Комедия «Женитьба Фигаро» по пьесе Пьера Бомарше в Омском ­академическом театре драмы. Режиссер – народный артист России Александр Кузин.

Фигаро здесь! Не буду рассказывать обо всех проделках этого плутоватого, предприимчивого, остроумного и славного малого, т.к. о нем наслышан всякий грамотный человек. Скажу только, что роль его Игорь Костин исполняет виртуозно, выше всяких похвал. В пьесе он противопоставляется графу Альмавиве (Руслан Шапорин) по причине социального неравенства, и это одна из сюжетных линий произведения. Простолюдин Фигаро обычно трактуется настолько выше, умнее своего бездарного господина, что при появлении пьесы в свет в 1778 г. король Людовик XVI запретил ее. Бомарше обличал развращающую роль богатства, несправедливость судопроизводства и другие пороки своего времени. Однако в России сегодня все эти страсти на фоне гиперкоррупции, тотального беззакония, фантастических хищений, ­наличия уголовных элементов в структурах власти, пыток заключенных в тюрьмах и прочих кошмаров, о которых обыватели информируются каждый день, обличения Бомарше кажутся детским лепетом.

Ничем он не может удивить нас в этом отношении, потому режиссер отказался от подобной трактовки, свойственной постановкам советских театров в частности.
В омском спектакле партнерство графа и Фигаро осуществляется совсем в другом ключе, на равных, на правах соперничества, и это справедливо. Фигаро берет верх не потому, что он якобы умнее недалекого графа, а потому что они играют по разным правилам. Точнее, граф играет по правилам своего круга, а игра Фигаро вообще без правил. В ней напористость, ловкость, трюкачество, мелкая ложь и некоторые другие недозволенные в порядочном обществе приемы, но все прощается ему, т.к. обманывает он беззлобно, как бы любя, и тех, кто желает быть обманутым.

По всему видно, Игорю Костину радостно играть свою роль еще и потому, что у него прекрасные партнеры – ветераны сцены да и ровесники его. Руслан Шапорин представляет вальяжного, рассудительного и всепрощающего вельможу. Великолепны его паузы, ­многозначительные взгляды, иронические, едва заметные реплики в зал, которые важно не пропустить, т.к. в них утонченная соль происходящего. Он держится с графским достоинством и снисходительно смотрит на проделки Фигаро как на шаловливого мальчишку, а не как на своего классового противника.

Фигаро (Игорь Костин) и Сюзанна (Мария Токарева)

Под стать им третий персонаж – невеста Фигаро Сюзанна (Мария Токарева). Актриса создает художественный образ неунывающей, изящной, кокетливой молодой особы. Мария Токарева обладает всем необходимым арсеналом средств для создания подобного прелестного типа. Легко понять графа Альмавиву, который пытался стать соперником Фигаро, используя право первой ночи. Пусть первый бросит в меня камень тот, кто останется равнодушным к чарам Сюзанны. В их числе уж точно не будет актера Руслана Шапорина, реально взявшего Марию в жены.

Режиссер отлично распределил роли между артистами, и немудрено, он уже ставил здесь свои спектакли и потому хорошо знает возможности и особенности артистов. Новичком здесь оказался лишь Иван Курамов, которому доверили роль первого пажа графини – «малыша» Керубино. Вначале он удивляет вызывающей несуразностью, внешним несоответствием характеристики персонажа. У Бомарше он нежный мальчик, здесь же он крупный детина, и режиссер сознательно идет на это, создавая дополнительный комический эффект. В остальном Керубино находится в полном соответствии со словами из арии Фигаро в опере «Свадьба Фигаро» Моцарта: «Мальчик резвый, кудрявый, влюбленный». Иван Курамов отлично оправдывает ожидания не только режиссера, но и зрителей, создавая образ не только комический, но и драматический. У него богатая мимика, проворность в движениях, и, похоже, он стал любимцем публики.

Особняком проходит через спектакль колоритный образ врача Бартоло, заслуженного артиста России Сергея Оленберга. Его лицу добавлено что-то гримерами, на голове парик с буклями и закрученными в валик волосами на лбу – и он типичный средневековый европейский бюргер. Задачу упрощает немецкое происхождение артиста. Над ним гримеры поработали больше других, остальные артисты, кажется, имеют свои обычные облики. Ему наряду с другими артистическими дарами свойствен редкий случай разнообразить свою походку, и потому Сергей Оленберг живописен уже сам по ­себе, ­картинен.

Фаншетта (Ольга Беликова) – персонаж далеко не основной, но актриса при своих выходах держится непринужденно, жизнерадостно, просто и как-то даже вызвала аплодисменты. Актриса Анна Ходюн в роли графини мне показалась на тот раз (23 сентября) ниже своих возможностей, как будто она была чем-то расстроена до спектакля, лишена шарма, несмотря на свое роскошное платье. Лишь во второй части спектакля она оживилась и стала интересней. Единственным непривлекательным типом, на мой взгляд, явился учитель музыки Базиль (Олег Теплоухов). Он криклив, суетлив и тем самым выпадает из общего ряда добродушных персонажей, не вызывая симпатии, в отличие от всех остальных. Надо ли говорить, что народные артисты России Наталья Василиади и Валерий Алексеев в очередной раз подтвердили свой высокий профессиональный артистический уровень.

Зритель очень тепло встретил спектакль, по-детски – в прямом смысле. Рядом со мной сидела семья из мамы, папы, мальчика лет десяти и девочки лет шести, которые реагировали на происходящее вполне сознательно. Спектакль рекомендован для зрителей с 16 лет, но это была семья из круга людей, приближенных к искусству, пришедших по приглашению. Детям, конечно, осталась вне слуха тема о праве сеньора на первую ночь. Она обозначена столь деликатно, что и не каждый взрослый сразу поймет, о чем идет речь.

Артистов многократно вызывали на ­поклонах, ­были слышны приглушенные крики «браво». Я ­лично воспринял представление с благодарностью режиссеру, артистам и другим постановщикам, как то: художнику по костюмам Янине Кремер за красивейшие костюмы и платья; художнику-сценографу Кириллу Данилову за величественные декорации; за мастерство – художнику по свету Евгению Гансбургу и композитору Василию Тонковидову. Мне было особенно приятно то, что в мае я посмотрел спектакль этого же режиссера и этой же группы постановщиков в Самарском драматическом театре. Спектакль назывался «Странная миссис Сэвидж» по пьесе Джона Патрика. Он произвел на меня такое же замечательное впечатление, как и наш «Фигаро».

Однако после привычного анализа спектакля не только по содержанию, но и по форме мне не хватило режиссерских изысков. Общеизвестно, что современный театр есть театр режиссерский, а не актерский, как раньше. Хорошо это или плохо, часто даже плохо, но режиссеры из кожи вон лезут удивить зрителя во что бы то ни стало. И мы ждем, чем же удивят нас на этот раз. В этом отношении данный спектакль традиционный, консервативный. В нем нет даже и привычных мата, всякого рода извращений и русофобии. Такие спектакли сегодня не получают наград критиков-волчиц из столичных театральных журналов.

Содержание спектакля вполне укладывается в рамки и нормы человеческой морали, и зрителю этого оказалось вполне достаточно. Я же задался вопросом: в чем глубинная причина успеха спектакля у зрителей? И нахожу ответ в том, что мораль и нравственность его приближена к христианской. Спектакль душевный, а всякая душа изначально христианка, и потому только вера православная способна чувствительно воздействовать на нее. Я поставил себе задачу не ограничиваться своими субъективными предположениями, а поискать у автора Бомарше документальные следы его религиозных убеждений. Бомарше нигде не высказывал своих религиозных предпочтений, и, больше того, критики его творчества приходят в выводу, что он агностик, т.е. безбожник, но вот в книге одного из его биографов, в самом конце ее (Ф. Грандель. «Бомарше». 1985 г.), я нахожу, наконец, то, что искал.

В 1791 г. жители нескольких улиц Парижа обратились к Бомарше с просьбой написать письмо к муниципальным чиновникам. Речь шла о том, что в связи с удаленностью церквей и редкостью служб в них прихожане не всегда имеют возможность удовлетворить свои духовные потребности. Как же трогательно Бомарше пишет: «Женщины, отроки, все благочестивые и чувствительные души, кои черпают в религиозных отправлениях сладкую, полезную и даже необходимую пищу, с полного согласия своего достопочтенного кюре умоляют вас отдать приказание, чтобы в часы литургии для них была открыта внутренняя часовня Сен-Жерве».

Далее он касается уже непосредственно своих взглядов: «И я, коему поручили составить эту петицию, хотя я и наименее набожен из всех, я для пресечения недостойных слухов об уничтожении религии вместе со своей женой, дочерью, сестрами, вместе со всеми своими согражданами и их домочадцами прошу вас дать согласие на то, чтобы все эти добрые христиане, нуждающиеся в церковной службе, могли удовлетворить сию потребность».

Итак, хотя Бомарше и «наименее набожен», но, по крайней мере, он не отрицает своих религиозных симпатий. Это угадывается в его «Женитьбе Фигаро» и, соответственно, в спектакле. Подобные взгляды характерны для множества современных интеллигентов, которые сами ходят в церковь только по случаю (крещение, венчание, отпевание), но пользы веры христианской не отрицают.

Как бы то ни было, физическое пространство сцены в спектакле превращается в ­нравственное художественное пространство, в которое невольно погружается зритель и переживает благодарные эмоционально-эстетические чувства.