В очередной раз маргиналы пришлись ко двору Омского академического театра драмы, руководит которым бессменный Виктор Лапухин. Возможно, именно руководство театра посоветовало питерскому режиссеру: " В Омске схавают все тем лучше, чем пошлее ты сделаешь свою постановку».

Спектакль «Небо позднего августа» по пьесам Тони Яблочкиной «Переспать с Леной и умереть», Ивана Антонова «Как я простил прапорщика Кувшинова» и Игоря Яковлева «Небо позднего августа». Режиссер Петр Шерешевский.

Спектакль начинается пьесой Тони Яблочкиной «Переспать с Леной и умереть». Для начала достаточно сказать, что Тоня Яблочкина является ученицей таких известных театральных провокаторов, как Михаил Угаров и Михаил Дурненков.

В одном из своих интервью она сказала:

«Я люблю писать пьесу от названия. В этот раз у меня в голове сначала не было названия, и я не могла ухватить историю. Но в один момент сказала себе эту фразу: «Переспать с Леной и умереть», тогда работа пошла».

Начнем и мы знакомиться с новым поколением драматургов через название сочинения Тони. У нас тоже работа пойдет. Герой этой фразы предстает человеком вполне определенным — тупой, недоразвитый, без духовных запросов, ничтожный. Чтобы «ухватить» мою мысль, достаточно сравнить, к примеру, название у Тони с известными словами на ту же тему героя мюзикла «Нотр-Дам де Пари»:

«Я душу дьяволу продам за ночь с тобой».

В этом возгласе мощная энергия, воля, страдание, восторг, любовь, восхищение, словом, страсть и жизнь. Мáксима Квазимоды потрясает, у Тони же представлен досужий пенкосниматель и моральный урод. Кстати, фразы «переспать с Леной и умереть» в пьесе нет, она существует только в заголовке и никак не обоснована.

Зачем спать с Леной, ради каких целей? Может быть, смысл осчастливить Лену, но зачем тогда умирать? Если оставить возможное потомство, как это часто случается, но об этом нет речи и близко.

Переспать и умереть — это действие самца богомола. Богомол, на латинском Mantis religiosa (буквально — «пророк религиозный») — насекомое, знаменитое тем, что во время спаривания самка пожирает своего возлюбленного. Герой Тони, впрочем, умирать не собирается, хотя и говорит однажды ни к селу, ни к городу, что хочет умереть.

А что же представляет из себя героиня Лена (артистка Кристина Лапшина), после совокупления с которой можно умирать? Достаточно, сыт по горло и на вечные времена наш герой… Три часа сценического времени Лена безмятежно располагается в мягком кресле съемной квартиры, не работает, от денег отказывается, не выпускает из рук телефона.

Складывается впечатление, что Лена и желающий переспать с ней, если будет дозволено, женатый Алексей (Руслан Шапорин), а также сама автор Тоня Яблочкина представляют собой единое трио с одинаково невыразительными лицами. Нет в этом трио ощущения полноты и смысла жизни.

По ходу спектакля узнаешь, что Алексей — городской житель (Москвы) купил землю в деревне, поговаривает купить трактор. Зачем ему земля и трактор, если он не имеет о них представления и назначения, когда у него одна ленивая мечта — умереть после совокупления с такой же ленивой и безынициативной Леной?

Такую компанию представляет Омский драмтеатр ни в чем неповинным зрителям, и логично рассудить, что руководство театра это вполне устраивает.

Текст пьесы нельзя и назвать пьесой, потому что нет в нем драматургической основы, есть лишь вялотекущее прозаическое повествование. Нет в ней ни начала, ни завязки, ни соответствующего конца. Алексей по неизвестным причинам привычно нехорошо ругается со своей женой, тоже зачем-то по имени Лена (Алина Егошина). Автор Тоня нагоняет тень на плетень, придумывая без всякой необходимости две Лены, ей не хватило женских имен. Назвала бы одну в свою честь красивым именем Тоня (Антонина).

У них есть семнадцатилетний сын Сережа (Леонид Калмыков), которого привозит на машине восемнадцатилетняя подруга Маша (Мария Макушева). Открыв дверь, она впихивает его в стельку пьяного («перебрал», только и всего), тот падает на пол, отец уносит его, опускает в ванну и одетого поливает холодной водой, а затем вместе с матерью раздевают его. Как вам нравится такое зрелище?

После этого отец Сережи везет куда-то его подругу Машу. В машине они целуются и обсуждают, правильно или неправильно они это делают, не в смысле нравственном, а в смысле техническом — как расположены губы, язык, нос. Врать не буду, дальнейших продолжений эротических чувств между ними в спектакле не обнаружено. Когда Сереже сказали, что его отец целовался с Машей, то он никак на это не отреагировал — обычный хлев.

Дав здесь свою оценку заголовку спектакля и его тупиковому содержанию, я обратился к интервью Тони и нашел в нем её собственную оценку. Она рассказала:

«У главного героя внутренняя пустота, потерянность, невозможность сделать следующий шаг, что-то изменить. У женщины в пьесе такое же состояние. Они все как будто зависли. То, что происходит в пьесе, во многом описывает мое состояние на момент её написания».

Вот те на, спрашивается, а кому нужно ее такое убогое состояние, чтобы еще и платили за него зрители свои кровно заработанные рубли? Вот состояние героя «Нотр-Дам де Пари» восхищает весь мир! Единственное, что меня успокоило, так это полное совпадение моей оценки спектакля и авторской.

Со второй пьесой спектакля — Ивана Антонова «Как я простил прапорщика Кувшинова» дело оказалось сложнее. Речь пошла о двух спившихся музыкантах 37 лет, когда-то хорошо преуспеваюших в домах культуры и на похоронах «жмуриков». Одного звать Толик (Егор Уланов), другого Семен (Иван Курамов), который так очаровательно и обозначен в программке — «друг и собутыльник Толика». Они натурально пьянствуют на сцене.

Будем справедливы, драматургическое начало в этой пьесе есть, хотя она сокращена, и уловить это начало трудно. Излагаю содержание по тексту пьесы. 18 лет назад некий прапорщик Кувшинов изломал гитару Толика, которая досталась ему от отца, и Толик поклялся отомстить прапору.

Прошло восемнадцать лет, безденежный Толик в качестве таксиста заработал на проезд до Воронежа и нашел там Кувшинова. Каждый солдат мечтает стать генералом, но это не про него. Кувшинов сменил свою военную карьеру на должность кочегара в котельной. Встреча переросла в пьяную драку. Тот позвал своих собутыльников, и Толика избили до полусмерти, после чего его нашли где-то выброшенным под откос.

Поражает в этой истории злопамятство Толика, вряд ли такое мог придумать православный автор. Евангелие настойчиво внушает любить ближнего, прощать, не судить других, а судить только свои грехи и страсти. Не простивших своих обидчиков священник не допустит к святому причастию.

Никто больше не заставит меня продолжать анализировать эту пьесу. Написана она блатным языком на музыкальном жаргоне «лабухов», и читать ее вредно. В подтверждении сказанного приведу пару фрагментов из пьесы, взятых в начале и конце её.

Фрагмент 1. Авторская копия.

«Семейная квартира Люды и Толика. Кухня.

ЛЮДА. (В трубку) Алло, Умарчик, привет ну, не удалось мне больше продавить, да … Больше полтоса на всех не дают… Ну не знаю. Ну скажи этим трансухам своим, что, если они там понравятся, на 8ое марта можно будет на два умножить… Ага, повишу… Ага не бросаю. (Толику) Слушай, Зинка вчера, когда рожала, глаза лишилась. (В трубку) Да Умарчик… Поняла. Давай, на связи. Жду. (Толику) Не, ну как, он у неё от натуги, видимо, выскочил из орбиты, и повис на какой-то там ниточке. Я её в больничку отвезла. Глаз обратно вставили, веком прикрыли и зашили. Всё равно, говорят, она по этому глазу потопталась уже, так что он не рабочий. Предлагаю Зинке сменить кличку. Какие у тебя первые ассоциации возникают, когда ты представляешь одноглазую хомячиху?»

Фрагмент 2.

«ЛЮДА. Ну, что, придурок? Опять в Воронеж собрался?  Чего тебе этот урод воронежский наплёл?

СЕМЁН. Ребята! Он там вообще, такой хай поднял. «Сверчков» перебаламутил, дирижёра напряг. Да там весь Воронеж тебя ждёт! Собирайся, Толь. Всё! С такси покончено! Снова будешь музыкой заниматься. Мне Кувшинов всё рассказал. Там при доме офицеров и оркестр и ВИА. Вспомнишь, как на трубе играть, так и на жмуры свои любимые ездить будешь.

ЛЮДА.  Сеня, а ты с кем-нибудь кроме прапора разговаривал?

СЕМЁН. Нет. Меня Шкуркин в кочегарку проводил, и исчез куда-то. А что?

ЛЮДА. То есть, все вот эти посулы, — это всё со слов Кувшинова только так хорошо будет, да? Что Толика там ждут, что там он будет работать музыкантом, директором клуба?»

Получается, что никто Толика в Воронеже не ждет не только в доме офицеров. Не ждут его и жмурики, и если он вновь появится там, то и его самого там сделают жмуриком. Что касается Любы (Мария Токарева), то это жена Толика, которая его бросила. Есть в спектакле еще один пьяница — Лёша Шкуркин (заслуженный артист РФ Олег Теплоухов), но о нем совсем нечего сказать, т. к. он участвует всего лишь в одной пьянке.

Третья пьеса, как ни странно, отличается в лучшую сторону. Дело происходит на даче.

Приличная семья из трех поколений после долгого обсуждения и сборов принимает решение выкорчевать старую яблоню, переставшую давать плоды. Вопрос поставил глава семьи семидесятилетний Валерий Петрович (Николай Михалевский), его единогласно поддержали дочь Татьяна (заслуженная артистка РФ Екатерина Потапова) с мужем Николаем (заслуженный артист РФ Александр Гончарук), а также двадцатилетний внук Артём (Андрей Агалаков) с девушкой Артёма Дашей (Вера Фролова).

На фото заслуженная артистка Екатерина Потапова, зашивающая рукавицу и артист Николай Михалевский.

Оговорено всё: пилить или рубить освобожденные от земли корни, найдены сапоги, приготовлена лебедка, оговорены условия безопасности, выбран подходящий день — Яблочный Спас. Только с этого дня позволяется вкушать яблоки нового урожая после освящения их в церкви.

Первое яблоко дочь настойчиво предлагает съесть отцу, но он долго отказывается и надкусывает его лишь тогда, когда с яблоней было покончено. Он весь в воспоминаниях и рассказывает, как пятьдесят лет назад посадил яблоню маленьким росточком в тогда еще чистом поле и с недавно умершей женой ухаживал за ней.

Упоминание праздника Яблочного Спаса свидетельствует о том, что семья православная, но это никак не вяжется с двумя предыдущими пьесами, где бездельничают, пьянствуют, сквернословят. Считаю нужным пояснить это следующим образом.

Я прослушал читку пьесы «Небо позднего августа» артистами в Камерном театре Малыщицкого (май 2020 г. Санкт-Петербург) и был приятно удивлен. В Омске такого впечатления не сложилось. Еще удивительней то, что постановщиком спектакля «Небо позднего августа» в Омском театре явился Петр Шерешевский, который служит главным режиссером именно в Камерном театре Малыщицкого (КТМ).

Кстати сказать, я был знаком с актрисой Малыщицкой Татьяной Владимировной, дочерью основателя театра, ныне покойной. Несколько раз я прибегал к ее помощи для получения приглашения в Молодежный театр на Фонтанке, где она служила вначале, а затем в КТМ.

На омской сцене, на мой взгляд, всю привлекательность семейной идиллии режиссер сознательно подогнал под две негодные предыдущие пьесы. Это ничего не добавило предыдущим, но зато лишило третью аромата поэзии быта и праздника Яблочного Спаса. Зачем, например, на сцене дважды появляется Артём, держа в руках сапог с оторванной подошвой и рассуждающего по этому поводу, что перечеркивает эстетику неба позднего августа.

Режиссер решил, что в Питере надо сделать красиво, а в Омске наоборот — вульгарно, учитывая низкий уровень духовных потребностей омичей и, что более вероятно, руководителей театра. Возможно, руководство в лице директора Виктора Лапухина и главного режиссера Георгия Цхвиравы прямо сказало ему:

«Здесь «схавают» всё тем лучше, чем пошлее ты сделаешь свою постановку».

Примитивные режиссерские приемы в двух первых пьесах перешли в третью, как перемешаны временами и персонажи всех трех пьес. Отталкивающим зрелищем, например, смотрится опущенный Толик с текущей из носа кровью. Нос затыкают салфеткой, и в таком виде он (артист Егор Уланов) выходит даже на поклоны зрителей.

По существу, единым объединяющим элементом всего спектакля явилась бутафорская собака величиной с лошадь. Собака находится на сцене с первой и до последней минуты, ее моют, на нее влезают по лесенке, зачем-то долго лежат на ней.

Ничего бездарней этого решения режиссера, разрушающего какой-никакой спектакль, мне не приходилось видеть. Вероятно, Петр Шерешевский придумал такую собаку от отчаяния, на большее голова не сработала. Я пытался найти в этой собаке из страны Гулливера какую-то сценическую метафору и пришел к единственному толкованию.

Толик и Сеня в пьяном остервенении кромсают ножом тетрапак, из которого истекает жидкость, похожая на мочу. Зачем это творит режиссер, зачем портит продукт такой нужный алкоголикам? Рядом стоит огромная примелькавшаяся собака, которая вот уже три с лишним часа на сцене, ее пора выгуливать перед сном. Метафора напрашивается сама собой: собака делает пи-пи на всё, что сотворил режиссер.

Стало быть, собака не зря находится на сцене, найдено ее применение.

На фото актриса Алина Егошина, которую режиссер принудил к несвойственному ей занятию.

На столе стоит макет дачного участка, изображения которого передается на экран в реальных масштабах с видеокамер. Режиссера хвалят за то, что он использует в спектакле новейшие средства видеотехники, но это уже давно не ново и нисколько не меняет убожества художественного содержания, которое и художественным-то назвать сомнительно.

Спектакль «Небо позднего августа» из тех, на котором уважающему себя зрителю, на мой взгляд, и быть неприлично, да и сидеть бездарно три с половиной часа утомительно. Десятка два человек ушло в антрактах.

Зинка, когда рожала (смотри фрагмент 1), лишилась глаза. Свидетельствую, режиссер Петр Шерешевский, родив свой спектакль, остался с двумя глазами, порадуемся вместе с ним.

Порадуемся и за мэра Сергея Шелеста, которому спектакль понравился. Ко Дню театра 27 марта в своем телеграм-канале он написал:

«На днях был на спектакле прославленного Омского академического театра «Небо позднего августа». Хорошая постановка по мотивам произведений современных авторов».

Каждому свое. Каждый поп хвалит своих святых.