У многих людей, совсем необязательно идиотов, бывают мгновения, когда они испытывают совершенную полноту бытия — ощущение счастья, которое, конечно, не может длиться долго, чтобы не слиться с обыденностью…

Только что за окном было одно чёрное, безнадёжно беспросветное, растворившее в себе все другие краски небо, и вот оно уже благодатно животворит незамутнённой ясностью распахнутого детского взора…

Стало быть, утро… В полном соответствии с моими ранними хлопотами, на память приходят строки японского поэта Кавахигаси Хэкигото:

Варю картошку.
В безмолвном просторе Вселенной
ребенок плачет…

Это, кажется, у соседей снизу…

Младенец —
свою первую в жизни маску
наденет он ещё не скоро…

Нет, это уже Хэкигото…

Ну, а после завтрака надо бы «вернуться» к погребу, возле которого, образно говоря, мы с читателями и расстались некоторое время назад. Ну, может быть, кто-то и помнит наше скромное повествование о неразделённой любви Петрова к омской градоначальнице, ныне уже уехавшей «в Москву, в Москву, в Москву!» Сиречь, в Госдуму… «И словно белая трепещущая яхта // Уходит женщина, любимая тобой…», как сказал поэт Владимир Луговской. Впрочем, не будем подробно расшифровывать, что имеется в виду. Вот и Оксана Николаевна обещала скоро вернуться. Дескать, соскучилась. Уверен — Петров тоже.

Но не суть…

Детский плач стих, правда, в квартире сверху недружелюбно залаял довольно молодой ещё пёс — да так басовито, словно его бабушка, действительно, согрешила с водолазом. Впрочем, собаки в нашем доме всегда жили, но раньше, большей частью, добрые к миру, их окружающему, а сейчас такое впечатление складывается, что и у нас, в Солнечном, поднабрали свежих, ещё мало обученных, но зато очень недокормленных кобелей. Ну вот, как сами знаете, где…

Намедни один такой (натуральный) прокусил длань своему хозяину, Антону Ивановичу, живущему в третьем подъезде, когда сей бывший юрист мясокомбината попытался отнять у «лучшего друга» кость с малоприметным куском мяса, которую пёс нагло стырил прямо из дачной сумки с продуктами. Действительно, «бывали хуже времена, но…»

По сходному поводу классик сказал:

«Минотавр почти не сопротивлялся», правда, бывший юрист кровью не истёк, и ему даже не понадобились уколы от бешенства — потребовалась антиковидная вакцина. Дело в том, что кость с некоторым количеством говядины обошлась Антону Ивановичу в 320 руб., но ещё больше он любил ходить по музеям. Стало быть, прикинул имеющий льготы пострадавший, что стоимость выше охарактеризованной кости равна цене двух билетов на выставку «Спортивный характер» в Омском областном музее изобразительных искусств им. М. А. Врубеля, и пришёл к выводу: поход в магазин при таком раскладе может быть приравнен к посещению музея (наш собачник ведь только с женой культурные объекты посещает), а в музеи ходить вроде как пока не запрещено, хотя QR-код, прости Господи, необходим. Но самое главное — никто там, в музее, некогда мясокомбинатовского юриста и его дражайшую половину не укусит, паче того, «борщевой набор» всё равно без учёта стоимости мяса подсчитывали…

И потом, что ни говори, а вакцинированному и дышать, по слухам, легче, даже когда неотвратимые вот уже не один год миазмы обволакивают своими недружелюбными ароматами омские улицы — «в этот час, когда светят кругом фонари». Или когда не светят. Или в другой час…

Между тем, Антон Иванович у погреба тоже иногда бывает: вечером побунтует вместе со своим псом насчёт дикорастущей в цене гречки (и прочего) минут пятнадцать, и — к телевизору, дескать, «Время покажет», а потом и в кровать. Поэтом можешь ты не быть, что называется, а гражданином — ему пятнадцати минут хватает за глаза; всё же больше, чем на утренние макароны и физкультурную зарядку. То есть, раньше — хватало, а после чудовищного коварства домашнего питомца Антон Иванович прямо-таки преобразился в плане гражданской активности: например, не далее как вчера около часа рассказывал нашему дворнику Ниязу, мечтающему поехать достраивать космодром «Восточный», про дихотомию власти и собственности, дескать, защитить украденное можно только административным ресурсом, которого у пса, конечно, отродясь не было…

…Форточка на кухне открыта, и до меня долетают обрывки фраз и всевозможные звуки наступающего дня:

— Вчера обаяния не было. К утру восстановилось…

— Бир, икки, уч, торт, беш, алты… — похоже, начали забивать очередную сваю на строительстве непонятно чего в десяти метрах от нашего дома…

— Сэлфи — это когда сам себя…

— А пацаны не понимают…

— Куар, куар! — местные вороны, прямо скажем, совсем распоясались.

Но вернёмся к Петрову. Нет, наш романтический герой в разлуке не запил, не разочаровался окончательно в прекрасной половине человечества (он вообще перед всякой понравившейся ему женщиной стоит, как пёс перед дверью, которую нужно открыть на себя), не отправился, наподобие Диоклетиана, императора римского, выращивать капусту и искать философский камень — он по-прежнему приходит к погребу, несмотря на то, что Антон Иванович — давний оппонент Петрова — стал появляться там не что бы чаще, но гораздо внезапнее…

Что там у них случилось — дело прошлое, одно известно: на заре «перестройки» юрист мясокомбината командовал добровольным отрядом народной дружины, местом дислокации которого был наш посёлок Солнечный. Так вот, говорят, что в один из тех дней Петров совершил незначительное по своим последствиям хулиганство прямо на глазах у Антона Ивановича, и тот, в соответствии с инструкцией, доложил о случившемся околоточному. А слово, как известно, не картошка: выкопаешь — назад не посадишь… Последовала санкция: каждую субботу в течение полугода Петрова обязали ходить с повязкой дружинника по самым злачным местам посёлка, иначе-де определили бы его на пятнадцать суток…

Впрочем, это столпы франкфуртской школы социологии (Маркузе, Адорно) убеждали своих последователей: «В дискуссиях не утруждайте себя аргументами: когда аргументов нет, переходите к оскорблениям», а у нашего погреба ничего такого не случается… Во всяком случае, когда там пересекались моционные тропы Антона Ивановича и Петрова, никаких взаимных фейерверков зубодробительных лексем и безрассудных чувств не возникало. Во всяком случае, с моего балкона ничего не было слышно…

Небольшое, почти лирическое отступление.

Твёрдо убеждён в том, что мужики, собирающиеся у нашего погреба, — не общество малолетних детей, что они в состоянии интересоваться не одними трескучими и гремучими эффектами, но и вопросами общегородской жизни (далее тому будет подтверждение), т. е. такими вопросами, которые не сверкают мишурным блеском и не импонируют при первом взгляде на них. И вообще — смачная, мужицкая мысль чужда мелководья: у погреба нет места иллюзиям, выдумкам, досужей, праздной фантазии, ибо разговоры здесь (не за тридевять земель, не где-нибудь на корпоративах) строятся на почве строго реальной и душевно-критической, а потому очень многие вопросы сегодняшнего нашего бытия рассматриваются открыто, как пенсионные удостоверения контролёрами в общественном транспорте. (Кстати, мне почему-то кажется, что именно здешние мужики, в отличие от обитателей кабинетов различных администраций, понимают безоговорочно: только процесс внутренней критики не даёт живому миросозерцанию возлечь на прокустово ложе неподвижности).

…Никакого скандала не случилось и сегодня, когда Антон Иванович пришёл к погребу. Как раз в это время Петров сочувственно и молча наблюдал за тем, как мужики благоговейно крошили солёный огурец на заранее припасённый, но уже отживший свой краткий век предвыборный буклет с лощёными, как подбородки Гаргантюа, страницами. И хорошо, что народ ещё не дошёл до самого ответственного момента — разлития напитка по пластиковым стаканчикам, иначе могла произойти катастрофа. А всё потому, что покусанный ранее правдоруб, резким движением здоровой руки стянув с головы кепку, а затем, потерев, как лампу Алладин, почему-то всегда потеющую лысину, ошарашил мужиков сообщением: дескать, некая омбудсвумен (реплика с балкона: по защите малого и среднего предпринимательства — г-жа Татулова) заявила о намерении отдельных начальственных лиц замахнуться даже на такую незыблемую скрепу, как бухло. Дескать, QR-коды для входа в музеи, театры, бассейны, библиотеки и т. п. смешны с точки зрения стимулирования прививочной кампании, а вот если алкоголь запретят продавать без «куара», то, возможно, это окажет какое-то влияние на заболеваемость. Причём, рассказывая об этом, Антон Иванович вспомнил невпопад цитату из Марка Твена: в городе Блезерсвиль «понадобилась вдруг мостовая — им куда нужнее тюрьма и приют для убогих»…

Но замешательство длилось не долго…

Безусловно, мировая тенденция по капитальному снижению личного потребления каждым жителем планеты Земля — интересное, наболевшее и приветствуемое всеми мыслящими людьми, явление. Разве можно с этим спорить. Каждый нормальный россиянин, обязательно включится в это движение, а у нашего погреба уже давно включились и окончательно перешли на «вакцину» бабы Дуси, магазинную же — пить почти перестали. Опять же, сам Антон Иванович некогда и поведал мужикам, что если набрать в «Яндексе» фразу «Самогонные аппараты в Омске», то выскочит несколько сотен ссылок, и по одной из них бывшему юристу предложили укомплектованный скороваркой добротный аппарат из пищевой стали за 6150 руб. Производительность — 1,5 литра в час. При использовании лишь сахара и дрожжей себестоимость одного литра готовой продукции (70% содержания спирта) — 60 руб. В пересчете на сорокаградусную поллитру — всего 20 руб. (баба Дуся берёт в пять раз дороже)!

Конечно, шесть с гаком «косарей» для каждого посетителя нашего погреба в отдельности — сумма почти неподъёмная, но сообща — почему не попробовать? И, что характерно, недавно в РФ определили ТОП-15 городов, население которых слишком любит горячительные напитки. Все перечислять не стоит (там на первом месте — Саратов, на 11-м — культурная столица Санкт-Петербург, на 15-м — Краснодар), а вот Омска в списке нет! Стало быть, и «куары» нам в этом смысле не грозят.

Наверное.

Человеческий разум — штука безбрежная, и в нём могут быть совершенно неожиданные флуктуации: когда мужики начали иссякать на хохмы, Петров, сверх всяких чаяний собравшихся у погреба, вымолвил:

— В политике важны не намерения, а возможности.

Стоящий ближе всех к нему дворник Нияз открыл было рот — настолько широко, будто ветхозаветный кит в ту пору, когда выбрасывал Иону из своего чрева, но давно обрусевшего мигранта опередил Антон Иванович:

— А у тебя намерения есть?

— Ты о чём? — настороженно ответил вопросом на вопрос несостоявшийся любимый бывшей омской градоначальницы, видимо, вспомнив свою давнюю полугодичную практику в народной дружине.

— А чего тут не понять, — на лысине бывшего юриста выступили крупные, точно консервированные зёрна сахарной кукурузы, капли пота. — Оксана Николаевна — в Москву, а ты — в мэры!

— Иваныч — давай к нам! — не сдержался один из местных завсегдатаев, работающий санитаром в психиатрической больнице. — Там тебя примут с улыбкой и пониманием, уложат на кушетку и внимательно выслушают. Ну какие у Петрова возможности? Он же не вакцинировался, его даже в библиотеку не пустят…

— Ну так наливай!..

Штуки шутками, но Антон Иванович стоял на своём с убеждённостью горьковского Данко, он и помолодел будто. Главный аргумент:

Петров, как ни крути, наш человек, хотя и не пьющий, да и преемственность какая-никакая имеется: даром что его любовь так и осталась неразделённой. И не сказать, чтобы наш юрист — оратор превосходный, но умеет посмотреть на собеседника честными глазами пожилого буцефала, списанного из цирка, и ему — веришь безотлагательно. И потом, если с ходу никому не верить, можно сразу же бежать в ближайшую промтоварную лавку за белыми тапочками. Да и пообещал инициатор выдвижения подготовить все документы. Он же юрист, хотя и в прошлом, а прошлым, как известно, можно объяснить и настоящее, и из этого объяснения извлечь положительные, практические выводы. Ну, все не все документы Антон Иванович оформит, а мужики в итоге загорелись его идеей, и впервые наши невзыскательные, но такие родные сердцу окрестности вздрогнули сердцеприимно от единодушного вскрика: «За Петрова!» (Со своей стороны, напомню, что фамилия изменена, так что нашего кандидата можно будет «вычислять» в любом претенденте на пост главы омской городской администрации.)

…Последнее, что я услышал с балкона (жена пригласила уже на вечернюю котлету) — это уговор мужиков собраться через пару дней, дабы обсудить программу Петрова по оздоровлению города с акцентом на морально-культурные ценности (бюджет всё равно — не резиновый). Опять же, Антон Иванович обещал составить оную с учётом всех пожеланий, прозвучавших в этот день у погреба, и тех, что ещё прозвучат при общении «промоутера» (и за это — подняли пластиковые стаканы) с остальными жителями нашего дома. И что лично меня радует… В начале этой исключительно правдивой истории было употреблено слово «идиот», но ведь оно означает ещё и человека, живущего в отрыве от общественной жизни, не участвующего «в общем собрании граждан… и иных формах государственного и общественного демократического управления». Как видите, идиотов у нас, возле погреба, не водится. Люди. Такие же, как многие из нас. Почки и печень, подорванные алкоголем, лекарствами, городским воздухом. Сердца, способные по-настоящему сострадать, а не лить пустые слёзы. Глаза, всё-таки умеющие наблюдать красоту, а не купаться в «бытовой слякоти». Ноги, которые иногда могут ходить созидательными путями. Не только к бабе Дусе…

…Бесчисленные звёзды, мелкие, будто алмазная пыль, тихо сияют в тёмно-синем небе. Предметы поселкового мира видимы, но как-то странно; причудливо и неясно рисуются их очертания. Придорожный куст принимает фантастические размеры, одинокий пень кажется бездомным псом, беззвучно воющим на луну… Так что до новой встречи, товарищи! Или господа. Как хотите. Как говорит баба Дуся, лишь бы не было войны, в том числе и её персональной — с околоточным.

Ковид и прочую заразу — одолеем.