В спектакле Омского академического театра драмы «Обрыв» главный режиссер Георгий Цхвирава не просто демонстрирует неуважение к русскому писателю Гончарову, он питает затаенную злобу к нему.

В программке вверху, как и положено, автором текста указан, по чуждым европейским стандартам, без отчества «Иван Гончаров», а в русских традициях следует понимать, что это Иван Александрович Гончаров (1812-1891) и его знаменитый роман «Обрыв» (1869).

Ладно, мы к этому уже приучены, но останавливаешься в недоумении, т. к. ниже написано:

«Пьеса Адольфа Шапиро», а еще ниже начертано: «Сценическая версия Омского театра драмы».

Получается три автора: скукожившийся до масштаба сцены беззащитный И. А. Гончаров, некий отважный Адольф Шапиро и скромного обаяния сценарист Георгий Цхвирава. Шизофрения есть раздвоение личности, а здесь уже налицо выход за ее пределы — сообразили на троих, используя авторитет Гончарова.

Что же осталось в результате от И. А. Гончарова и его романа после трудов интернациональных подельщиков?

Действие романа начинается в салонах петербургской знати, действие спектакля начинается и заканчивается в подобии острога. Одно из таких учреждений, замечу, находилось в Омске в нескольких метрах от нынешнего театра, где проходил перевоспитание Федор Михайлович Достоевский в 1850–1854 годах и где сегодня идет этот спектакль.

Сцена с трех сторон огорожена вертикальными досками наподобие частокола высотой метра три.

Вид единственной сцены на протяжении всего спектакля. На фото артисты Ирина Бабаян и Егор Уланов.

Сцена являет зримое выражение тех русофобов, которые более сотни лет упорно клевещут, что самодержавная Россия — тюрьма народов. Для раздумья о том, была ли Россия тюрьмой народов, приведу лишь один факт. Википедия сообщает, что в 1854 г., когда Достоевский отбывал свой срок, во всей Российской Империи было лишь 60 400 осужденных при общей численности населения 69 миллионов.

Прямо за сценой высокая лагерная вышка, на которой время от времени появляется в качестве соглядатая (вертухай, вохровец, силовая структура) состарившаяся бессловесная дворовая девка Василиса (Татьяна Прокопьева). Впрочем, острог непрочен, кругом щели. Россия обречена, мужские персонажи тренированно перемахивают через острожный частокол. Женские персонажи проходят через стену, отодвигая нижнюю часть доски, висящей вверху на одном гвозде.

Безотносительно к содержанию, сценография изобретательна. Создается впечатление какого-то многомерного пространства. Нарушая законы трехмерности, люди проходят сквозь стены. Так Христос приходил к своим ученикам, закрывающимся в горнице страха ради иудейского.

Видеть два с половиной часа нестроганные и необрезанные в размер по длине доски слева и справа, прямо и на полу было бы утомительно, если бы не выручал художник по свету Тарас Михалевский. Игрой света, то яркого, то приглушенного и постоянно меняющегося, он удерживает внимание зрителя, то бодрит, то успокаивает его. Особо впечатляет картина, когда на сцене темно, а за стеной включены нижние фонари, и свет пробивается внутрь сквозь щели в досках.

За частоколом создается как бы другой, настоящий светлый манящий мир, подчеркивающий убогость русского мира писателя И. А. Гончарова.

Для большей убедительности несостоятельности трактовки России «тюрьмой народов» режиссером Цхвиравой приведу цитату из романа, рассказывающую о подлинном состоянии места действия, на котором режиссер построил острог с тюремной вышкой в деревне Малиновка (название-то, какое!). И. А. Гончаров пишет:

«Какие виды кругом — каждое окно в доме было рамой своей собственной картины! С одной стороны Волга с крутыми берегами и Заволжьем, с другой — широкие поля, обработанные и пустые, овраги, и всё это замыкалось далью синевших гор. С третьей стороны видны села, деревни и часть города. Воздух свежий, прохладный, сад обширный».

Надо же сотворить на сцене такую злобную пародию на волшебный великорусский пейзаж. Нет мебели, вместо нее тюки соломы и телега, нет и самого дома и крыши над головой. Персонажи по существу нищеброды — новое словечко в русскоязычном лексиконе.

Во всем Цхвирава демонстрирует не просто неуважение к автору Гончарову, он питает затаенную злобу к нему. Об этом свидетельствует, в частности, простой взгляд на программку. Вот как он обозначает действующих лиц:

«Райский», «бабушка», «Вера», «Марфенька», «Волохов», «Козлов», «Ватутин», «Николка», «Крицкая», «Мишель», «Уленька», «Тушин», «Викентьева» и так далее. Все они расположены столбиком, но не от единой вертикали, а сдвинуты вправо или влево, как бы плутал нетрезвый человек. Всё это затрудняет чтение.

Из перечня видно также, что Цхвирава представляет одних по имени, других по фамилии, третьих ласкательно, четвертым не дает ни имени, ни фамилии и нигде не указывает того, что положено — ни социального или профессионального статуса, ни рода занятий.

Мне пришлось перечитать весь четырехсотстраничный роман, чтобы хоть как-то разобраться в персонажах. Первый, например, назван «Райским», и мне пришлось найти, что это Райский Борис Павлович — помещик 35 лет, отставной офицер.

Без простейшего представления персонажей нет возможности хоть как-то получить данные о событиях спектакля. Играет Райского Егор Уланов и он никак, между прочим, не похож ни на офицера, ни на помещика. Я видел его только что в спектакле о потерянном поколении двадцатилетних в спектакле «Обманщики» и теперь он ничем не отличался в своих повадках и манере поведения от воришки и распутника Алена, который ворует пластинки в магазине «Дореми» и совокупляется со всеми знакомыми девками.

Между тем Райский, по роману, блестяще образован, пишет роман, сочиняет стихи, профессионально рисует портреты с натуры, играет на фортепьяно и даже поет. В поведении он деликатен, честен, справедлив, в любви способен на тончайшие переживания и уважительное отношение к возлюбленной. Душевный мир его артистичен, богат, утончен. Ничего этого нет в спектакле, т. к. такой цели перед ним режиссер не ставил.

Задача Георгия Цхвиравы была унизить Россию, и одно с другим никак ужиться не может.

Чтение программки возмущает неуважительным отношением к персонажам, а непосредственный составитель ее просто хулиганит.

Приведу еще один пример. Восьмым в списке значится «Николка», с ним разобраться не трудно, т. к. он оказался женихом Марфеньки, а тринадцатой записана «Викентьева» — кто это, зачем она присутствует на свадьбе Николки? Из романа нахожу, что «Николка» на самом деле есть Викентьев Николай Андреевич, а Викентьева Марья Егоровна его мама и, не дав ей ни единого слова, режиссер показал её на свадьбе, никем из зрителей неопознанной. Обидно за уважаемую актрису Марину Кройтор, которая оказалась лишней на сцене, ей нечем было заняться, постояла и ушла.

Не было бы вопросов, если бы она была в массовке, но это не та ситуация, все остальные действующие лица имели, хоть и с горем пополам какие-то имена.

Попутно отмечу, что артист Леонид Калмыков в роли Николки производит замечательное впечатление: он подвижен, пластичен, шаловлив, жизнерадостен. Таких героев на омской сцене давно не видно.

Нет сомнения в том, что никто из зрителей романа Гончарова не читал, и потому ни одного персонажа никто адекватно оценить не мог, даже по имени запомнить, кроме нескольких, о которых скажу отдельно. В памяти зрителя останутся лишь бегающие в сумерках, умело устраиваемых Тарасом Михалевским, блудливые парочки, гоняемые Савелием с вожжами, лазающие через забор похотливые мужчины и такие же дворовые девки, скрывающиеся за дощатыми стенами острога.

Угадать, кто на ком лежит на одном и том же тюке соломы, нет никакой возможности, и даже сугубо положительные персонаж выглядят порой вульгарно.

Никакого достойного представления о великолепном романе «Обрыв» у зрителя после спектакля сложиться не может, и только после прочтения романа приходит удивление: как же так Шапиро-Цхвирава смогли изуродовать и преподнести нам отечественное культурное достояние? В романе с благоговением дана широкая панорама жизни русского народа. Одни поэтические фамилии только чего стоят: Райский, его бабушка Бережкова Татьяна Марковна, его пассия Беловодова Софья Николаевна…

Потому и не упоминает режиссер эти фамилии, что сами по себе они уже создают доброе о них представление.

Напомню совсем кратко сюжет романа, от которого трудно оторваться при чтении. Борису Райскому надоедает богемная петербургская жизнь «золотой молодежи» и он уезжает отдыхать в свою деревню, в которой не был пятнадцать лет, и которой успешно управляет его бабушка. Бабушку он любит с детства и находит ее вновь не только красивой, но и мудрой, доброй, милосердной, заботливой, словом, подлинно русской православной женщиной.

Сам Борис Павлович красив, ему хватало увлечений в Петербурге, нет ему проходу от девиц и в губернии, но его покоряют своей красотой, благородством, юностью, нежным и строгим бабушкиным воспитанием двоюродные сестры Марфа Васильевна (Марфенька) и Вера Васильевна. Те отвечают ему братской любовью, он покровительствует им и скоро Марфенька выходит замуж за Николку, а в старшую Веру он влюбляется всерьез со всей страстью, которую он с трудом обуздывает.

Ситуация усложняется тем, что Вера любит Бориса уважительно и по-братски, а тайно влюблена в Марка Волохова (Артём Кукушкин), человека недостойного, не своего круга, да еще и находящегося под надзором полиции. Она год встречается с ним в беседке под обрывом, куда он зовет ее сигнальным выстрелом из своего ружья. Вера девушка умная, но она наивно надеется, что перевоспитает его, вернет его к Богу и однажды пойдет с ним под венец. Однако после долгих раздумий она решила оставить его.

Собираясь расстаться с Марком, она приходит к нему на последнее свидание в беседку под обрывом, но тот, уговорив, лишает ее девственности.

Совершается едва ли не трагедия, обесчестена вся семья, бабушка на грани сумасшествия блуждает несколько дней по окрестностям. Борис переживает психические срывы, сама Вера в горячке заболевает на несколько недель. Положение спасает давно влюбленный в Веру богатый соседний помещик Иван Иванович Тушин (Иван Курамов), предложив стать его женой. Марк Волохов навсегда исчезает из округи. Бабушка посылает мужиков снести даже беседку, где совершилось лиходейство, и место ее покрывают дерном, уничтожая всякие следы присутствия революционера.

Таков был ответ, замечу, писателя Гончарова на важнейший общественный запрос о появлении темы нигилистов и террористов.

Исказив в целом произведение Гончарова, режиссер Цхвирава не смог до конца испачкать роман, не досмотрел, что-то хорошее от романа в спектакле осталось. Таким, в частности, явился образ бабушки Татьяны Марковны Бережковой, создаваемый заслуженной артисткой России Татьяной Филоненко. Ей досталась отличная роль, и она справляется с ней замечательно.

Характер бабушки дан в развитии, что чрезвычайно важно в драматургии. Святая в начале, она в конце узнается и грешной, что делает ее более человечной, и вместе с Верой она плачет, не осуждая и не проклиная ее.

На фото заслуженная артистка России Татьяна Филоненко (бабушка) и Егор Уланов (Райский).

Особую роль отводит Татьяне Марковне автор Гончаров. Об этом совершенно определенно сказано им в самых последних строках романа по поводу уехавшего за границу Бориса Райского, который жил в Германии, Лондоне, Париже, Риме. Гончаров пишет:

«И везде, среди этой горячей артистической жизни, он не изменял своей семье, своей группе, не взрастал в чужую почву, все чувствовал себя гостем и пришельцем там. Часто, в часу досуга от работ и отрезвления от новых и сильных впечатлений раздражительных красок юга — его тянуло назад, домой. Ему хотелось бы набраться этой вечной красоты природы и искусства, пропитаться насквозь духом окаменелых преданий и унести все с собой, в свою Малиновку. За ним всё стояли и горячо звали к себе три фигуры: его Вера, его Марфенька и бабушка. А за ними стояла и сильнее их, его влекла к себе еще другая исполинская фигура, другая великая «бабушка» — Россия».

Вот что поручил Гончаров бабушке Татьяне Марковне — олицетворять Россию, и артистка Татьяна Филоненко оказалась на высоте. Осталось обратить внимание на то, что Гончаров дал этому персонажу благородное в литературе со времен Пушкина имя Татьяны, это же имя имеет и актриса. Складывается впечатление, что Татьяна Филоненко играет пушкинскую Татьяну Ларину в возрасте бабушки.

На одном уровне с Татьяной Филоненко игра Николая Михалевского в образе давнего друга бабушки Тита Никоныча Ватутина. По моим представлениям, артист Николай Михалевский дает по существу мастер-класс молодым артистам в том, как надо двигаться на сцене. У него мало слов, но на него удовольствие смотреть, и я всякий раз ожидаю его выхода. Его не с кем сравнить на сцене. Он подвижен во всем своем теле, которое выражает не только эмоции, но и мысли. Пластика его утонченна, а тело мудро. Большая артистическая и режиссерская практика позволила ему познать и умело использовать возможности своего тела. Нет суеты в его движениях, походка степенная, чинная, элегантная. Он как бы извиняется за каждый свой шаг, не желая доставить кому-то неудобства своим присутствием.

В результате перед зрителем предстает образ Тита Никоныча, учтивого и сдержанного в словах и жестах. Он каждому поклонится и с каждым сохранит традиции вежливости, с помещиком ли или с крепостным. Он опрятен чрезвычайно, и, к удивлению, появляется на сцене в белоснежном костюме-тройке. Он не просто так наряжен художником. В этом его суть, его внутренний мир, он благороден видом, манерами и обхождением. Если И. А. Гончаров видит в Бабушке Россию, то в образе Тита я вижу элиту России, от которой остались к нашему времени только ножки да рожки, как от козлика у несчастной фольклорной бабушки.

Персонажи Татьяна Марковна и Тит Никоныч когда-то в юности любили друг друга, но волей родственников им не позволили вступить в брак и они прожили рядом десятки лет, не создав свои семьи и сохранив свои чувства. И здесь еще одно странное, едва ли не мистическое совпадение: Татьяна Филоненко и Николай Михалевский реальные супруги и художник по свету Тарас Михалевский их сын.

При всей злонамеренности постановщиков, устроивших из России каталажку, я делаю вывод, что это трио создало высокохудожественные образы, выходящие за пределы негодного спектакля. Спектакль можно назвать торжеством Михалевских не только потому, что в нем занята семья Михалевских, но и потому, что они определяют содержательную сторону его.

Будем справедливы, ласкают глаз и некоторые другие персонажи. Прелестна невеста Марфенька в исполнении Веры Фроловой, и ей это ничего не стоит, т. к. она сама в таком же возрасте. Забавна безобидная соблазнительница Крицкая Полина Карповна, представленная актрисой Юлией Пошелюжной; на этот раз, как говорилось выше, хорош Николка Леонида Калмыкова.

И. А. Гончаров замечателен тем, что у него в романе нет плохих людей, кроме Марка Волохова, о котором и говорить не хочется. Грешников и грешниц хватает, среди них и один из лучших женских образов в русской литературе — Вера (Ирина Бабаян), добрая душа, любящая всех, начитанная, христианская девушка, но подпавшая под влияние злодея и едва не погубившая себя. Даже полиция не смогла направить террориста на путь истинный, а она сама добровольно взвалила на себя неподъемную ношу — исправить преступника, да еще и тайно от бабушки, с которой она до того советовалась во всем.

Настолько сложна роль и задача актрисы Ирины Бабаян, что я не беру на себя грех дать ей какую-либо определенную оценку.

Спектакль сделан в сугубо безродном космополитическом духе. Даже советские коммунисты-интернационалисты время от времени выступали против такой идеологии. Так, 26 августа 1946 г. вышло партийное Постановление «О репертуаре драматических театрах и мерах по его улучшению». Оно требовало запретить постановки пьес буржуазных авторов, проповедующих чуждую идеологию и мораль, заискивающих и раболепствующих перед Западом в отсутствии патриотизма.

Сегодня о так называемой пятой колонне, разрушающую РФ изнутри, вновь высказался президент. Не забрела ли она в омский академический театр? Как говорится: «Горе горькое по свету шлялося и на наше село набрело». Не произошла ли добровольная и незаметная мобилизация лукавым артистов театра?

Богат и славен театр  бессменного директора Омской драмы Лапухина, оклады его зашкаливают — за триста тысяч российских бюджетных рублей. Пятая колонна здесь в состоянии стойко держать оборону, меняя флаги — коммунистические, демократические, сакральные, маргинальные и множество других. Ей созданы все условия, особенно в почете зарубежные режиссеры, не говоря уже про авторов пьес и сценарий.

Константин Симонов 6 марта 1979 г. своими словами выразил эти настроения так:

«У нашей интеллигенции неоправданное преклонение перед заграничной культурой. Традиция идет от Петра I.У него были хорошие мысли, но вскоре полезло слишком много немцев. Сначала немцы, потом французы, было преклонение перед иностранцами-засранцами» («Глазами человека моего поколения. Размышление о Сталине»).

Теперь это уже всё забыто. Космополитов и прочих иностранных режиссеров сегодня не осуждают, а награждают. Ожидать иного при нынешнем руководстве театра и покровительстве его министерством культуры в лице Трофимова Ю.В. не приходится.

Древние говорили про аналогичное положение критиков: «Мы поем глухим» (Canimus surdis). Однако верится больше в слова нашего соотечественника преподобного Серафима Саровского, который, подразумевая евангельскую притчу о Сеятеле, говорил:

«Сей, сей, всюду сей данную тебе пшеницу. Сей на благой земле, сей на песке, сей на камне, сей при пути, сей и в тернии — всё где-нибудь да прозябнет и возрастёт, и плод принесет, хотя и не скоро».

Истинно так. Важно лишь увериться в собственной достойной гражданской позиции, а затем и выходить сеять, сейчас самое время.