Спектакль «Процесс» по пьесе «Террор» Фердинанда фон Шираха в Пятом омском театре. Режиссер Дмитрий Лимбос.
Пьеса написана в 2014 г. и впервые поставлена на родине автора в ФРГ в 2015 г. По мнению журнала «Шпигель», это одна из самых успешных современных пьес, хотя у автора Фердинанда фон Шираха она первая. Писать он начал в 45 лет, и это были рассказы. Сейчас ему 58 лет. Российскому режиссеру Дмитрию Лимбосу, к слову, 31 год.
По утверждению руководства театра, это первая постановка пьесы фон Шираха «Террор» в России. На сцене представлен зал судебного заседания. Входят участники процесса и занимают свои места. Прямо вдали стол председателя, по бокам, как положено, пара флагов — ФРГ, и, вероятно, немецкой земли Баварии со столицей Мюнхен. Председатель (артист Борис Косицы, в черной мантии) говорит в зал:
«Прошу встать, суд идет»!
Зрители в недоумении, относится ли это к ним или нет.
Председатель строго повторяет фразу несколько раз, и становится ясно, что зрителей обязывают встать. Слабонервные, а таких большинство, встают.
Оказывается, так задумано.
Это суд присяжных, и присяжными, надо понимать, принуждают стать всех зрителей, включая их в игру. По сценарию они понадобятся постановщикам на последних минутах процесса, чтобы вынести приговор. Однако дело это не простое, нарушается основополагающая заповедь Христа, о чем я скажу позднее.
«Прошу садиться», — объявляет Председатель (имени ему не дано).
Не даны также имена второстепенным персонажам — охраннику (Егор Лябакин) и секретарю судебного заседания (Алёна Фёдорова). Этот акцент не существенен, но он говорит, как минимум, о неуважении автора к своим персонажам, и, как максимум — о не умении выстроить пьесу в соответствии со сценическими правилами.
Заседать мы будем 2 часа 20 минут, совершенно бесплатно, еще и заплатили деньги за билет.
Взялся за гуж, не говори, что не дюж. Заседание продолжается, зрителям надо внимательно следить за действием и не отвлекаться по пустякам, например, на поцелуи, как это случается с молодой парочкой, сидящей впереди, чтобы вынести справедливый приговор. Ошибки быть не должно, осужденный нам не простит, а человек он решительный и жесткий.
Справа стол прокурора госпожи Нельсон (Мария Долганева, в цивильном трико) и секретаря (Алёна Фёдорова); слева стол адвоката господина Биглера (Дмитрий Макаров) и подсудимого. Все три стола придвинуты к кулисам так, что сцена остается пустой, и это не лучший вариант сценографии, даже наоборот. Пространство сцены оказалось не нужным, и глазу зрителя к тому же не на чем отдохнуть, ни одного цветного пятна и ни одного оригинального режиссерского маневра. На отдельном стуле у двери сидит с отечественной резиновой дубинкой охранник, который вводит и уводит подсудимого и свидетелей Кристиана Лаутербаха (Станислав Горенбахер) и истицу Франциску (Анна Сотникова).
Сценография не меняется во всё время действия.
Судят майора Luftwaffe der Bundeswehr (Люфтваффе бундесвера) Ларса Коха (Евгений Фоминцев). Он в качестве пилота реактивного истребителя расстрелял пассажирский самолет, захваченный террористами-смертниками. Самолет следовал из Берлина в Мюнхен. Погибло 164 пассажира, о количестве террористов не говорится, кто они и откуда, что не имеет, вероятно, значения. Спектакль как бы выхолощенный. Известно только то, что они требовали направить самолет на мюнхенский стадион «Альянц Арена», который вмещает 70 тысяч человек. Там происходил футбольный матч между командами Англии и Германии, и стадион полон.
Стадион, кстати, реальный, лучший в Германии.
Майор запросил у командования разрешение сбить пассажирский самолет и тем спасти 70 тысяч зрителей. Министр обороны, ссылаясь на решение Конституционного суда ФРГ, запрещающего спасение одних мирных граждан за счет других, не разрешил стрелять по гражданскому самолету.
Майор принимает решение самостоятельно и сбивает самолет вместе с детьми, исходя из арифметических расчетов. Принимая на свою душу убийство 164-х человек, он спасает 70 тысяч человек. Теперь и зрители должны ответить, на вопрос, как быть с пилотом?
— Оправдать или осудить его?
Задача от начала до конца элементарно умозрительная, или, проще говоря, высосанная из пальца.
Сцена из спектакля: слева направо артист Евгений Фоминцев и Дмитрий Макаров.
Признаюсь, я не принял никакого участия в предложенной зрителям игре. Мне с самого начала задачка, поставленная автором, казалась надуманной, искусственной и неумелой.
В частности, допустим, самолет с пассажирами подлетает к конечному пункту — Мюнхену, падает на огромный стадион, взрывается, но топливо уже в основном израсходовано, и взрыв не будет максимально возможным. Сколько зрителей может при этом погибнуть? Разумеется, не 70 тысяч, но все принимают посыл автора фон Шираха именно о 70 тысячах, ни больше, ни меньше, и пытаются подключиться к решению неудачно придуманной им загадки.
По сигналу тревоги к тому же, все зрители могут покинуть стадион за 15 минут, а самолету лететь еще полчаса.
Сцена из спектакля: слева направо артисты Алёна Фёдорова и Мария Долганева.
Предлагаю другое рассуждение. Террористы врываются в кабину самолета, сами управлять им не могут, и помешать летчикам направить самолет мимо стадиона они тоже не смогут. Экипаж погибнет вместе с пассажирами, но летчики останутся героями. Так было с экипажем самолета капитана Гастелло, направившего свой горящий самолет на колонну немецкой техники 26 июня 1941 г.
Ничего жизненного в сюжете пьесы нет, весь разговор крутится только вокруг вопроса о том, какую цифру предпочесть, исходя из логики и математики: 70 тысяч или 164 человека.
Самолеты так часто падают по самым различным причинам, что, знакомясь с анализом этих катастроф, автор мог бы сочинить что-нибудь более правдоподобное и интригующее. Я перестал всерьез относиться к фон Шираху, когда, к своему великому удивлению, узнал, что по образованию он юрист и по роду занятий адвокат! Казалось бы, ему и карты в руки, но для профессионального адвоката, специализирующегося на уголовном праве такая пьеса слишком примитивна.
Преступника не надо искать, он известен с первой минуты спектакля, вину признает и готов повторить свои действия заново.
Майор уверен, что его личное сознание в тот момент было выше действующих законов и самой Конституции. Пьеса превращена в научную дискуссию между прокурором и адвокатом о соотношении закона и гражданской ответственности индивидуального человека. По этой причине их монологи переполнены именами множества современных мыслителей, ничего не говорящих зрителю. Вероятно, фон Ширах был неплохим студентом и теперь блеснул знанием теории юриспруденции в ущерб эмоциональности и правдоподобности происходящего.
Фон Ширах наивно решил, будто судебное заседание, вынесенное на театральную сцену, будет само по себе являться спектаклем. Создается впечатление, что он совсем не имеет представления о театральном искусстве как особой формы сознания. Театр — зрелищное действие, создаваемое группой людей в составе артистов, режиссеров-постановщиков, художников, композиторов, балетмейстеров и ряда других специалистов, перед публикой.
Театр художественно отражает мир с целью эстетического, нравственного, общеобразовательного и прочего развития и, по возможности, воспитания зрителей.
Судебное же заседание никаких пьес не разыгрывает, его цель обеспечить справедливое и беспристрастное рассмотрение дела по существу, найти виновного и наказать, обеспечить защиту прав невиновного и т. п. Судебное заседание тоже может быть любопытным зрелищем, но приравнять его к театральному спектаклю может только человек непосвященный.
Так, по роду своей службы фон Ширах знает, что на судебном заседании должен быть секретарь. Он включает ее в свою пьесу, но не дает отчета в том, что она должна что-то делать, а режиссер Дмитрий Лимбос не исправил эту нелепость.
Судебный секретарь в лице Алёны Фёдоровой, самой популярной из молодых актрис театра, вынуждена находиться на сцене, сидя неподвижно на стуле 2 часа 20 минут, не произнося ни единого слова. Обидно за нее, режиссер дал ей на этот раз запредельно жалкую роль. Она еще и в каком-то форменном костюмчике, невыгодно представляющем ее фигуру.
Неладно скроенная пьеса, похоже, не вдохновляла режиссера. Он ничем ни блеснул на этот раз. Две попытки разнообразить действие было у него, и обе они оказались несерьезными, пришей кобыле хвост. В первом случае на сцену выходит истец (Анна Сотникова), рассказывая о том, что в самолете под Мюнхеном погиб ее муж.
Закончив речь, она берет стакан воды, делает несколько шагов в сторону сидящего майора и выплескивает ему в лицо. Если бы они сидели за одним столом, как бывает на политических дебатах, и это было бы неожиданно, как нервный стресс, как эмоциональный взрыв — другое дело. Здесь же она идет несколько шагов, как будто неся ему напиться, и должного эффекта не произошло. Лучше бы она такая жалкая, например, упала в обморок.
Не обосновано и то, почему из сотен родственников погибших истцов явилась именно она. Положен истец — нате вам истца, а толку в нем нет.
Режиссер не придумал ничего более оригинального и для другого персонажа. Прокурор (Мария Долганева) бросает метров с пяти полулитровую бутылку с водой в адвоката, который сумел увернуться! Зачем уж так кипятиться? Вопрос этот, конечно, к режиссеру. Так хорошо занимались научной полемикой, вспоминали постулаты Иммануила Канта, и вдруг швыряться бутылками.
Как может прокурор, олицетворение законности, а именно таким хотел его показать фон Ширах, судить других, если её саму надо судить за публичное хулиганство. Здесь, надо полагать, режиссер, оживляя действие, противодействует замыслу автора, показывая прокурора психопатом, а ведь в своих выступлениях она провозглашала гимн Конституции не только ФРГ, но и любого другого государства.
Насаждая нервозность персонажей, режиссер разрушает смысл пьесы — найти истину человеческого поведения в уникальной ситуации.
И что сказал бы Кант, увидев своих скандальных поклонников? Канту не свойственны скандалы и драки, а автору пьесы Фердинанду фон Шираху тем более, вероятно, по наследству свойственны твердость духа и сила воли. Он гордится тем, что дед его был Рейхсюгендфюрером (Имперский руководитель молодежи), прадед был фотографом Адольфа Гитлера, доволен и другими известными предками.
Виноват или не виноват майор Ларс Кох — вопрос для слушателей остается открытым, но то, что он решителен и мужественен, очевидно. В его образе, судя по всему, автор отразил воинствующий тевтонский дух ряда поколений рода Ширахов. У автора и имя Фердинанд — так называлось мощное самоходное немецкое орудие, истребитель танков, во Второй мировой войне.
Также и имя майора — Ларс Кох звучит, как клацанье затвора винтовки: затвор назад, выбрасывается гильза — (Ларс); затвор вперед, посылается патрон в ствол — (Кох). С учетом этого допустить, чтобы какая-то дамочка унизила его, плеснув водой в лицо, противоречит логике пьесы. Артист же Евгений Фоминцев достойно сыграл подлинного воина бундесвера, хотя, возможно, и совершившего ошибку.
Артисты Мария Долганева и Дмитрий Макаров тоже играют отлично, претензий к ним нет. Особенно хорош Дмитрий Макаров, выдержанный, воспитанный, убежденный в том, что сила — в правде, и если они кидаются чем-то, то этому их научил и потребовал режиссер. На фоне их азартной игры несколько теряется неизменно молодой ветеран Пятого театра артист Борис Косицын. Он в качестве Председателя вынужден больше слушать спорящих адвоката и прокурора, чем говорить.
Единственно удачным решением режиссера я назвал бы трансляцию всех выступающих персонажей на двух синхронных экранах — слева и справа. Выступающий стоит спиной к зрителям, т. к. должен быть лицом к Председателю, сидящему в глубине сцены. Это недоразумение устраняется качественным изображением на мониторах.
Каждый сидящий в зале должен ответить: виновен или не виновен майор бундесвера Ларс Кох? В конце спектакля Председатель предлагает всем выйти и снова зайти. Признающие невиновность персонажа обязаны выйти через правые двери, голосующие за виновность — через левые. Произошла как бы репетиция евангельского события:
«И соберутся пред Ним все народы; и отделит одних от других, как пастырь отделяет овец от козлов; И поставит овец по правую Свою сторону, а козлов — по левую» (Матфея, глава 25, 32-33).
Все вышли, мне кажется, через те двери, к которым ближе находились, и снова зашли. При всем желании пересчитать их не было бы никакой возможности, да и какое это имело значение? Разнородная публика в зале, скорее всего, не имела никакого представления о юриспруденции, да и художественности спектаклю это нисколько не добавит. Когда все зашли,
Председатель объявил: «Не виновен!» и стукнул молотком.
Театр преподносит спектакль в качестве какого-то нового слова в театральной практике и объявляет о его «мировой премьерой», а на самом деле это недоразумение. Где-то на сцене Дюссельдорфского театра (DüsseldorferSchauspielhaus) пьеса, говорят, идет с успехом, но там другой режиссер и другие зрители, в Омске же это не событие.
Нежелательнее же всего в этом спектакле то, что в нем призывают нарушать такую известную заповедь Христа, как:
«Не судите, да не судимы будете» (Матфея, глава 7, 1).
Человек не должен судить жизнь ближнего, тем более с вынесением приговора, праведник подсудимый или грешник, жить ему или умереть.
Вера православная не отвергает законные государственные суды, но признает, что высшим Судьей душ людей может только Господь, который один без греха и которому известны тайные намерения любого человека. Спектакль же принуждает всех зрителей скопом стать в положение судей, и это есть провокация в отношении православных
Православный священник не благословил бы такой спектакль. Получился не суд, а судилище некомпетентных людей на соблазн безответственным и случайным зрителям.
Остановимся теперь не только на религиозной стороне спектакля, но и на политической.
Впервые за послевоенное время (с 1945 г.) в омских театрах представлен немецкий офицер главным героем, да еще и в таком ореоле, что зрители приветствуют его, оправдывают, несмотря на его немилосердие, суровость и такое дерзкое нарушение закона, которое ставит его выше конституции. Омичи отдают дань уважения современному офицеру бундесвера за его смелость и решительность. Постановщики спектакля сознательно подводят зрителей к такой оценке, среди отечественных и реальных героев они не нашли достойного для показа на сцене.
Немецкие военные во время и после горбачевской перестройки стали появляться на омских сценах всё в более привлекательном виде. В 2005 г. режиссер Ледуховский поставил в Омском академическом театре спектакль «Одна абсолютная счастливая деревня» по тексту почему-то не профессионального драматурга, а китаеведа Бориса Вахтина (1930-1981). У молодой крестьянки Полины убивают на фронте мужа и русский капитан, сопровождающий проходящую через деревню колонну пленных немцев, оставляет ей в качестве работника Франца Карловича. Полина, недолго думая, использует его в качестве любовника, рожает от него двух девочек.
Все русские показаны ущербными вырожденцами и пьяницами, немец же полон достоинства, ума и всяких способностей.
В это же время в омском ТЮЗе режиссер Владимир Ветрогонов поставил к 60-летию Великой Победы спектакль «Летняя поездка к морю» по тексту Юрия Клепикова. В нем группа подростков, представленных сворой скандальной шпаны, в голодные военные годы собирают для фронта яйца птицы на побережье Новой Земли. Появляются немецкие моряки-подводники — красивые, отважные, решительные, в строгой чёрной форме, бьют яйцами по физиономии бригадира, топят транспортный корабль вместе с яйцами кайры, пристреливают подростка; долго тонет в водах Ледовитого океана русская военврач, в отчаянии протягивая руки к небесам.
Таков скромный опыт показа немецких военных на фоне унижения всех русских в театрах постперестроечного Омска, но Пятый театр превзошел ныне и академический, и ТЮЗ, представив отважного современного майора бундесвера в спектакле с безликим названием «Процесс».
Всё бы ладно, но, думается, не очень уместно это на фоне того, что Германия снова становится недружественной России страной. По меньшей мере, театру не патриотично объявлять сомнительные факты голосования омичей в поддержку майора Ларса Коха и выдавать их за истину.
В ушах звучат между тем металлические звуки перезарядки снайперской винтовки: Ларс — Кох, Ларс — Кох, Ларс — Кох…
