Александр Баргман, главный режиссер театра им. Комиссаржевской (СПб), поставил в Омском академическом театре драмы спектакль «На чемоданах» по пьесе израильского драматурга Ханоха Левина.
Скажем сразу, режиссерская работа отличная, игра артистов великолепная, как никогда, как будто в них вселился дух ли, бес ли творчества, но вначале займемся содержанием.
В примечании к пьесе автор рекомендует: «В Израиле живут не евреи, а израильтяне, поэтому педалировать еврейский акцент нет необходимости». Он не поясняет, куда же делись евреи и чем они отличаются от израильтян, но, тем не менее, в омской постановке еврейский акцент действительно не педалируется, хотя этническая принадлежность персонажей не оставляет сомнений. Она во всём, судите сами.
Картина 1. Дом семьи Шустер. Идет Шабтай Шустер (народный артист РФ Евгений Смирнов) с газетой.
Бьянка (Ирина Герасимова), его жена: У него четыре дня запор, может на этот раз получится.
Шабтай молится: Дай Бог, чтобы получилось. Амен. В молодости у меня получалось. Всё время. Эх, молодость, молодость.
Бьнка подтверждает: В молодости у него получалось, да, я знаю. Вы еще маленькие были, но у него получалось.
Бела, их дочь (Ольга Солдатова): Мы верим, папа. Мы были маленькие, но мы верим.
Шабтай выходит с газетой: Ничего нету.
Бьянка: Будет праздник и на нашей улице.
Шабтай входит и выходит через облезлую дверь, свойственную отхожему месту где-нибудь в глубинке на автобусной остановке. Дверь, выдаваемая иногда за дверь автобуса, будет оставаться на сцене всё действие, вызывая эстетическое удовольствие разве что у создателей спектакля и соответствующих театральных критиков.
Согласимся с тем, что семейные заботы Шустеров очень милы, но вот у русских не принято обсуждать на весь мир запор дедушек или понос бабушек. В русской литературе явно недооценили такую тему для создания высокохудожественных образов. Экскременты оказались за пределами её внимания.
Кто-то из умников, не израильтян, может подумать, что это пародия. Ничего подобного, всё очень серьёзно, хотя автор и назвал свою пьесу комедией. Все многочисленные критики столичной постановки этой же пьесы в театре имени Маяковского (2012 г.) в один голос утверждают, что персонажи выражают правду жизни. Пусть будет так, но возникает вопрос: какой жизни, какого народа? Не будем, однако, торопиться с выводами.
Картина 2. Дом Гелернетеров.
Геня (народная артистка РФ Наталья Василиади): Меня тошнит, даже вырвать не могу. Эльханан, ее сын, обнимает мать. Сильней давай, может, вырву.
Молодые Нина и Зига целуются у ворот дома.
Нина (Юлия Пошелюжная): У папы ничего не было четыре дня.
Зиги (Николай Сурков) У бабушки воспаление легких.
Ну, как тут не восхититься внуками, которые и на любовном свидании не забывают подробностей здоровья бабушек и дедушек.
Картина 3. Ночью на автобусной остановке Проститутка (Лариса Свиркова) соблазняет Эльханана (Егор Уланов), который с уже упакованным чемоданом собрался ехать в Швейцарию. Она произносит лишь несколько слов: «За 150. Пошли! Швейцария». Эльханан сражен стрелой Амура (Эрота, Купидона), поездка не состоялась, чемодан не нужен. С чемоданом будут появляться большинство персонажей, но никто не уезжает, кроме как на тот свет, куда чемодан и не нужен. Наличие чемодана можно, конечно, понять, т.к. это неизбежная принадлежность вечно странствующего народа.
Картина 4. Муня Глобчик (Владислав Пузырников), Лола, его жена (Екатерина Потапова) и Зиги, их сын (Николай Сурков) отправляют бабушку Бобу (народная артистка РФ Валерия Прокоп) в дом престарелых, чтобы освободить комнату для Зиги. Её отправляют, а она всякий раз сбегает, её отправляют, наконец, в закрытое заведение, а она всё равно сбегает, проявляя не по годам проворность и находчивость.
Картина 5. Появляется первый покойник – Шабтай Шустер, которому так и не понадобилась газета. У автора сказано: «Вечер. Входит могильщик, волоча за собой тележку, на которой тело Шабтая Шустера». В спектакле никаких тележек нет, человек просто объявляется умершим, и он в белых ангельских одеждах поднимается на второй этаж ажурной конструкции из стекла и металла, означающей царство небесное. Он подчеркнуто весел и счастлив. Лола при этом говорит Муне шепотом: «Говорят, у него до последнего дня так ничего и не получилось». Теперь и вы знаете кошмарную причину, по которой Шабтай отправился к праотцам. Засим следует целый ряд других покойников, о причине смерти которых (горбун Авнер повесился, у Амци опухоль головного мозга, Геня покончила с собой, вывалившись из окна) не в каждом случае сообщаются подробности, и за это спасибо. Листать истории чьих-то болезней – не лучшее занятие.
Картина с покойниками повторяется, как под копирку: умирает Амация (Алексей Манцигин), затем следуют Альберто Пинкус (народный артист РФ Валерий Алексеев), Бруно Хофштаттер (Николай Михалевский), Бобе, Авнер Цхори (Олег Теплоухов), Геня – таскать, не перетаскать. Хоронят без всяких церемоний, слёз и подобающих речей. Всякий раз проходит похоронная процессия, в которой всё меньше и меньше оставшихся в живых. Все покойники, счастливые и в белоснежных облачениях, поднимаются на небеса. Насчитывается 8 усопших из 22-х действующих лиц. Зачем мертвецы? Критики в один голос сообщают, что тем самым Ханох Левин напоминает зрителям о суетности жизни и необходимости готовиться к смерти. Уверен, такой необходимости нет. Хотелось бы больше ведать не о смерти, а о жизни. Для того чтобы напомнить нам о смерти, не требуется ставить отдельный спектакль. Мы видим ее слишком часто в жизни, а на TV – каждую минуту.
В числе прочих очаровательна сцена между любящими супругами Мотке Цхори и Ципоре, которые пришли потанцевать в ночной клуб.
Мотке (заслуженный артист РФ Александр Гончарук): Хочешь вернуться домой?
Ципора (Анна Ходюн): Сколько стоит вход?
Мотке: 700.
Ципора: Господи! Ну как ты не скотина? Да за 700 мы тут будем до самого конца. За 700 я буду до двух ночи танцевать, у меня будет выпадение матки и у тебя больше не будет потомства. Всё, закончился дом Цхори!
Пересказывать подробнее содержание спектакля нет возможности, потому что оно местами уходит за грань всякого приличия. Можно отметить лишь следующие события. Проститутка встречается с Эльхананом несколько раз. Она запрашивает с него за радости жизни 500 и еще 500 в неназванной валюте. За несколько сеансов он передает ей все наличные, которые они накопили с мамой Геней для поездки в Швейцарию. Ехать ему больше не на что, в Швейцарию уезжает Проститутка. По её словам, «тут один клиент раз в месяц, другой – раз в неделю, и все мои таланты коту под хвост». Это воистину самый оптимистичный и перспективный персонаж. Геня, как уже сказано, покончила с собой. Печальна и судьба горбуна Авнера Цхори. Он влюбляется в Белу, но она предпочитает Альберта Пинкуса. Авнер повесился и тоже стал счастливым.
Представьте себе, вопрос о сомнительной радости умирания можно найти у русского поэта Константина Случевского (1837-1904):
Из домов умалишенных, из больниц
Выходили души опочивших лиц;
Были веселы, покончивши страдать,
Шли, как будто бы готовились плясать.
«Ручка в ручку дай, а плечико к плечу…
Не вернуться ли нам жить?» – «Ой, не хочу!
Из покойничков в живые нам не лезть, –
Знаем, видим – лучше смерть, как ни на есть!»
Стихотворение называется «Камаринская» и написано оно, кстати сказать, в соответствующем ритме. Как видим, тема та же, но трактуется совсем по-другому: весело могут умирать только умалишенные, а у Ханоха Левина – все соплеменники подряд. Создается впечатление, что Ханох Левин знаком со стихами Случевского. Интерес его к русской поэзии еще очевидней в цитировании Александра Блока. Целый ряд картин пьесы начинается стихами Блока: «Ночь, улица, фонарь, аптека». Убрано только за ненужностью последнее слово – аптека, т.к. никто не лечится, умирают по произволению драматурга.
Спектакль дает более чем достаточное представление о неприглядных особенностях материальной и бытовой культуры народа, в котором нельзя не узнать израильтян, но с какой целью это делается? Переводчица пьесы на русский язык с иврита Алла Кучеренко утверждает: «Зрители всего мира узнают себя в пьесе Ханоха Левина, одного из самых ярких звезд на небосклоне израильской культуры, независимо от национальной принадлежности». Позвольте с этим не согласиться. Можно не сомневаться в том, что Левин выражает этнические особенности своего народа, но себя лично в этих героях я не узнаю. Уж больно они приземлены и вульгарны со своими чемоданами.
Чемоданы – один из основных лейтмотивов спектакля, символ вынужденной необходимости переездов рассеянного по всему миру этноса, но какое отношение имеют, к примеру, чемоданы к русским. Им некуда и незачем ехать из своей Родины, им не нужны чемоданы. Для путешествия по России им достаточно сумки, котомки или вовсе нищенской сумы, в которую будут подавать Христа ради, если не считать тех «россиян», которые приобрели собственные самолеты, острова в Тихом океане и королевские дворцы в Европе.
Говорят, режиссер выразил правду жизни. Нет спору, к сожалению, существует, значит, где-то и такая правда, но у нас, слава Богу, другая жизнь и другая правда. Про омский спектакль пока нет рецензий, а из десятков московских лишь один-два критика указывают на полнейшую бездуховность существования израильтян в этой пьесе, но и они восторгаются: как здорово показана бездуховность! А зачем она нам? Покажи нам, какой должна быть в твоем понимании жизнь духовная. Не добавляй печаль к печали и пошлость к пошлости не добавляй.
Однако покойники, непроходимость кишечника и женские болезни от танцев еще не исчерпывают всех особенностей спектакля. Не менее удивительно то, что все покойники, независимо от качества прожитой жизни, отправляются на небеса, т.е. непосредственно к Богу. Согласно вере христианской, на небеса попадают лишь немногие, праведные, жившие по заповедям Евангелия. Особенно поражает то, что на небо отправляются и самоубийцы Авнер и Геня, совершившие самый смертный грех. В этом отношении спектакль представляет, несомненно, диверсию против христианства.
Получается, что именно бес вдохновлял артистов на столь азартную игру. Ряд артистов показал себя совсем с неожиданной стороны. Вот Александр Гончарук, неузнаваем, с накладным животом и нелепым чубчиком, на полусогнутых ногах, создает уморительный образ местечкового обывателя, обремененного многочисленным семейством. На этот раз он поразил искусством перевоплощения. Вместе с тем, это не карикатура, верится, что есть такой жизненный тип.
Необычен оказался и Егор Уланов, у которого появился нервный тик от пережитых минут счастья своего персонажа, полюбившего проститутку. Замечателен Владислав Пузырников, сумевший передать тончайшие нюансы переживаний сына, отправляющего престарелую мать в богадельню. Как всегда неподражаем Евгений Смирнов в искренности передачи чувств, хотя на этот раз и на физиологическом уровне.
Алексей Манцыгин интересен всегда, но в этом спектакле можно просто залюбоваться им и его оригинальным танцем с ближневосточным колоритом. Картинно красив Валерий Алексеев, когда он мелкими шашками, как бы пританцовывая, движется во главе похоронной процессии или когда, разодетый, как пижон из Южной Америки, соблазняет молоденькую Беллу, несмотря на то, что она моложе его раза в три.
Сергей Сизых вырос в своем мастерстве настолько, что способен создавать художественный образ без слов или почти без слов – жестом, мимикой, едва заметным движением. Ему досталась роль, меньшая по возможностям, чем у других, но он сумел найти такие штрихи к ней, что встал вровень с этими другими, изображая некоего подозрительного типа с порочными наклонностями.
Мне показалось, что мужские роли в этом спектакле гораздо интереснее женских, но и те остаются в памяти. В первую очередь следует отметить, конечно, Валерию Прокоп, Наталью Василиади, Екатерину Потапову, Ирину Герасимову, Анну Ходюн, персонаж которой оказался весьма темпераментным и вечно беременным. Вместе с тем, актрисы не вызвали особого удивления, это их привычная работа.
Интереснее, пожалуй, было наблюдать игру молодых актрис: с выразительными глазами, эффектная и гибкая, как лоза Юлия Пошелюжная; мятущаяся, на этот раз темпераментная Ольга Солдатова; что-то говорящая на английском американская туристка в лице Ольги Беликовой, вызвавшей живую реакцию в зале.
В московском спектакле особый восторг вызвала Проститутка (Татьяна Орлова), вся Москва спешит полюбоваться на неё. Вот что пишет критик Наталья Старосельская: «Поистине изумительная Проститутка. Деловая, не тратящая слов и жестов на соблазнение жертв, а действующая прямо и откровенно – она покоряет своей мимикой, точно отработанными движениями и чётко сформулированными предложениями». Заметим, она хвалит не актрису, а непосредственно проститутку. Прямо скажу, мы своей Проституткой похвастаться в этом плане не можем, она обыкновенная трудяга. Полураздетая актриса Лариса Свиркова воплощается в проститутку как бы через волю, и её можно легко понять. Свою личную несовместимость с жрицами любви ей, наверное, трудно преодолеть.
Ханох Левин дает такую неприглядную картину в изображении своего народа, что его можно сравнить в этом отношении с Н.В. Гоголем, у которого во всем русском городе только один порядочный человек, да и тот свинья. Гоголь, однако, покаялся, второй том «Мертвых душ» сжег. К самобичеванию русский народ давно привык, но израильтяне всегда чрезвычайно ревностно и нетерпимо относились к критике. Что же случилось? Ханоха Левина нельзя назвать отщепенцем, ведь омский спектакль поставлен при поддержке посольства Израиля в РФ и, значит, он выражает позицию этого государства. Здесь есть над чем поломать голову.
Думается, спектакль режиссера Александра Баргмана в Омске представляет интерес для познания жизни израильтян, но он ничего полезного не добавит в культуру русских. Напротив, он может сказаться в том, что на русскую почву перейдет часть бездуховного негатива, которого, оказывается, достаточно в Израиле. В спектакле просматривается явное желание убедить зрителей, что радостнее умереть, чем жить, с чем нельзя согласиться. У нас другая вера, другая этика взаимоотношений и философия. Выше цитировались стихи двух русских поэтов, почему бы не вспомнить еще и Владимира Маяковского, имя которого носит театр, впервые поставивший пьесу Левина в России:
«Жизнь прекрасна и удивительна./ Лет до ста расти нам без старости,/ Год от года расти нашей бодрости».
