Ольга Макарова дала БК55 интересное и многогранное интервью.

— Сейчас очень хорошее время для дизайнеров, не так ли? Мы все — визуалы. Даже в отношении книг. Текст, конечно, сам по себе важен. Но когда заходишь в книжный, рука тянется к хорошо оформленным изданиям. Не обесцениваем ли мы сам текст? Нет ли в этом овеществления?

— Для меня всегда важен смысл в дизайне. Человек берет в руки книгу и зачастую к ней не готов. Он открывает и знакомится. И важно, чтобы не было разночтений в визуальном и текстовом ряде. Вот в оформлении «Записок из мертвого дома» прослеживается сюжет от начала и до конца. Мы видим на обложке крест, который одновременно и окно, и решетка острога, потом открываем на форзаце видим «Омские пазлы. Сон помилованного Достоевского» работы Георгия Кичигина, погружаемся дальше в текст, который также сопровождается иллюстрациями Кичигина, а на заднем форзаце уже видим те же «Омские пазлы», но уже целиком, поскольку нам уже не мешает проем окна.

— Так сказать, пазл сложился. Значит приходится все-таки читать книги, которые оформляешь, чтобы передать смысл?

Есть практика, когда просто делают стандартное дорогое оформление — в коже, например. Колонтитулы, рамочки, вензеле — все в стандартном наборе.

Да, выглядит солидно, но смысловой нагрузки не несет. Тогда можно, конечно, и не читать. Я же преследую цель — погрузить читателя в атмосферу текста. Ты видишь, что перед тобой не простое издание — цвет, фактура, иллюстрации — настраиваешься и погружаешься в этот мир. Я долго подбирала цвет обложки — он должен быть именно такой — серо-коричневый, матовая бумага, имитирующая макулатурную. Я сразу понимала, что здесь не может быть никакой речи о глянце. У такой книги должен быть другой образ. Сделать просто красивую обложку — слишком просто.

— Вопрос на миллион: что с запахом? Готовясь к интервью, в какой-то заметке я прочитала, что вы старались «воспроизвести запах острога». Это как? Сразу подумала о когда-то популярных косметических каталогах, где нужно было тереть страницы.

— Очень любопытно, что люди, которые присутствуют на одном и том же событии все понимают по-разному. Как глухой телефон, ей Богу. Я читала репортажи и улыбалась. На самом деле речь шла вот о чем: в процессе разработки обложки, мы выжигали рельеф креста лазером, и образовался запах нагара. Удивительно, но этот запах оказался как раз в тему. Он очень перекликается с контекстом. Мертвый дом — теснота, копоть, курево. У нас не было такой задачи, но получилось, что и через обоняние мы погрузили читателя в этот мир.

— Знаете, я еще подумала, об этой копоти как о чем-то, что пропитывает, въедается в человека. Так и Достоевский не мог не пропитаться тем местом.

— Да. В любом случае из ситуации невозможно выйти не изменившись. Меня зацепил эпизод из «Записок» с козлом Васькой.
Катаржане ухаживали за этим животным, украшали, для них это было отдушиной, но потом отдается приказ его зарубить. Его приготовили и Достоевский отмечает, что козла, конечно, жалко, но «Нужно признать, мясо было вкусным». Так что да, это его пропитало, но не по принципу соленого огурца.

Он пропустил через себя, как сквозь мясорубку, отбросил все лишнее, осталась только суть.

— Ощущался ли особый груз ответственности от того, что вы оформляете именно Достоевского?

— Да. Потому что тут идет акцент на одного автора. Здесь уже нельзя применить классическое оформление, как я делала с изданием серии книг «Три века Омской культуры», где заложен формат антологии и соответствующая этому подача (позолота, сочетание малахитового и бардового цветов, выдержанные в классическом стиле элементы).

Я хотела пропустить через себя эту историю. И с Достоевским — либо делать хорошо, либо никак.

— Как вы работали с иллюстрациями Кичигина? Это ведь тоже непростой процесс — перенести их в книгу.

— Георгий Петрович объяснял, как хочет видеть свои картины в книге. Важно было донести их ценность, чтобы они были на своих местах, перекликались с текстом. Мы использовали рыхлую бумагу, благодаря этому печать стала мягче. К тому же специально занижали черный цвет, чтобы были видны штрихи. Это очень ответственно, потому что плюс-минус завал черного и это погубит иллюстрацию, просядут черные участки и картинка уже будет по-иному восприниматься, художники меня поймут. Ходили по тонкому льду, но это того стоило.

Читатели издания говорили мне, что «боялись даже испачкаться об иллюстрации» — это именно тот эффект, которого я добивалась.

— Насколько можно судить по обсуждению издания в интернете, многие омичи хотели бы иметь его на своих книжных полках. Есть запрос. Не планируете ли вы издать его большим тиражом?

— Нет. Во-первых, это не соответствует политике фонда (фонд «Духовное наследие», издавший книгу — прим. автора). Во-вторых, у тех, кому это действительно важно и нужно, она в руках появится. Мы больше делаем акцент на библиотеки.
Издавать книги дорого, особенно в условиях пандемии, когда все нужно заказывать, желательно заранее. Здесь идет ручная работа, у меня сейчас дома целая коллекция чистящих средств, потому что после лазера нужно было найти подходящее, чтобы очистить обложку. Это было под мою ответственность, так как типография таким не занимается, они работают именно на тираж, а тут дело другое. Это очень трудоемко.

— Что вы имеете ввиду под «те, у кого она должна быть», что-то из серии, что такие произведения сами выбирают себе зрителей, читателей, слушателей? Как говорили про Мона Лизу: «Она столько веков всем нравится, что уже сама может выбирать, кому нравиться, а кому — нет».

— Возможно и так. Я говорила больше о том, что книга будет в библиотеках, идут розыгрыши, в руки своего читателя она попадет. Библиотеки в этом плане спасают — это возможность доступа большого количества людей к произведению.

— Сейчас всю большую популярность набирают электронные книги, а печать, как вы отметили, дорожает. Как думаете, книгопечатание когда-нибудь умрет?

— Нет. Скорее всего, оно переродится. Возможно, настанет пик, когда электронные книги будут преобладать. Но думаю, это будет не долго. У нас любят превращать в ретро, повышать ценник и уже как эксклюзив продавать. А люди, которые любят уединиться с печатной книгой, всегда будут.

— Книги превратятся в показатель статуса человека, как сумки Prada?

— Весьма возможно. Кстати, сейчас очень популярно направление интерьерных книг, которые не рассчитаны на то, чтобы их открывали. Их задача — красиво лежать на тумбочке или украшать стеллажи. Очень напоминаете советский период, когда было можно специально закупать серии книг, чтобы они красиво стояли, но они порой даже не читались.

— Как вы к этому относитесь — «книга как элемент дизайна»?

— Интерьерные книги в сегодняшнем понимании — чаще всего книги модные, посвященные, например, брендам Chanel или Dolce& Gabbana. На это тоже есть спрос. Людям нравится просто полистать картинки — отдохнуть.
Я бы, наверное, не могла этим заниматься в том виде, в котором на это сейчас идет спрос. Я все-таки за смысл.

— Что нужно, чтобы быть хорошим дизайнером?

— Я бы советовала стремиться быть не хорошим дизайнером, а лучшим. Для этого нужно иметь свой взгляд и не отступать от него. Бывает, что заказчики не принимают мои идеи, но это значит, что нам просто не по пути. Нужно искать своих людей и своих заказчиков.

— Так клиент не всегда прав? Допускаете ли вы, что заказчик может вас переубедить?

— Когда я выслушиваю заказчика, разумеется, я не могу обойти то, что он хочет, но в то же время я ищу другие пути для подачи идеи, может, он просто их не видит. Я пытаюсь осторожно предложить свою концепцию. Порой у меня рисковые идеи, когда клиент долго смотрит и пытается привыкнуть к тому, что он видит. Но чаще всего получается убедить.

— Вашу идею «Записок из мертвого дома» приняли сразу?

— Леонид Константинович (экс-губернатор Полежаев, руководитель фонда «Духовное наследие» — прим. автора) отличается от заказчиков, с которыми я работала раньше. Он доверяет специалисту. Я такого доверия еще не встречала. Идея с крестом отчасти его, он предлагал обыграть крест.

— С фондом «Духовное наследие» вы занимаетесь не только книгами, сейчас вы разрабатываете свой вариант проекта по реконструкции Свято-Ильинского собора. Это связано с вашей религиозной позицией?

— У меня действительно есть идея по Свято-Ильинскому собору, я представляю эту локацию как церковную соборную галерею с задействованием не только храма, но и внешней территории.

Я думаю, это будет уникально, если проект будет осуществлен. Что касается религии, вера и религия ведь разные понятия. Вера внутри человека. Религия — это способ управления, способ организации людей. В христианстве много от язычества, но, на мой взгляд, оно привнесло элемент страха. Если в язычестве радовались, когда человек уходил в мир иной, они понимали, что человек соединился с духовным. Христианство развернуло взгляд на то, что человек будет в загробной жизни наказан за свои грехи. На самом деле, в смерти нет ничего такого страшного, сбросил одну оболочку — перешел в другую.

Мы же не переживаем, когда меняем одно авто на другое. 

— У вас получается довольно светский взгляд на религию? Есть, как мне кажется, даже нотки буддизма.

— Да он не светский, этот взгляд. Он просто свой. Для меня храм внутри меня. Я много думала на православную тему. Вот говорят «Бог слышит», и мне всегда было интересно, как это происходит. В какой-то момент я вышла к такому сравнению — «как волосы на голове». Дернешь за волос и чувствуешь, откуда идет боль.Так же и Бог, связан со всем и сосуществует во всем. Есть некая энергия которая заполняет все и слышит все. Но часто люди начинают очеловечивать Бога, почем зря.

Мы тянем духовный мир в мир материальный и из-за этого путаются и не могут понять, что есть вера на самом деле.

— Но строить соборы вы считаете важным?

— Да, строить и реконструировать, потому что они наполнены духом, энергией, ты можешь прийти и наполниться ей. Почему высказываются против возрождения соборов? Есть тенденция — все кричат и я буду кричать. А почему кричит человек? Да потому что у него семеро по лавкам и крыша течет дома. Надо найти крайнего. Прокричался — и вроде уже ощущение, что что-то сделал, а на самом деле ничего не сделал. Человек бежит от проблемы, компенсирует ее за счет другого, и создается путаница.

И в эту внутреннюю тюрьму человек загоняет себя сам. Достоевский тоже об этом пишет.

— А может все-таки лучше дороги или школы?

— Это всегда будет нужно: и дороги, и школы, и детские сады, но нужен и духовный центр. Если люди не будут даже проходя мимо наблюдать собор и хотя бы задумываться об этом, мы окончательно потеряемся.

Посмотрите, насколько сильна сейчас мусульманская религия. Они четко идут по своей линии, не отступая, верят в свои идеалы, сохраняют традиции. На том и стоят. И в противовес наша раздробленность. Конечно, тут советская власть внесла свою лепту, заменив Бога новыми партийными богами. У людей закрепилась представление, что они везде — эти статую из бронзы на каждом шагу. И даже сейчас нам страшно отступиться от советской идеи, поскольку дальше — пустота. В нас сильна память о советских победах и достижениях, потому что заменить их нам пока нечем. Нет того, что бы сплотило людей.

Пытаются сделать акции флешмобы, но это не соединено духом.

— Вера — это тот вариант? Стоит ли воспринимать ее как элемент сплочения? Это, все-таки, индивидуальный путь каждого человека.

— Индивидуальный путь, но мы существуем в социуме. Все влияют на всех. Даже наблюдая со стороны, человек может проникнуться, прийти к чему-то через опыт другого человека. Также, как и через произведения, возвращаясь к Достоевскому. Через произведения проживаем чужой опыт, осознаем и применяем в жизни.

— Насколько я понимаю, сейчас вы находитесь в процессе экспериментов и у вас нет определенной ниши — делать только книги, например, или только проекты по организации пространства. Не хотели бы уйти в одну область и развиваться там? Нет ли риска распылиться?

— Нет. Я в любом случае существую в одном направлении — дизайне. Но в нем я предпочитаю комбинировать. Нужно нарабатывать разный опыт, который поможет выйти на новый уровень. Если развиваться в одной нише можно стать хорошим специалистом, но не лучшим.

Для того, чтобы стать лучшим,  нужно пробовать новое. Я читала про эксперимент, когда в трехлитровую банку закрыли блох (вообще, блохи прыгают на 3 метра в высоту) и потом через какое-то время открыли, они за пределы крышки этой банки не могли прыгать, они забыли, что могут прыгать на 3 метра.

Поэтому нужно пробовать новое и смотреть на свои возможности. 

Ева Сорокоумова