В декабре 1993 года я был избран депутатом первой Государственной Думы, однако к моменту ее открытия я не прибыл, так как Ельцин категорически не отпускал меня с должности его представителя в Омской области.

Мои заявления об увольнении игнорировались им, и Указа об освобождении меня от работы всё не появлялось, а председатель Избиркома Рябов говорил мне по телефону, что без этого он не может мне выдать удостоверение депутата. В свою очередь руководитель моей фракции Егор Гайдар просил меня поскорее прибыть в Москву, так как в самом начале работы парламента шло распределение должностей председателей комитетов и их заместителей. Наша фракция «Выбор России» оказалась самой большой и по квотам мы получали больше других этих постов: людей не хватало, особенно опытных. Ну, а так как я ранее побывал народным депутатом СССР и председателем подкомитета Комитета Верховного Совета СССР, то фракция на меня рассчитывала, планируя меня на должность или председателя или заместителя какого-то комитета. В общем, давили с двух сторон. Надо было выбирать: Гайдар или Ельцин. Гайдар к тому времени уже был в опале. Он поработал и.о. премьера менее года и, начав свои реформы в январе 1992 года, был вынужден уйти в отставку уже в декабре этого же года.

Переговорив еще раз с Гайдаром, я определился – пойду в Думу, несмотря на недовольство Президента. Я сам изобрел новый вид документа о своей отставке (один из подлинных экземпляров у меня сохранился). В этой бумаге кратко говорилось, что я с такого-то числа «слагаю с себя полномочия представителя Президента РФ в Омской области». Рябова это устроило, и он сказал, что этого достаточно, и можно не ждать Указа Президента. Таким образом, я прибыл в Думу, опоздав к дележу портфелей, уже вовсю шли пленарные заседания.

Меня включили в состав Комитета по международным делам, где я и познакомился с другим его членом – Вячеславом Никоновым. К стыду своему, я ничего не знал о его родословной. А обратил я на него внимание буквально в первый же день работы в Комитете вот по какому поводу. Среди депутатов тогда сложились несколько фамильярные отношения: быстро переходили на «ты» и обращались друг к другу по имени. Только к явным аксакалам обращались на «вы» и по имени-отчеству. И хотя многие до депутатства занимали всякие высокие посты, кажется, мало кого смущала такая простота в общении. Но вот один из депутатов, как мне показалось, несколько тяготился подобным панибратством и почти морщился от того, что к нему обращались по имени и на «ты». Я это заметил и спросил соседа, а чего, мол, этот парень кочевряжится, ведет себя высокомерно и подчеркнуто дистанцируется от других коллег. «Ну, так разве ты не знаешь, кто это? Кто его дедушка?» - «Кто?» – «Молотов». Молотов!?!? Тот самый? Вячеслав Михайлович?!

Справка для молодежи. Вячеслав Молотов долгое время считался вторым человеком в верхушке большевистской партии, возглавлял до Сталина советское правительство в 1930-1941 гг., а потом стал его заместителем и министром (наркомом) иностранных дел: 1939-1949, 1953-1956 гг. Особенно прославился подписанием знаменитого «пакта Молотова-Риббентропа» в 1939 году о разграничении сфер интересов гитлеровской Германии и СССР. А в ноябре 1940 года был в Берлине, вел переговоры с Гитлером и даже сидел 13 ноября в бомбоубежище во время налета английской авиации. Город Пермь в 50-е годы назывался Молотовым и область была Молотовской.

Работа в одном комитете, конечно же, нас сблизила, тем более что Слава (т.е. Вячеслав – явно в честь дедушки) как-то не дружил с коммунистами, чего я ожидал от внука большевика №2. Естественно, мы не были дружны и с жириновцами. Вячеслав прошел в Думу от партии ПРЕС Сергея Шахрая (Партия Российского единства и согласия), которая считалась «демократической», поэтому мы с ним на заседаниях комитета всегда занимали схожие позиции и голосовали солидарно. Хорошие отношения у нас установились и с председателем нашего Комитета Владимиром Лукиным, который оставил пост посла России в США ради работы в Думе. (Позднее он долгое время будет защитником прав человека – омбудсменом России). И всё, казалось бы, хорошо и вроде бы подружились с Вячеславом, и внешние обстоятельства заставляли быть союзниками, но что-то настоящей дружбы как-то не складывалось. Не сложилось полностью доверительных отношений: не мог я понять его убеждений. Потому и зародилось какое-то недоверие – а были ли у него эти самые убеждения? Ведь в то время народ в политике вел себя раскованно и свободно: говорили вслух всё, что думали. А вот эта осторожность в словах и выражениях у Славы, какая-то недоговоренность во всём – вызывали подозрения в неискренности собеседника или в его конъюнктурщине. Он как бы не торопился сжигать мосты для себя и зарекаться в чем-то, всегда оставлял место для маневра и лавирования. И что еще было несимпатично – он, действительно, вел себя высокомерно по отношению к другим. До меня он явно снисходил, узнав, что я был нардепом СССР и представителем Президента России. С остальными ему было общаться «западло». Сближало и то, что мы были историками. Он, кстати, не преминул сообщить мне, что на момент защиты его докторской диссертации он оказался самым молодым доктором исторических наук в стране. Зачет!

Мне запомнились две совместные поездки с ним в составе делегаций – в Вашингтон и в Китай. Пребывание в маленькой делегации обычно тоже приводит к тому, что люди сближаются. И действительно, были долгие беседы, диалоги обо всем, ну, конечно, главным образом о политике, о истории, о будущем России. (Правда, моей соседкой в самолете туда оказалась Елена Мизулина (??), и я был вынужден часов девять беседовать с ней!! Будь прокляты такие расстояния и малоскоростные самолеты!) Никонов очень одобрил мое выступление в Конгрессе США, тем более что в нем я критиковал западников за продвижение НАТО к границам России. Вячеслав был в спорах напорист и упрям. Он все время пытался меня переубедить в моих взглядах. Однажды я ему сказал: «Кажется, ты меня пытаешься перевербовать. Я бы и пошел с тобой, но я не понимаю ни идеологической платформы твоей партии, ни твоей фундаментальной позиции». Тут я его как бы поймал на той самой недоговоренности и упрекнул в непоследовательности и невнятности программы. Он даже смутился – я, кажется, попал в точку. Он вроде бы сам понимал, что у него нет какой-то четкой идеологии и твердых принципов. Поэтому продолжил «вербовку» словами о том, что просто «умным грамотным людям» надо «держаться вместе». «Так ты уж не в масоны ли меня зовешь?». И тут я опять почти угадал: Слава стал меня приглашать к участию в деятельности какого-то закрытого элитарного клуба (название забыл). Я обещал подумать. А в Китае он меня предал. Нас везли в маленьком микроавтобусе с юга страны на север. ЛДПРовцы и коммунисты, которые очень часто схлестывались между собой, на это раз объединились и принялись за меня. Я несколько часов отбивался от превосходящих сил противника, иногда бросая взгляды на сидящего рядом Вячеслава, как бы прося о поддержке. Но Слава «мужественно» хранил молчание всю дорогу, наблюдая за избиением соратника-демократа. Может быть, это было немного по-мальчишески, но мне это шибко не понравилось.

В дальнейшем, к сожалению, подтвердились мои опасения насчет того, что Вячеслав держит нос по ветру и является конъюнктурщиком. Ведь он начал свою политическую карьеру с инструктора и заведующего сектором ЦК КПСС, т.е. работал в команде Горбачева. Потом немного поработал помощником председателя КГБ Бакатина. Затем вот оказался в Думе от какой-то непонятной партии ПРЕС. Потом, еще будучи в Думе, подался в партию главы правительства Черномырдина «Наш Дом – Россия» и даже вошел в ее руководящий орган. На президентских выборах 1996 года он стал заместителем председателя Координационного комитета Общероссийского движения общественной поддержки Б.Н. Ельцина на выборах Президента Российской Федерации (!!). Во как! Даже наша партия «Демократический выбор России» не вошла в это движение, т.к. официально объявила себя оппозицией Ельцину из-за введения войск в Чечню. Ну, а потом мы увидим Никонова, конечно же, в рядах «Единой России».

Последний раз мы пересеклись с Вячеславом, когда он приезжал в Ереван в качестве президента фонда «Русский мир». Я ему потом накатал целую программу продвижения русского языка в постсоветских республиках, поверив в то, что он – настоящий энтузиаст этого дела. Я предлагал сделать Армению показательной площадкой работы его фонда и обещал сильно помочь в этом. Увы, он и здесь относится формально к своим обязанностям, воспринимая этот пост лишь как трамплин в своей карьере, и не вкладывает в эту деятельность души. В общем, как мне показалось – не совсем идейный человек этот потомок Молотова, не в деда. Да, и наконец, об отношении Вячеслава к своему знаменитому предку. Его уже, видимо, «достали» такими вопросами, поэтому он очень неохотно разговаривал со мной на эту тему, отделываясь явно заранее заготовленными фразами. Ему надоело слышать о том, что его дед – один из организаторов массовых репрессий, что именно он устроил «голодомор», братался с Гитлером и т.п. В общем резюме было такое, какое высказывал и сам Вячеслав Михайлович в воспоминаниях: было много сделано ошибок, допущено крайностей, перегибов, но – всё это было целесообразно и в то время это было правильным.