В последнее время «Новая» стала печатать много материалов про омских ментов. У читателей может создаться превратное впечатление: то ли в Омской области менты бесчинствуют как-то по-особенному, то ли «Новая» именно к ним, омским, как-то особенно пристрастна. Все проще.

После первого материала о травле ментами омского предпринимателя Ширшова (см. «Новую» № 22) главный милиционер области Виктор Кармецель подал иск о защите «деловой репутации» УВД в один из районных судов Омска. Летать в Омск на суд накладно, и, чтобы не гонять порожняком, из каждой поездки мы привозим очередную историю про ментов — это уже третья серия (см. также «Новую» № 61).

Системообразующая корова

Последний секретарь Омского обкома КПСС Манякин был одержим идеей коровы и внедрял ее где только можно. Хотя и не без перегиба, он видел в корове системообразующее начало. Корову надо кормить, лечить, доить, нянчиться с ней, и перво-наперво корову надо любить. Если у человека есть корова, то пьянствовать и сильно (кроме комбикормов) воровать он уже не станет. То есть, считал Манякин, любовь к корове сохраняет человека человеком. Впрочем (это уж я от себя), можно и не к корове, можно к кому-нибудь еще, вот как раз любви и не хватает ментам.

В наследство от Манякина области досталось изначально довольно эффективное сельское хозяйство — отсюда «Омский бекон» и другие феномены, сохранявшие жизнеспособность вплоть до рейдерских захватов, которые начались сравнительно недавно (после того как поделили нефть и прочее). Но рейдеров мало интересуют коровы, которых надо кормить, доить и т.д. С импортом порошкового молока они конкурировать не могут. Коров этих, градо-, точнее деревнеообразующих, хоть и жалко, проще было бы зарезать на мясо, а людей-то куда?

Жители села Евгащина Большереченского района рассказывают, что к 1 марта 1999 года, когда магазинщик Сергей Синяк был избран главой бывшего колхоза, коровы уже доходили, на пастбище их возили трактором. Вызвав в деревне ропот, Синяк конфисковал сено у частников, но и свои капиталы, заработанные путем приватизации бывшего сельпо, тоже вложил в общий фонд. Ни один из прежних колхозных деятелей, как бы хитро ни меняли они, убегая от долгов, юридическую форму хозяйства, спасти коров не смог. А кулак Синяк как-то уговорил их давать чуть-чуть побольше молока — это уж секрет его влияния на умы жителей Евгащина, с которыми он вместе тут вырос.

Тут было бы здорово рассказать, как бывший новый русский совершил прорыв в животноводстве, но этого не было. Из года в год в Евгащине лишь кое-как сводили концы с концами, сохраняя тем не менее поголовье на уровне 900 дойных коров (а всего 2,5 тысячи). Но это пока еще дает работу 120 жителям села из остающихся тут 1300. В бывшем колхозе мне с гордостью показали ведомости на зарплату по 3 — 7 тысяч рублей за почти круглосуточный труд доярок. Живут с огородов, зато зарплаты хватает на электричество и на учебники для детей: а уж как они выучатся, пусть едут отсюда куда глаза глядят. Но пока те, кто еще жив в Евгащине, умоляют вернуть Синяка (отбывающего ныне наказание в виде 2 лет лишения свободы), это находит подтверждение и в материалах уголовного дела.

Здесь от любви к корове вслед за известными органами мы уходим в лабиринты юриспруденции. В деле есть показания о том, что в 2006 году кто-то стал наезжать и названивать Синяку в Евгащино с предложениями уступить хозяйство за старые долги. По совету хитрых юристов он решил преобразовать СПК «Евгащинское» в ООО с единственным учредителем в собственном лице — так было легче держать оборону и получить очередной кредит на как бы новую структуру.

Схема кота Матроскина

По решению общего собрания СПК (кооператив, то есть тот же колхоз) коровы остались в СПК, а в ООО перешли на работу все доярки и бывшие ИТР, а также уехала старая техника: грузовики и тракторы, трижды отслужившие срок, но еще не списанные по той причине, что иначе ГИБДД поснимает у них номера. За это наследие социализма (новая техника, что существенно, осталась на балансе СПК) Синяк обещал расплатиться и начал расплачиваться, кое-как набрав кредитов под себя, молоком от коров, которые ООО «арендовало» у СПК. Юридически теперь не разбогатевший тракторными тележками Синяк работал по найму у доярок, а они у него. Коровы об этом не знали, доярки тоже не вникали, доверяя начальству.

В Евгащине нет человека, который, пытаясь объяснить эту, так сказать, «схему мошенничества», не вспомнил бы кота Матроскина: «Корова колхозная, а молоко наше». Похоже, что и сам Синяк, не говоря уж про всю деревню, не лучше кота Матроскина понимал, что именно и для чего они сделали на бумаге. Была некая угроза рейдерства (соседние хозяйства уже были захвачены вполне конкретными людьми), кто-то что-то советовал, а сам Синяк в этом смысле был лох. Тракторы, в хищении коих его обвинили, никуда не уезжали, коров никто не угонял, они там из кожи вон лезли, чтобы спасти коров, а через них и людей; зар-плату Синяк платить продолжал, что и было главным в понимании деревни, и наживы, обязательной для состава мошенничества, тут в общем не просматривается.

Зато нагрянули менты — из УБЭП УВД РФ по Омской области. Они, как водится, изъяли какие нашлись в деревне документы, произвели обыск, результаты которого суд позже признает недопустимыми: в тот момент у УБЭПа даже не было основания для следственных действий. Тем не менее дело было доведено до конца, для чего двух или трех жителей Евгащина менты убедили, что они — истинные потерпевшие от Синяка, он украл у них тракторные тележки на 4 млн рублей.

Штука в том, что без Синяка тележки скоро будут тут только уродовать пейзаж, а возить на них будет нечего и незачем. Осознав это, накануне последнего, третьего суда сельский сход, с участием в том числе и «потерпевших», принял петицию: верните Синяка в Евгащино! До этого двое судей в Большеречье (сами ведь тоже здешние) в июле и в октябре 2008 года присудили Синяку неважно какие сроки условно. Эти условные приговоры, заменяющие у нас оправдательные, оба раза по протестам областной прокуратуры отменялись «за мягкостью». В третий раз, 16 апреля 2009 года, Синяку дали 2 года реально и арестовали в зале суда.

Доярки и ИТР ООО (или СПК, черт поймет) «Евгащинское» решили два года срока держать оборону и ждать Синяка: тот прислал на подмогу друга из Омска. Врагу не сдается наш гордый колхоз, еще мычат коровы, но по соседству у озера, на сельскохозяйственных (по кадастру), но очень живописных и приписанных к бывшему колхозу угодьях уже возникло непостижимым образом и огораживается некое охотничье хозяйство. Может, это и совпадение, но доярки, допрошенные по многу раз специалистами по борьбе с экономическими преступлениями из Омска, не верят, чтобы те 2 года ездили в Евгащино за 250 км ловить у них мошенников исключительно по долгу службы.

Уголовный гражданский кодекс

Московский адвокат Андрей Федотов, не имеющий никакого отношения к этой конкретной истории, прислал мне главу из своей будущей книги, где он исследует явление «уголовного гражданского права». Есть публичные и частные отрасли права, уголовный и гражданский (арбитражный по делам юридических лиц) суд. В гражданском праве, в частности, действует в отличие от уголовного принцип свободы договора. Этому учат ментов в порядке их юридического образования. На практике же, когда это кому-то зачем-то нужно, они изымают принцип свободы договора из Гражданского кодекса и приспосабливают его как уголовную дубину для своих нужд. Именно так произошло и в данном типичном случае.

Что до мошенничества, то мошеннику нужны бумажки и связи в арбитражном суде, в крайнем случае  — сухое молоко: к чему ему 2500 коров, которых придется кормить, доить… короче, понимать и любить? Путем загадочной «схемы» Синяк пытался удрать от кредитора, каковым (это пока догадка) мог выступать и рейдер, скупивший за бесценок старые долги. Тогда кредитор — это гражданский истец, вначале дело так и возбуждалось: о преднамеренном банкротстве. Но в эту сторону оно не расследовалось: так пришлось бы засветить рейдера, а ментам платят не за то. На роль потерпевших были назначены доярки, которые с этим не соглашаются — но их голос тут значит не больше, чем мычание обреченных коров.

А почему суд на это повелся — наверное, по причине презумпции правоты мента (ППМ), о которой мы толкуем, описывая разные случаи ментовского произвола. А по большому счету даже тот судья, который все-таки дал Синяку два года, с одной стороны, сам мент, а с другой — потерпевший, изнасилованный ментами. Как он теперь по деревне-то ходит, где все всё отлично понимают? И в гибели коров будут виноваты менты, и мы все в этой стране потерпевшие от ментов и будем такими, пока нормальный суд не займет подобающее ему место.