакле еще более преувеличена. Оболваненные марксистами, они ведут себя вызывающе, угрожают власти, но поданы с сочувствием, если не сказать, с любовью. В финале приведенные на допрос рабочие набрасываются на своих судей и господ, громят всё вокруг и оказываются победителями, чего нет в пьесе. Режиссер тем самым обгоняет события 1906 г. и не желает знать к тому же, что никакой «диктатуры пролетариата» не появилось и после 1917 г. Под этим слоганом оказалась совсем другая диктатура, враждебная и рабочим, и крестьянам и всем другим слоям и народностям России. Нас обыграли шулера.
Ни с того ни с сего режиссер вдруг снова, как в былые советские времена преподносит нам тип фанатичной революционерки в лице некоей юной Нади (актриса Александра Можаева). Она закатывает истерики на сцене, мечется по зрительному залу то здесь, то там, крича слова революционной песни: «Позор, позор и смерть вам, тираны», будучи, между прочим, сама племянницей хозяина фабрики, т.е. плотью от плоти «тиранов».
Какова цель героизировать революционное прошлое, да еще в то время, когда в стране активно восстанавливается власть тех, кого изгоняли в 1917 г., причем, «тиранов» еще более могущественных и безнравственных? Зачем ставится этот спектакль? Ответов нет.
Иногда театру достаточно только обозначить проблему, если она новая, назревшая, актуальная, но здесь не тот случай. Информация о трагических событиях в России начала 20-го века сегодня достаточно изучена и проанализирована, а великим мыслителем и писателем Ф.М. Достоевским еще и предсказана. Был бы смысл ставить пьесу «Враги» в двух случаях: либо у режиссера Цхвиравы были какие-то иные соображения на ход исторических событий, на борьбу белых и красных и он торопился бы поделиться ими со зрителями, либо он нашел веские аргументы в пользу уже известных взглядов. Не оказалось ни того ни другого.
Горький назвал пьесу «Враги», давая понять, что русское общество было ущербно, пронизано враждой, в этом его суть, и режиссер принимает его сторону, разделяя известную концепцию английского философа Томаса Гоббса: «Война всех против всех». Между тем, в России были десятки миллионов приверженцев Православия с его проповедью любви и всепрощения. Вражда, если и была, то привнесена в Россию извне, из других стран, которые засыпали Россию прокламациями, завезли оружие и умело пробудили злобные инстинкты уголовников, собрав им для подкрепления головорезов и подонков из Китая, Латвии, Венгрии и других стран. Революция явилась продолжением тысячелетней религиозной войны, в которой Россия одерживала решительные победы во времена, например, Александра Невского и Иоанна Грозного, но потерпела поражение в 1917 г.
Кто из фабрикантов оказался прав: Захар Бардин или Михаил Скроботов? Неважно, это частный вопрос, они были обречены все, потому что международный сионизм уже оплатил революцию и вызвал дьявола-разделителя из преисподней.
Режиссер не вышел за пределы мировосприятия босяка (бомжа) Алексея Пешкова, который патологически ненавидел русское крестьянство. Максим Горький, например, приветствовал концлагерь в Соловках, а в 1922 г. писал: «Я полагаю, что из 35 миллионов голодных большинство умрет… Вымрут полудикие, глупые тяжелые люди русских сел и деревень, их место займет новое племя – грамотных, разумных, бодрых людей». Неуместно ли было дать в спектакле подлинную, объективную оценку взглядам Горького и намекнуть на сегодняшнее «племя бодрых людей», орудующих в России, а не демонстрировать с ним сродство душ?
Отсутствие своей определенной смысловой позиции Цхвирава компенсирует нелепыми придумками. Так, он приводит на сцену пару собак из городского приюта, и услужливая пресса выдает это за какое-то новое открытие в сценической практике. Собачки хороши в цирке, если они к тому же обучены, или в детских спектаклях, но не в политизированном спектакле академического театра. Они только мешают, отвлекают зрителя от напряженного драматического действия.
Еще более несуразна затея замаскировать отставного солдата Коня (народный артист РФ Евгений Смирнов) при охране фабрики под движущуюся копну соломы. И уж совсем ни в какие ворота, ни к селу ни к городу на сцену въезжает современный трактор с тележкой, на которой привозят тело убитого купца Скроботова, превращая трагедию в комедию.
Вкус настолько изменяет режиссеру, что зрителю демонстрируют местами натуральную пошлость. Так, по тексту пьесы, брат фабриканта Яков Бардин (Владислав Пузырников) любит выпить, в спектакле же он напивается вообще в стельку и спит в саду под ворохом листьев. Подходит отставной генерал (народный артист РФ Моисей Василиади), дурашливо поливает ему на ширинку из чайника и скрывается. Яков просыпается, обнаруживает непорядок и конфузливо удаляется. Этот эпизод знаменателен еще тем, что так называемые приколы и розыгрыши настолько чужды русскому менталитету, что таких слов до последнего времени даже не было в русском языке. Точнее, слова были, но имели другой смысл: прикол – кол, свая, укрепление в земле для причала; розыгрыш – окончание игры вничью. Подобные приколы с интересом к гениталиям есть след иной системы мировосприятия, привнесенной «племенем бодрых людей», безнадежно загрязнивших телевидение, радио, прессу и интернет.
Русскому генералу особенно не повезло. Горький дал ему глумливую фамилию Печенегов, а режиссер крупно добавил. В семейных трусах и сапогах он идет к купающимся женщинам, маразматически почесывая себя там, куда достает его опущенная рука. Такова эстетика и этика спектакля.
Купание женщин – распространенный в живописи сюжет явился единственно светлым эпизодом. В длинных до пят белых рубашках 28-летняя жена Якова Татьяна (Екатерина Потапова) и жена Скроботова Клеопатра (Анна Ходюн) плюхаются в воду и вылезают в облегающих, ставших почти прозрачными сорочках. Ёмкость с водой сделана на уровне сцены так, что ее не видно, а видны только разлетающиеся брызги воды, потому эффект получается неожиданным. Пасторальная идиллия, впрочем, также внезапно прерывается, как и начинается. Пьяный Яков в костюме и обуви с головой и шляпой окунается в этот же бассейн (озеро, реку) и молчаливо удаляется – еще один прикол.
Вымученные придумки режиссера и отсутствие у него какой-либо обоснованной мировоззренческой позиции не позволили стать спектаклю ярким и содержательным, хотя напряженный драматургический материал дает такую возможность. В артистах же сомневаться не приходится – они могут сыграть всё, что угодно, включая, как говорится, телефонный справочник. Наиболее выпуклый, резко очерченный образ создает Михаил Окунев и немудрено, в Скроботове отразились некоторые взгляды самого Горького, увлекавшегося демонической философией Ницше.
Цхвирава потерял цель и смысл постановки, а ведь лучшие русские мыслители давно разъяснили суть происходящих в России событий первой трети XIX века. Вот что писал, в частности, Лев Тихомиров: «Главнейшим препятствием к правильному развитию рабочего вопроса явился социализм в форме «пролетарской идеи», вложенной в рабочих революционной интеллигенцией, превращающей рабочих во врагов общества и государства вместо естественного их положения – быть одной из главных опор общества и государства… «Пролетарская идея» решает, что общество – враг пролетария и должно быть просто разрушено… Пролетарии, проклиная общество, заботились только о своих «товарищах»… Трудовая этика восходит в своем источнике к сознанию общечеловеческого братства. Все люди братья, все члены одного великого целого, все каждой былинкой своей работы служат другим людям. Вот мысль, придающая труду нравственную ценность и делающая звание «работника» высоким и благородным… Пролетарий и рабочий – это совершенно различные понятия. У пролетария есть привычка к труду, способность к дисциплине, решительность в борьбе. У рабочего – не пролетария – есть не только привычка к труду, но и любовь к труду» (Лев Тихомиров. Критика демократии. М., 1997, с. 255).
Вот что полезно было бы знать режиссеру Цхвираве. К этому прекрасно добавляет протоиерей Лев Лебедев, считавший, что большевистская революция в России носила религиозный характер. Под видом политической партии Ленин создал религиозную секту антихристианского толка, о чем пролетарии не догадывались. Как всякая религия, она предполагала жертвоприношения, ставшие кровавыми жертвоприношениями в виде большинства русского народа (Лев Лебедев. Великороссия: жизненный путь. СПб, 1999).
Театру что-нибудь бы попроще, а он марксистов полюбил.