3 декабря Международный день инвалидов 

Спектакль «Безрукий из Спокана» по пьесе Мартина Мак-Донаха в Омском академическом театре драмы. Режиссер Дмитрий Егоров.

«По делам рук их воздай им» (Пс. 27:4)

В последнее время в театральных СМИ взахлеб рекламируется некий драматург из Ирландии – Мартин Макдонах. Потеряно всякое чувство меры: «чудо современной сцены», «главный драматург XXI века», «настоящая сенсация Европы», «первый великий драматург XXI века», «ничем не проще Островского». В октябре 2014 г. (7-14 числа) в пермском театре «У Моста» прошел даже «Первый международный фестиваль Мартина Макдонаха». Не отстает и Омский академический театр, в котором идет его пьеса «Безрукий из Спокана». Омичи не были приглашены на фестиваль, но гордость так и распирает наших деятелей театра: «Это первая постановка в Омске действительно величайшего современного драматурга», хотя за пермяками им, слава Богу, не угнаться. Те счастливы неимоверно: «У Моста» – единственный в мире театр, на сцене которого поставлены все семь макдонаховских пьес».

Эмблема Международного дня инвалидов.

Убедимся же на примере омской постановки, какова цена современной рекламы, каковы ныне вкусы русскоязычного и мирового театрального сообщества и как делаются «великие» драматурги из обыкновенного маргинала 1970 г. рождения, сына уборщицы. Макдонах не закончил даже среднюю школу, десять лет жил на пособие, пока не созрел до драматурга, проводил время на диване перед телевизором. Пьеса незнакома читателю, поэтому кратко перескажем ее содержание. Некто Кармайк (артист Михаил Окунев), без одной кисти руки, остановился в гостинице. Он ищет свою руку, отрезанную, по его словам, 27 лет назад бандитами, подсунувшими ее под поезд. Портье Мервин (Алексей Манцыгин) сомневается в таком странном способе ампутации и, как увидим, не без основания. Зачем ему теперь эта рука, которую ни пришить, ни приделать иным способом невозможно? Спектакль не раскрывает этого, зрители принимают подобную нелепость за простое чудачество, но интуиция подсказывает, что здесь должен быть какой-то скрытый смысл.

Парочка наркоманов, белая Мэрилин (Марина Бабошина) и «нигер» Тоби (Егор Уланов) приносят Кармайку руку, украденную из музея, вероятно, как часть чьих-то мощей, надеясь получить за нее 500 долларов, но тот взбешен, потому что ему подсунули руку черного человека. Они уверяют, что рука почернела от времени, но у него есть неоспоримое доказательство обмана: на пальцах его отрезанной кисти должна быть татуировка из слова «hate» - ненависть.

Кармайкл вооружен, для острастки стреляет в нигера, промахивается, парочка, пытаясь оттянуть время расправы, называет адрес, где, якобы, хранится его подлинная рука. Приковав наркоманов наручниками к батарее отопления, на тот случай, если они соврали, безрукий ставит в отдалении зажженную свечу на канистру с бензином и устремляется по указанному адресу. Свеча должна сгореть за 45 минут, и если к этому времени безрукий не вернется, им всем конец – бензин воспламенится.

Наркоманы тем временем открывают огромный чемодан калеки и оттуда вываливаются десятки правдоподобных рук, среди которых есть и детские. Зрители при этом дружно вскрикивают вместе с плененными персонажами. Недолго думая, те начинают азартно швырять сделанные из кожи руки в свечу, пытаясь потушить её, но безуспешно. Для большей остроты впечатлений руки из чемодана намочены какой-то краской и оставляют на белых стенах гостиницы коричневые пятна, создавая натуральное подобие скотобойни или застенков диктаторов двадцатого века. Такова эстетика спектакля.

Сцена из спектакля. Артисты Егор Уланов и Марина Бабошина.

Приходит философствующий портье Мервин и после долгих рассуждений тушит свечу. Персонаж этот наиболее симпатичен, т.к. сам автор пьесы, бросив школу в 16 лет, изредка подрабатывал в качестве работника обслуживающего персонала.

Возвращается безрукий, никакой руки он, конечно, не нашел, взбешен еще больше, обливает наркоманов бензином и угрожает поджечь. Нервы зрителей напряжены до предела. Однако все персонажи вдруг начинают нравиться друг другу, обмениваются рукопожатиями, и спектакль счастливо заканчивается.

Такова основная канва событий. Есть еще длинные разговоры по телефону, из которых зритель узнаёт, что семидесятилетняя мама Кармайкла полезла на дерево снять зацепившийся там воздушный шарик (!), свалилась и находится при смерти; есть украденный кактус и монологи про обезьян, но связь между этими событиями есть только в голове автора, а скорее всего, ее нет и там. Спектакль представляет собой бессвязную низкопробную чернуху.

Возникает вопрос: откуда у автора пьесы такие бредовые мысли и зачем они понадобились почтенному когда-то Омскому академическому театру? Все персонажи Макдонаха наркоманы. Не исключено, что при таком уважительном отношении к наркоманам и сам автор пьесы неравнодушен к «запрещенным препаратам». Пусть так, но художественная практика последних десятилетий свидетельствует, что алкоголики, наркоманы и извращенцы из числа писателей также могут быть носителями определенных мыслей, как правило, дьявольских, поищем их.

В финале спектакля, заподозрив ложь Кармайкла, Мервин настойчиво уточняет обстоятельства потери им руки, и проницательному зрителю (есть ли он в зале?) становится ясно, что никакого поезда не было, Кармайкл сам правой рукой отрезал себе левую (!) И здесь возникает главный и очень интересный вопрос: зачем юноша отрезал себе руку и почему он с того же времени ищет ее, хотя это полная нелепость с точки зрения здравого смысла?

Уверен в том, что автор не сумел свести здесь концы с концами. Он не только не дает никакого ответа, но даже и намека на него. Семь лет Мартин Макдонах корпел над этой пьесой, хотя предыдущую написал за восемь дней, и так и не смог, вероятно, закончить ее, а омский театр слепо, слово в слово пересказал пьесу, как страшную русскую сказку о медведе, который ходит по деревне и ищет свою отрубленную ногу, которую мужик уже сварил и съел. Постановщики пьесы показали себя людьми с ограниченными способностями, сродни инвалидности, не сумев вникнуть в помраченный замысел автора.

Ответ здесь заключается единственно в том, что автор имел цель посмеяться над Нагорной проповедью Иисуса Христа, где сказано: «И если правая твоя рука соблазняет тебя, отсеки ее и брось от себя; ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну» (Мф.,5: 30). Замысел автора, несомненно, был в том, что наивный 17-летний юноша, буквально следуя учению Иисуса Христа, отрубает себе руку, чтобы не грешить, но тут же сожалеет о содеянном, считая себя жертвой обмана, и начинает искать ее, потому что исполнение пожелания Христа не принесло ему спасение. Тем самым Мартин хотел показать несостоятельность христианства, но никто этого не понял, включая критиков, рецензии которых на спектакли разных театров пришлось неоднократно читать. Чемодан отрезанных рук свидетельствует, по замыслу автора, что Кармайкл не единственный обманутый последователь Иисуса Христа, а бандиты, якобы подсунувшие его руку под поезд, есть служители католической церкви, соблазнившие его в веру. Отсюда и слово «ненависть» на его руке.

В эту концепцию спектакля хорошо вписывается и горящая свеча. В Евангелии сказано: «И зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме» (Мф., 5. 15). Вот драматург и зажигает ее, и ставит не под сосудом, но на подсвечнике и каком? На канистре с бензином! Как свечка на бензине, так и весь спектакль оказался светильником, зажженным дьяволу, а не Иисусу Христу. Как не вспомнить здесь слова 27-го псалма: «Нечестивый уловлен делами рук своих».

Один биограф драматурга – есть уже и такие при здравствующем театральном идоле – вскользь заметил, что Макдонах «вдребезги разбил символы католической веры». Становится ясно, что та невидимая мама 70-80 лет, полезшая на дерево за воздушным шариком, с которой Кармайкл так неуважительно говорит по телефону, символизирует католическую церковь, а шарик, зацепившийся за дерево, есть распятый на древе Иисус Христос! Указанный в пьесе 70-80-летний возраст этой «мамы», скорее всего, определяется тем, что в 1920-е годы в Ирландии происходила гражданская война, после чего в 1932 г. она провозгласила независимость от Великобритании. Год написания пьесы – 2010, отнимем от этой даты 1932 г. и получаем 78, что и определяет возраст «мамы» Кармайкла, а на самом деле веры католической в Ирландии. Мама упала с дерева и находится при смерти – это лишь фиксация того факта, что католическая вера теряет свое влияние, храмы закрываются, люди отходят от Христа. Мама упала с дерева, потому что Христос ничего не дал ей, Он всего лишь воздушный шарик.

Пьеса была задумана как провокация против веры христианской, но в омском театре она сведена к банальной комедии ужасов. Создателям спектакля хорошо понятны и привычны пестрящие здесь слова «хоть попой ешь», «мы оба в чудовищной заднице», «сиди на своей жирной жопе, мама, и брось читать мои журналы», «скажи спасибо, что я не врезала тебе тогда по яйцам» и так далее, но уловить общие идеи Макдонаха и невнятную логику пьесы они не смогли. Постановка «Безрукого» в омском театре оказалась не только очередным вызовом в нравственном отношении, но и обнаружила недостаток общего развития постановщика Дмитрия Егорова, этого «одного из самых востребованных режиссеров в России».

Зачем ему, спрашивается, копаться в истории этой Ирландии? Его, 1980 г. рождения, интересуют совсем простые ценности, которые он нашел у Макдонаха на поверхности и которых ему вполне достаточно. Он называет закон о запрете мата в театрах России с 1 июля 2014 г. абсурдом, а в одном из своих интервью в Новосибирске (сам он из Питера) дает развернутую картину состояния своей души: «Из нашего спектакля «Довлатов. Анекдоты» мы теперь все маты убрали. Хотя все, кто видел этот спектакль летом, еще до запрета, отнеслись к ним со здоровым смехом. И никого эти маты не оскорбляли, не унижали, а наоборот доставляли хорошие эмоции. Хотя найдется какой-нибудь больной человек, который придет в зал с диктофоном, и у театра начнутся большие проблемы». Обратим внимание, как он всё извращает: потенциального сторонника чистоты русской речи и нравственности он объявляет больным, а себя, сквернослова, подразумевает здоровым, мат для него – носитель «хороших эмоций».

И у него, между прочим, тоже есть мама – театральный критик, редактор «Петербургского театрального журнала», профессор театральной академии Марина Дмитревская, которая часто бывает в Омске. В мае 2013 г. она устроила нам фестиваль, в котором артисты Словении натурально показывали зрителям половые органы, материли и проклинали сидящих в зале зрителей. И что же? Она в наглую наградила их дипломом «за смелость в развитии жанра политического театра». В СМИ же она разместила статью под откровенно преступным заголовком: «Пристукни славянина, прихлопни его!», но к суду за разжигание национальной ненависти привлечена не была.

Таким образом, сын оказался сквернословом не в первом поколении. Спектакли с ненормативной лексикой они с мамой называют «честными и жесткими», а всю остальную драматургию клеймят архаичной, рутинной. «Безрукий из Спокана» был официально признан лучшим спектаклем года, и это значит, что инвалидами, по аналогии со словами Маяковского «все мы немножко лошади», являются немножко все причастные к созданию этого спектакля и все награждающие его. Из дурно пахнущего вещества театр слепил конфетку, которую предлагает неразборчивому зрителю. Так, назойливым внушением, зомбированием создается миф о гениальных драматургах и великих режиссерах. Ложь и цинизм налицо.

Первая постановка «Безрукого» в России осуществлена в пермском театре «У Моста» художественным руководителем Сергеем Федотовым, чем он неимоверно гордится. Отличается ли принципиально его постановка от омской? Судя по его интервью одному из журналов, нет. Он сводит содержание своего спектакля всего лишь к «переосмыслению категории телесного», к какой-то нелепой «идее физической потери руки». Он каким-то образом увидел в этой вульгарной пьесе автора, не имеющего элементарного образования, «невероятный сплав классической глубины и постмодернистской иронии». Иронию еще можно при желании усмотреть, но увидеть здесь классику – это уже из области нелепой фантазии и отсутствия его собственного представления о классике. В другом интервью Сергей Федотов делает обобщение постановок «Безрукого» по всей России и этим избавляет нас от необходимости заниматься ими нам самим. Он сообщает: «В России сейчас настоящий макдонаховский бум – поставлено более 120 спектаклей. Но русские постановщики Макдонаха не могут понять ГЛАВНОЕ. Сколько я видел русских постановок, чаще всего они основываются на экспрессивности, жестокости, грубости – вытаскивают то, что сверху. А Макдонах по сути своей очень добрый и мягкий человек, и все тексты его – о человечности». Возникает после его слов вопрос: если пьеса о человечности, то почему все режиссеры видят в ней жестокость и грубость, и почему слово ненависть прямо написано на руке главного героя? Нет сомнения, что Сергей Федотов посчитал Макдонаха мягким и добрым лишь после краткой встречи с ним в Ирландии, где оба они были, конечно, взаимно любезны.

В создании мифа о Макдонахе его активно поддерживает театральный критик Павел Руднев, 1976 г. рождения. Он переводчик «Безрукого», помощник художественного руководителя МХТ имени Чехова по спецпроектам, член каких-то драматургических жюри и редколлегии театрального журнала, преподаватель несчастных студентов в вузах и прочее – словом, критик высшей пробы, негде ставить клейма. Первая постановка «Безрукого» в мире состоялась на Бродвее, и Павел Руднев успел побывать и там (понятно за чей счет), но ничего нового о той постановке мы от него не узнаем, кроме уже известного: «Спектакль о судьбе несчастного инвалида. Какие-то отморозки лишили его кисти руки и помахали ей ему, истекающему кровью, и он хочет вернуть то, что когда-то ему принадлежало». Зачем, спрашивается? Павел Руднев восхищен тем, что «на Бродвее главную роль играет настоящая голливудская звезда Кристофер Уокен», который «верно передает всю мучительную телесность человека, пытающегося ловко обходиться одной рукой». Верно или неверно, откуда ему знать, он что, Руднев сам однорукий? Да и подходящая ли тема «ловко обходиться одной рукой» для художественного произведения? Похоже, что на Бродвее «Безрукий» выглядит столь же примитивно, как и в России. Павлу Рудневу так и не пришлось задуматься над тем, как это можно и зачем отрезать руку поездом, а 70-летней бабушке зачем понадобилось влезать на дерево за воздушным шариком. Да и трудно от него этого ожидать, судя по его плохому знанию русского языка. В его рецензиях нередко можно встретить такую развесистую клюкву, как: «пара-тройка шматков соломы» (шматок – это кусок чего-то, но никак не соломы), «Ленский сыплет мел, словно божественную пыльцу и осаливает всех этим волшебным порошком» – это уже похоже на плод воспаленного воображения.

О Павле Рудневе добавлю, что он тот самый, который в восторге от извращенного спектакля «Онегин» режиссера Тимофея Кулябина в новосибирском «Красном факеле». Вот его слова: «Онегин, отвечая на письмо Татьяны, протягивает ей коробочку с одноразовыми платочками – единственное, чем он может помочь несчастной ДУРЕ». Мне самому пришлось видеть этот спектакль и писать о нем, и потому уверенно могу сказать, что руки ни ему, ни Кулябину при встрече бы я не подал, хотя при ней и нет слова ненависть. Просто человек, называющий один из самых прекрасных русских женских образов дурой, ставит себя за пределы русской православной культуры, и допускать его в качестве критика управлять театральным процессом в России недопустимо.

Итак, известные спектакли «Безрукого», в лучшем случае, не выходят за рамки проблем инвалидности и потому уместно напомнить, что день 3-го декабря решением Генеральной Ассамблеи ООН провозглашен Международным днем инвалидов. В мире их один миллиард и в том числе в России более 13 миллионов. Не пора ли Омскому академическому театру и другим приверженцам «гениального» Макдонаха зарегистрироваться в обществе инвалидов, создав свою театральную секцию? С праздником вас, служители Мельпомены, духовного здоровья вам.