«Баба Шанель» в омском Пятом театре. Режиссер-постановщик Денис Шибаев (СПб), художник-постановщик Сергей Илларионов (СПб), директор театра Юркова Александра Илларионовна.
    

Посмотрев спектакль, зритель не узнает, о чем пьеса Николая Коляды, потому что постановщики разрушили его замысел, произведя существенную вивисекцию текста. Не то чтобы жаль пьесы, она далеко не шедевр. Важнее другое: сравнить постановку с пьесой, чтобы раскрыть цели и задачи руководителей театра, оценить их эстетику, политику, идеологию и нравственные идеалы.

По замыслу автора, пьеса повествует о престарелых советских труженицах, которые оказались сегодня не у дел и, преодолевая чувство одиночества и ненужности, объединились в самодеятельный ансамбль русской песни. Они приходят сюда, как «на русский народный праздник, бросая дом, дачу, внуков, правнуков, телевизор и обоих Малаховых», в соответствии с известным лозунгом: «Нам песня строить и жить помогает».

Николай Коляда подчеркивает, что на всех пяти персонажах кокошники, т.е. старинный русский головной убор замужних женщин. Кокошники украшали парчой, позументом, бисером, бусами, жемчугом и драгоценными камнями. Что же в спектакле? Массивные и неудобные кокошники на проволочной основе заполнены детскими пластмассовыми погремушками и чебурашками, оптом закупленными для такого случая. Дается понять, что сознание женщин находится на младенческом уровне, т.е. на уровне слабоумных. В Омске говорят в таких случаях: сбежали с «первой линии», хотя улице этой, где находится областной дурдом, давно и удачно присвоено имя революционера Куйбышева.

Во втором действии девушки снимают надоевшие им неудобные кокошники и карикатурно заменяют их чем попало: сделанный из газеты кораблик, большой полиэтиленовый пакет, набитый чем-то, наподобие подушки; ожерелье из пустых бумажных стаканчиков, вертикально стоящих на голове, – точно, с приветом все.

Одеть бабушек Коляда рекомендует в русские сарафаны, на которых «все цветы лета, весенние луга и морозные узоры». На артистках же несуразные наряды, в которых они годятся больше для того, чтобы, будучи поставленными на огороде, отпугивать интернационалистов, клюющих по осени хозяйские подсолнухи.

Коляда подчёркнуто преувеличивает возраст бабушек: Капитолине Петровне 90 лет, Саре Абрамовне – 85, Ираиде Семеновне – 80, Нине Андреевне – 75, Тамаре Ивановне – 70. Постановщик Денис Шибаев лишил их этого богатства («мои года – моё богатство»). Он дал им тот возраст, который имеют сами актрисы, т.е. лет около 30. Поскольку они не делают ни малейшей попытки перевоплощения, а просто проговаривают текст, предназначенный для престарелых женщин, то звучат их слова откровенно фальшиво и дурашливо.

В силу того, что бабушки престарелые, они, конечно, все инвалиды первой и второй группы: по зрению («один глаз минус восемь, а другой плюс пять»), по опорно-двигательной системе, «по голове». Постановщик оставляет молодым все индивидуальные болезни старушек, наталкивая на мысль, что девчонки-инвалидки всего лишь симулянтки, но добавляет им всем еще инвалидность «по голове», как видно уже из устройства кокошников. По пьесе, лишь одна Роза Николаевна, да и то 55-ти лет, получила липовую справку инвалидности от мэра, у которого она тридцать лет верой и правдой служила секретаршей. Роль Розы исполняет актриса Мария Старосельцева. Придумка постановщика сделать всех молодых инвалидами оказалась важнейшей его находкой, восхитившей зрителя.

Омолаживая персонажей, постановщик лишает их также отчества, а, значит, в какой-то степени и отечества. Капитолина Петровна значится в программке просто Капитолиной (заслуженный деятель культуры Омской области Мария Долганева), по именам обозначены и остальные: Сара (Ольга Ванькова), Ираида (Анастасия Шевелева), Нина (Анастасия Лукина), Тамара (Олеся Шилякова). Лишить отчества – это из разряда того, что из паспортов изъяли национальность, готовятся изъять имя, заменив его на концентрационный номер, а позднее заменить слова «мама» и «папа» на – «родитель №1» и «родитель №2». Хвост по ветру, однако, держит молодой режиссер-постановщик, а вместе с ним и руководители театра.

Этику и эстетику спектакля показательно характеризует соло с пивной бутылкой, исполняемой Ираидой 80 лет. Актриса Анастасия Шевелева живописно располагается на двух стульях на авансцене, достает из под юбок бутылку пива, приставляет пробкой к глазной впадине и… открывает ее. Притихший было зал взрывается аплодисментами, пока она потребляет желанный напиток, разумеется, из горлышка. Подобный фокус я видел лет сорок назад в омском ТЮЗе, но до сих пор он остался для меня неразгаданным, т.к. артист, с которым я тогда был накоротко (сейчас он в Академическом театре драмы и там, вероятно, открывает бутылки), так и не раскрыл секрета своего искусства. Владимир Маяковский как-то вопрошал: «А вы ноктюрн сыграть могли бы на флейте водосточных труб?» Артистки Пятого театра, похоже, способны обрадовать его утвердительным ответом.

А вот актриса Анастасия Лукина на этот раз вызывала раздражение. Чтобы придать хоть какую-то индивидуальность своему персонажу, она стала говорить нарочито манерно, жеманно растягивая слова. Тем самым сбивался общий темп и ритм спектакля, приходилось напрягать слух.

Художественному методу спектакля неплохо добавляет один забытый, казалось бы, способ общения: отвергнутая коллективом Роза, уходя от певческого ансамбля старушек, останавливается, наклоняется, откидывает пальто и показывает им свой зад. Ничего страшного в общем-то, под пальто кожаные шорты, но важен ведь сам принцип – знай наших. Роза, кстати, и по пьесе изрядная стерва, но не до такой степени. Здесь же она превращена вообще в дьяволицу, которая является в предсмертном кошмаре Капитолины и исполняет зловещий танец.

Начинается спектакль дикой и придурковатой пляской с припевками в стиле Верки Сердючки, и зал начинает азартно прихлопывать, предвкушая возможность «оторваться по полной», но иступленные страсти минут через десять прекращаются, и далее ведутся разговоры о чем попало, кому что придет в голову, без какой-либо сюжетной линии. Заканчивается же спектакль появлением на сцене огромной, метра 3-4, надувной игрушки неваляшки, но не матрешки опять же, а скорее чебурашки. Матрешка-неваляшка, призванная символизировать волю к выживанию русского народа, превращена таким образом в химеру.

Итак, режиссер лишает персонажей пьесы Коляды разума, лишает национальных русских костюмов, отчеств и, разумеется, уважения к ним; лишает возраста и профессий, в итоге чего получился театральный балаган, предназначенный на крайне невзыскательного зрителя. Николая Коляду не жалко, но за державу обидно, как сказал один незабвенный киногерой.

Режиссер-постановщик и художник-постановщик поданы театром как представители Санкт-Петербурга, города традиционно высокой культуры, но творческий почерк их больше напоминает нечто маргинальное и пошлое, найденное на задворках петербургской театральной жизни.

Нелишне добавить к лицу Пятого театра и еще один вовсе не театральный эпизод. У входной двери театра меня встречал заместитель директора Павел Шишин, с которым я не был знаком, но о котором однажды писал по поводу его интереса к содомии. Он начал почему-то заботливо интересоваться моим здоровьем на предмет того, не испытываю ли я чувство страха при посещении Пятого театра, как будто я безоружный шел в логово опасного зверя или меня ожидал теракт, как на Дубровке в 2002 г.

Тогда на мюзикле «Норд-ост» сотни человек были ранены, а полторы сотни умерщвлены. Подумалось, что ожидаются террористки-смертницы с поясами шахидок. Я поблагодарил господина Шишина – предупрежден, значит, вооружен – а сам непроизвольно всматривался потом на сцене в пятерых странных карикатурных персонажей в аляповатых костюмах, не рванет ли, но всё обошлось. Нет, на шахидок они не годятся. По жизни же они не только не шахидки, но и не инвалидки, миловидны и интересны, а инвалидностью «по голове» со всеми вытекающими последствиями, похоже, страдают некоторые создатели, заказчики и организаторы этого спектакля.