Новые российские цензоры

С советскими повелителями идеологии нынешнюю власть роднит ощущение, что свобода мысли и творчества опасна для абсолютной политической мощи правительства. Новаторское и провокативное искусство снова воспринимается как политическая нелояльность.

На прошлой неделе Борис Мездрич, исполнительный директор Новосибирского государственного академического театра оперы и балета, крупнейшего оперного театра в России, был уволен министерством культуры «за нежелание принимать социальные ценности во внимание в своей работе, за неуважение к мнению граждан и за невыполнение рекомендаций учредителя». «Преступлением» Мездрича стала постановка оперы Рихарда Вагнера «Тангейзер», осуществленная режиссером Тимофеем Кулябиным, которая оскорбила местных православных активистов. Глава Новосибирской епархии, который не видел оперу, тем не менее утверждал в письме в местную прокуратуру, что постановка нарушает законы, направленные против оскорбления чувств верующих, и разжигает религиозную рознь. Однако суд ничего незаконного в постановке не нашел. Тогда вмешалось министерство культуры и организовало то, что они назвали общественными слушаниями, на которых видные члены духовенства, деятели культуры и представители министерства осуждали интерпретацию оперы Кулябиным. При этом ни один из участников не упомянул работы оркестра или исполнителей - «слушания» были полностью сосредоточены на «оскорбительности» постановки.

Новосибирский «Тангейзер» изображает героя Вагнера, менестреля, колеблющегося между любовью и верой, современным режиссером, который делает фильм об Иисусе Христе. Предпремьерный показ в декабре сопровождался полным аншлагом и овациями. Некоторые наиболее выдающиеся оперные критики России хвалили постановку, а один даже предсказал, что Новосибирск станет местом паломничества для мировых любителей оперы.

Недоброжелателей же постановки больше всего возмутил элемент декораций - плакат, рекламирующий фильм героя: распятие Иисуса между ног обнаженной женщины. Плакат появился на сцене лишь на несколько секунд, и в последующих показах, уже после начала возмущений, афишу закрывали серой тканью. Но этого оказалось недостаточно для министерства культуры, которое потребовало, чтобы «необходимые изменения» были внесены в постановку, а директор «принес публичные извинения всем, чьи религиозные чувства были оскорблены». Мездрич отказался и был уволен. Один из его самых рьяных гонителей Владимир Кехман назвал постановку «кощунством» и «демонстрацией внутренней нечисти». Министерство культуры наградило Кехмана, назначив на замену Мездрича.

Во время первого десятилетия Путина у власти он в большой степени был ориентирован на консолидацию контроля над законодательной властью, политическими партиями, национальными телевизионными сетями и другими объектами, которые теоретически могли бы угрожать его власти. Но после его возвращения на пост президента в 2012 году Кремль обратил свой взор на индивидуальные гражданские свободы. Художественное самовыражение все больше становится мишенью для того, что русский театральный критик Марина Давыдова называет «общей консервативной революцией». Православная церковь уже стала активным участником (и, возможно, подстрекателем) ряда известных гонений на людей искусства, например, дела Pussy Riot и кампании против фильма «Левиафан».

На следующий день после увольнения Мездрича заместитель руководителя кремлевской администрации Магомедсалам Магомедов предложил, чтобы театральные постановки проходили «просмотр», прежде чем они будут представлены общественности. Хотя Магомедов не использовал слово «цензура» (она запрещена российской конституцией), по сути, это будет означать возвращение к советской системе предварительной цензуры, в котором ни одна литературная работа, театральная постановка или фильм не могли появиться без одобрения государственных цензоров. Писатели, которые не приспосабливались к идеологическим ограничениям государства, были вынуждены писать «в стол», не для публикации. Театры и режиссеры должны были представлять свои работы реперткому (репертуарной комиссии) и худсовету (художественному совету) и либо вырезать то, что не устраивало этих цензоров, либо видеть, как их работы кладут на дальнюю полку.

На самом деле новые правительственные руководящие принципы в управлении сферой культуры звучат несколько схоже с принципами советских времен. Как гласят «Основы культурной политики государства», документ, подготовленный министерством культуры и подписанный в прошлом году Путиным, цели такой политики включают в себя «укрепление единства российского общества», «создание условий для воспитания граждан», и «передача от одного поколения к другому ценностей и норм, традиций, обычаев и моделей поведения традиционной русской цивилизации». Чиновники и сторонники министерства сейчас ссылаются на этот документ как на истину в последней инстанции. Во время так называемых общественных слушаний по постановке «Тангейзера» одним из многих обвинений было как раз несоответствие «Основам».

В отличие от своих советских предшественников, которые опирались на строго атеистическое марксистско-ленинское учение, чтобы определить нежелательные произведения искусства, текущие сторонники культурного приличия подчеркивают «особую роль православия» в российской «системе ценностей», если выражаться терминами «Основ». На практике разница невелика. С советскими повелителями идеологии нынешнюю власть роднит ощущение, что свобода мысли и творчества опасна для абсолютной политической мощи правительства. Сегодня, как и в семидесятых и восьмидесятых годах, инновационное и провокационное искусство рассматривается как политическая неблагонадежность. И так же, как это было тогда, художник, готовый публично демонстрировать политическую лояльность и клеймить несогласных коллег, выигрывает в карьерном росте.

Маша Липман