Пьеса Пьера Нотта «Две дамочки в сторону севера» на сцене Омского ТЮЗа. Режиссер Руслан Шапорин, художник-постановщик Дамир Муратов.
«Улыбаюсь я тихо, и, сунувши руки в карманы, маргаритки в навозе ищу», – таковы последние слова песни, которой заканчивается «суперсовременная» французская пьеса и с которой мы начинаем свой очерк. В понятие «современная драматургия» толерантные критики вкладывают достаточно ограниченный круг явлений. Отнюдь не все написанные сегодня пьесы они относят к «современной драматургии».
Непосвященный читатель ничего не сможет понять в их мешанине заимствованных из каких-то потусторонних языков слов: интровертность, гламур, медийность, киберпространство, перформанс, акционизм, интерграунд, копродукция, мейнстрим и т.д. Они бравируют отрицанием в пьесах сюжета, фабулы, коллизии и характеров, уродуют семантическую и фонетическую нагрузку слов, демонстрируют небрежность в соблюдении грамматических и синтаксических правил. Достаточно в последнем отношении взглянуть на бестолковое название этой пьесы – «Две дамочки в сторону севера». Оно представляет лишь обрывок какой-то мысли.
На практике нововведения «современной драматургии» оборачиваются элементарным матом, отрицанием семейных ценностей, пропагандой содомских грехов и т.п. Данный спектакль проще, но столь же бессмысленный и возмутительный.
Героями пьесы являются две сестры: Аннетта (актриса Татьяна Лизунова) 60 лет и Бернадетта (заслуженная артистка РФ Марина Журило) 55 лет, хотя постановщик сглаживает их возраст, называя его просто «неопределенным». Сестры кремируют свою умершую мать 82 лет, получают ее пепел в небольшой коробочке, и начинаются их приключения с целью захоронения пепла в отцовскую могилу, которая находится где-то на севере Франции, неизвестно на каком кладбище. Они присутствовали на похоронах отца, но это было 25 лет назад, и всё забыли, с трудом вспоминая даже город.
Они едут сначала на поезде, затем угоняют с железнодорожного вокзала большой автобус и колесят на нем в окрестностях города Амьена в поисках нужного кладбища и могилы отца. На дорогах они совершают целую серию дорожных происшествий, так как у них нет навыков вождения, попадают в полицию, находят могилу отца, где тот захоронен «целиком», закапывают прах матери, возвращаясь, зависают с автобусом на краю отвесной скалы, затем дают задний ход и – полный триумфальный путь вперед. Таков сюжет, смысла в котором искать не следует, т.к. это современная пьеса. Возможно, постановщики просто провоцируют наших современных бабушек, пришедших с внуками на спектакль: нечего сидеть у телевизора и ждать пенсии, оторвитесь по полной.
Сплошного повествования нет. Действие составлено из отдельных сцен в одном и том же пустом и сиротливом пространстве сцены, в котором постоянно находятся только две актрисы. Название сцен подсказывает чей-то голос в микрофоне: «Лифт», «Морг», «Кладбище», «Автобус», «Вагон поезда», снова «Кладбище». Сцены не всегда последовательны. Например, сестер вначале допрашивают в полиции, неизвестно чего ради, да не сразу и поймешь, что это допрос, так как комиссар полиции виртуальный, он только подразумевается. Лишь через одну-две сцены догадываешься, что их задержали из-за угона автобуса и совершения ДТП. Никакого наказания они не получают и снова мчатся на том же автобусе, как ни в чем не бывало. На допросе старушки-маргиналки успевают обсудить с комиссаром цвет его глаз и делают замечание по несвежести его рубашки.
Путаница всего и вся создается сознательно, иначе не за что будет отнести пьесу к «современной драматургии» и назвать ее «лучшей французской пьесой 2008 г.». Но, может быть, дела обстоят проще, и пьеса писалась озорным автором в состоянии алкогольного или наркотического воздействий? Я с трудом различал происходящие на сцене события, да и только потому, что заранее прочитал пьесу.
Сценография между тем осуществлена постановщиками экономно. Основными, да и единственными конструкциями сцены оказались две рамы наподобие металлоискателей на вокзалах да металлические складные сиденья, которыми обычно пользуются старушки, идя торговать на рынок и перенося их на спине. Рамы легко превращаются фантазиями постановщика в автобус, вагон, прилавок магазина, а сиденья – в памятники на кладбище. Однако сценография представляется недоработанной и скудной. В программке указано наличие видео, но в спектакле его не оказалось, а именно его и не хватает. Было бы уместно показать пейзажи, мчащиеся поезда, кладбища. На сцене же сестры вынуждены читать надгробные эпитафии, показывая на свои стульчики, как на обелиски. Передвинули их, и снова читают, как будто бы это уже другой памятник. Выглядит это чересчур примитивно, так дети скачут на палочке, изображая коня.
Отдельный разговор о том, что сестры, читая эпитафии, смеются до колик. Здесь мы перейдем к нравственной стороне спектакля и его героинь. Их личности раскрываются не столько в действиях и поступках, сколько в бесконечных разговорах, из которых мы узнаем подробности их интимной жизни. Откровенничает старушка Аннетта: «Чего бы мне хотелось, так это хотя бы один раз пройтись по тротуару с высоко поднятой головой, в узком платье и без трусов, как шлюха, быть шлюхой – моя мечта» (аплодисменты).
Найдя могилу отца, они, напившись пива и поиграв в карты, до изнеможения пляшут тут же на могилах, а в коробке с пеплом что-то брякает – брошка, как решили они. Вот их диалог:
Аннетта. Очень хочется танцевать.
Бернадетта. Танцуем вместе. А мамочка брякает, она тоже танцует.
Аннетта. Все трое на его могиле. Он тоже здесь, танцует с нами.
Темп сатанинских плясок этих симпатичных полных дам нарастает, и они срывают бурные аплодисменты зрителей. Приходится напомнить дикарям, не в обиду быть сказано настоящим дикарям где-нибудь из Африки, что кладбище есть место плача и скорби, а не пира и веселия. Кладбище есть святое место, место молитвы, оно представляет собой по сути обширный храм под открытым небом с многочисленными изображениями креста, Христа и Пресвятой Богородицы. Несколько лет назад девицы из какой-то группы Pussy Riot устроили пляски в храме Христа Спасителя и получили реальный срок тюремного заключения, а сколько получит устроитель такого же зрелища в Омске режиссер Руслан Шапорин? Впрочем, заглядывать в чужой кошелек некорректно.
Режиссер обещал: «Пьеса вне времени, ведь в ней звучат вечные темы любви, семьи, преодоление одиночества, борьбы со своими страхами». Поищем любовь наших героинь. В дансинге, по прихоти сочинителя пьесы, Аннетту приглашает на танец шестнадцатилетний юнец, на 50 лет моложе её, и предлагает положить ему руки на задницу, что та блаженно и делает. Возвращаясь, она делится своими впечатлениями с сестрой: «Всю жизнь я слушала, как скрипит кровать в твоей комнате, когда ты принимала молодых людей, а я затыкала руками уши, чтобы не слышать восклицание младшенькой и других отзвуков плотских удовольствий. И теперь я наверстываю потерянное время, касаясь задницы шестнадцатилетнего юноши, который попросил меня об этом. Это самый счастливый день в моей жизни». Чудеса, да и только!
О любви их друг к другу свидетельствует то, что они постоянно ссорятся, а то и волтузят друг друга. Свои чувства не может сдержать Бернадетта: «Да ты у меня прахом подавишься, заберу прах и запихну тебе в глотку. Оставь меня, заставлю тебя слопать мамочкин прах до последней крошки. Как гуся тебя буду откармливать, насильно в горло пепел пихать, пожирательница мертвечины, подохнешь поперхнувшись». Странным, кощунственным образом понимает любовь режиссер Руслан Шапорин. Если это обещанный «изысканный юмор и шарм языка французской комедии», то чем он отличается от банального скандала психически больных в дурдоме?
В том же роде и поэтический шедевр в отношении любви к матери ее сестры, которая доказывает преимущества кремации: «У меня прямо перед глазами червяк, который съел мамочку, а потом попал на крючок к рыболову. Я так и вижу здоровенную рыбину, которая на ходу хапает червяка, который съел мамочку, а потом вижу, как мы в обеденное время едим где-нибудь блюдо из этой рыбины, которая попалась на крючок к рыболову, который насадил на этот крючок червяка, который съел мамочку». Становится тревожно, как бы червяк преждевременно не съел и кого-нибудь из постановщиков. Ведь каждое слово, сказанное человеком в жизни, говорят, записывается на Небесах.
Червяк, пожирающий труп матери, очевидно, навеян автору пьесы стихотворением французского поэта Шарля Бодлера «Падаль», в котором есть такие строки:
«И вас, красавица, и вас коснется тленье,
И вы сгниете до костей,
Одетая в цветы под скорбные моленья,
Добыча гробовых гостей.
Скажите же червям, когда начнут, целуя,
Вас пожирать во тьме сырой,
Что тленной красоты – навеки сберегу я
И форму, и бессмертный строй».
Дело, однако, в том, что Бодлер был любителем опиума и сифилитиком, скончавшимся в ужасных мучениях, а что двигало автором пьесы и режиссером Русланом Шапориным, выбравшем подобную пьесу для постановки?
С какой целью поставлен спектакль «Две дамочки» в театре для детей и молодежи? Если с той целью, чтобы дать возможность сыграть актрисам бальзаковского возраста, сделав для них бенефис, как выражение признания заслуг и мастерства, то для этого можно было бы подобрать другую драматургию. Нет сомнения, что актрисы показали вершину своих возможностей. Одетые в легкие блузы и такие же штанишки, какие носят ныне нехристианские коммунистические бабушки, они виртуозно изображают все заданные сцены, но ради чего их старания?
Ранее пьеса Нотта была поставлена в Московском театре имени Пушкина и в Томске. Критики отмечают в тех спектаклях «безумно смешные пассажи», «глубокую печаль», нежность, очищение, примирение и т.п. Как только эти извращенцы умудряются находить юмор и печаль, например, еще в такой шутке Бернадетты: «Куда я положила мамочку и не забыла ли я положить её между пакетами с сахаром и мукой? Я из неё сделала замазку и замазала все дыры на всех стенах дома, теперь она повсюду понемножечку». Фантазия, не правда ли, явно больного человека?
В омском спектакле осталось сожалеть, что актрисы вынуждены по прихоти режиссера растрачивать свой талант на духовную мертвечину, на анекдотическую черную поделку «французика из Бордо», враждебную менталитету русского человека, о чем вразумлял еще мудрейший А.С. Грибоедов в своей великолепной, подлинно вне времени комедии «Горе от ума».
Театр в лице режиссера Руслана Шапорина и художественного руководителя Владимира Золотаря в очередной раз дерзко надругался, по крайней мере, над половиной из десяти заповедей, данных человечеству через пророка Моисея. В их числе особенно очевидны такие: чти отца твоего и матерь твою, да благо ти будет, и да долголетен будеши на земли (пляска на костях отца с прахом матери в руках); не прелюбы сотвори; не укради (угнали автобус).
Никаких маргариток в навозе ТЮЗ не ищет, а вот навоза хоть отбавляй для удобрения преисподней. Осталось найти только Геракла, который очистил бы скотный двор новоявленного Авгия.
