«Закопали» умершего или Почему «домашние» пинкертоны не сыграли в «русскую рулетку» со следствием?

В зале Омского областного суда завершены прения сторон по необычному делу об убийстве, где в качестве судей выступают восемь присяжных заседателей. На скамье подсудимых трое: предприниматель и два его работника.

Напомним обстоятельства дела. У предпринимателя в мае 2020 года погиб сын. Его тело было обнаружено на базе д. Зелёное поле. Родители полагали, что смерть их сына не являлась добровольной. Они добились возбуждения уголовного дела о доведении до самоубийства, но далее этого дело не пошло, следствие носило формальный характер, виновные установлены не были.

Отец погибшего, он же и один из подсудимых, имел основания полагать, что сторож базы располагает информацией о действительных обстоятельствах гибели его сына, но по каким-то причинам скрывает ее. Со своими приятелями (два других подсудимых) он в доме на территории базы устроил сторожу допрос.

Стремясь получить от сторожа информацию, подсудимые то поили его водкой, то рукоприкладствовали. Не добившись желаемого, поздно ночью «домашние сыщики» покинули территорию базы, уехав в город, а сторож ушел к себе в бытовку. Об этом заявляют не только подсудимые, но и свидетель — соседка, которая видела сторожа, ходившим по территории базы уже после того, как подсудимые покинули ее территорию.

На следующее утро сторож был найден мертвым в собственной бытовке. Двое из подсудимых, обнаруживших умершего в дневное время, вывезли тело в лесополосу, где и захоронили.

Через несколько месяцев указанное событие стало предметом расследования, тело сторожа найдено, а участники ночного допроса обвинены в убийстве.

Между тем, главная интрига именно этого дела состоит в том, что ни одна из четырех судебно-медицинских экспертиз не установила причин смерти сторожа, а на его останках не были обнаружены следы, подтверждающие версию следствия об убийстве.

Теперь на вопрос, что являлось причиной смерти сторожа: убийство или иное, предстоит ответить восьми судьям из народа (подробнее об этом в статье:

• «Про омское дело об убийстве, где убитый после своего убийства попрощался с убийцами и ушел домой».

Прения — это кульминация судебного противостояния сторон. Тем более в суде присяжных. Каждая из сторон на основе добытых в суде доказательств, опираясь на свое красноречие, если оно имеется, старается убедить присяжных в истинности своего взгляда на дело.

В этом процессе красноречием блистало как обвинение, так и защита. Да и не только они. Брат считающегося убитым, являясь в этом деле потерпевшим, так эмоционально призывал присяжных признать подсудимых убийцами, что даже получил замечание от судьи…

Безусловно одно, назвать отношения потерпевшего со своим братом близкими, нельзя.

Последний раз он видел погибшего пять лет назад, какого-либо общения между ними практически не было, жизнью его он не интересовался. А потому, не исключено, что за страстными призывами  к присяжным покарать убийц своего брата может скрываться банальный расчёт: ведь по закону потерпевший  может рассчитывать на получение серьезной денежной  суммы в качестве компенсации морального вреда за смерть близкого родственника, если вина подсудимых будет доказана.

Но, вернемся к прокурору и адвокатам, т. к. именно их выступления влияют на мнение присяжных. Отбросив мишуру слов, вглядимся в суть доводов обвинения.

У прокурора их было два. Первый. Установлено, что подсудимые наносили сторожу различные удары, вследствие чего он умер. Удары наносились руками, ногами, пластиковой бутылкой (ее правда бросали) и гаечным ключом весом 504 грамма. Удары пришлись по плечам, ногам, туловищу, один раз гаечным ключом по пальцу руки, от чего у пострадавшего пошла кровь, и один раз тем же ключом по голове.

Касаемо последнего удара, то из выступления прокурора не прозвучало, что этот удар привёл к какой-либо кровопотере у пострадавшего, потере им сознания или иному, из чего можно было бы судить о последствиях удара для здоровья. Напротив, из выступления следовало, что после этого удара сторож ещё не менее двух часов пил, ел и курил вместе с подсудимыми.

И вот здесь, как нам представляется, довод прокурора превратился в его проблему.

Если открыть Уголовный закон или заглянуть в интернет, поинтересовавшись понятием «убийство», а именно в этом преступлении обвиняются подсудимые, то ответ найдётся один. Убийство — это умышленное причинение смерти другому человеку. Это единовременный акт, и он не может быть растянут во времени. При убийстве преступник применяет к жертве насилие, желая её смерти, в результате чего наступает смерть человека. Смерть наступает здесь же, сейчас же, а не через несколько часов.

Если через несколько часов, то это уже не убийство. Это может быть, например, причинение тяжкого вреда здоровью, повлекшее по неосторожности смерть потерпевшего (ч. 4 ст. 111 УК РФ), причинение смерти по неосторожности (ст. 109 УК РФ) или иное, но не убийство.

Участники судебного процесса внимательно выслушали выступление прокурора,  добросовестно перечислившего удары и то, как и кем из подсудимых они наносились сторожу, но, увы, так и не дождались главного аргумента, который мог бы прозвучать во фразе:

«И вот от этого удара, нанесенного (таким-то подсудимым), наступила смерть потерпевшего».

Но прокурор этого не произнёс… Лишь в завершении своей речи он предложил присяжным считать, что смерть наступила от действий всех подсудимых.

Разум не хочет с этим соглашаться. Один ударил в плечо, второй по ноге, а третий по пальцу руки, а все вместе убили? Не перебор?

Один из специалистов в области уголовного права, с которым мы консультировались по этому делу, обратил наше внимание на противоречия позиции обвинителя.

С одной стороны, обвинение утверждает, что подсудимые собрались на базе, чтобы выяснить у сторожа, что ему известно о гибели сына предпринимателя. А с другой — они собрались для того, чтобы его — убить! Одно не согласуется с другим. Для того, чтобы всем троим быть виновными в убийстве, нужно, чтобы они заранее договорились лишить сторожа жизни. И чтобы каждый из них предпринял для этого вполне конкретные действия.

Но о такой договорённости, месте и времени её достижения, мотивах у каждого из подсудимых желать смерти потерпевшему, в речи прокурора места не нашлось.

Зато нашлось место в доводах адвокатов, которые сделали акцент на этих и других пустотах и противоречиях в позиции обвинения.

Но всё не так просто. Очевидную слабость позиции про то, как и зачем подсудимые убивали, прокурор попытался компенсировать, как он выразился в своей речи, «посткриминальным поведением подсудимых». Стал говорить о «вещах, которые сложно объяснить», о том, что подсудимые на следующий день, обнаружив мертвого сторожа в его жилище, вывезли тело в лесополосу, где его и закопали. Бросалось в глаза, что прокурор использовал именно такое эмоционально сильное определение «закопали». Это и понятно. Присяжных считают эмоциональными судьями.

Тем более, если принимать во внимание, что большинство присяжных в этом суде — женщины.

Но эмоции эмоциями, а вопрос действительно правомерен. Если не убивали, то чего испугались подсудимые, обнаружив тело. Или прав обвинитель, заявивший присяжным — «поведение виновных после совершения преступления свидетельствует об их виновности. Это очевидно». Однако, то, что очевидно для прокурора, не очевидно для нас.

О «виновности», в чем именно? В убийстве? Если так, то как соотнести это с тем, что обвинитель не оспаривал в своей речи, что подсудимые обнаружили тело на следующий день, но…

Убийцы не обнаруживают тело своей жертвы, они про это знают. Обнаруживают те, кто не знал о смерти человека, и факт смерти явился для них ужасной неожиданностью. Чем ещё можно объяснить, что подсудимые поехали хоронить труп средь бела дня, не дожидаясь более благоприятного времени суток. Паникой. Конечно паникой. Не убивали, а труп есть…

А если это так, то это уже само по себе рушит первоначальную позицию обвинения об имевшем место умышленном убийстве.

Но вернемся к вопросу прокурора. Чего испугались? Мы обратились к нескольким преподавателям юридического факультета с вопросом, всегда ли сокрытие трупа означает, что лицо такое сделавшее является убийцей? Каждый из них не только ответил отрицательно, но и привел примеры конкретных дел, обосновывающих свое мнение. Содержание всех озвученных примеров сводилось по сути к тому, что лицо не совершавшее, как было установлено впоследствии, умышленного убийства, в силу стечения обстоятельств на момент принятия решения о сокрытии тела полагало, что может быть обвинено в смерти человека и, скорее всего, не сможет доказать свою невиновность, с учетом реалий нашей жизни.

Не все решаются при таких обстоятельствах сыграть в «русскую рулетку» со следствием.

Вот один из судебных примеров, который показался нам наиболее близким по своему содержанию к истории, рассматриваемой в Омском областном суде.

События произошли несколько лет назад в одной из соседних с нами областей, где был обнаружен расчлененный труп женщины. Причину смерти установить не смогли. Однако установили, что в день своего исчезновения женщина поехала к цыганке — гадалке, после чего её не видели. Цыганку задержали.

В её доме при обыске нашли украшения погибшей. Задержанная показала, что женщина к ней действительно приезжала, но после спиритического сеанса потерпевшая употребила привезенное с собой наркотическое вещество и осталась на ночь в доме у цыганки, а утром она обнаружила гостью в кровати мертвой. Испугавшись, что её могут обвинить в продаже наркотиков или содержании наркопритона, цыганка расчленила тело и спрятала его части в разных местах.

Первоначально цыганку обвинили в корыстном убийстве, но уже в суде обвинения в нём были сняты, а осуждение состоялась только за кражу украшений потерпевшей. Дело рассматривал профессиональный судья.

Адвокаты подсудимых обращали внимание присяжных, что обвинение в убийстве построено исключительно на предположениях и домыслах, а они по закону, да и по здравому смыслу, не могут служить основой для обвинения в столь тяжком преступлении, так как вероятность судебной ошибки более чем реальна. Защитники предложили присяжным свой анализ обстоятельств дела и доказательств обвинения, часть которого мы здесь использовали.

Защита при этом исходила из того, что присяжным придется отвечать на вопросы, которые начинаются со слов «доказано ли, что…».

На следующей неделе восьми омичам предстоит вынести вердикт по вопросам, что поставит перед ними по этому делу суд. По закону присяжные должны стремиться к единодушному решению, но если после трех часов обсуждения единодушия достичь не получается, решение принимается большинством голосов по каждому вопросу.

При равенстве голосов — подсудимый считается оправданным.