- Годы приходят и уходят, а песни Юрия Михайловича Антонова будут слушать всегда, - обмолвился как-то певец. Как в воду глядел. Под завязку забитый зал был искренне рад встрече с кумиром своей молодости. Чего не скажешь о Юрии Михайловиче. Покашливая и шмыгая носом, он сразу ­объявил, что простужен. А когда омичи бодро прокричали из зала, что у них со здоровьем все в порядке, Антонов саркастически заметил: "Оптимисты!" О капризах и вечно плохом настроении Народного артиста России ходят легенды. Говорят, он вечно чем-то недоволен и может часами изливать желчь. А потом вроде ничего, отходит… К примеру, поначалу публика с недоумением смотрела, как маэстро дружески пожимал (или все-таки тряс?) руки дамам, дарившим цветы. А когда какая-нибудь задерживалась около Юрия Михайловича, он тут же пояснял залу: "Она никуда меня не приглашала, просто вспомнила, что двадцать лет назад была на моем концерте".
Послушать легендарного исполнителя, удостоившегося похвалы самого сэра Пола Маккартни, пришли зампред областного правительства Ирина Прозорова и гендиректор­ "Стройподряда" Сергей Оркиш, Наталья Кукушкина ("ТелеОмск-АКМЭ"), Юлия Шестакова (Школа джаз-модерн танца), Владимир Никеев (Музыкальный театр), Владимир Кригер (Русский народный хор), Светлана Бородина (Омская филармония).
Свое живое выступление в Омске Антонов начал с традиционной "Крыши", а пел так, что у автора этих строк складывалось впечатление: как же его достала эта самая "Крыша"! Потом были "Зеркало", "Море", "Снегири", "Белый теплоход" и далее по списку… По интернету даже гуляет народная легенда: мол, на самом деле Юрий Михайлович ничего не сочинял, а писал за него все другой человек, потом он умер, и с тех пор у Антонова не появилось ни одной новой песни. Впрочем, то же самое говорили об Александре Блоке, когда он внезапно замолчал после революции.
Секрет непроходящей горячей любви народа к песням Юрия Антонова кроется в их потрясающем мелодизме. Вы пробовали напеть что-нибудь из "Тутси", "Рефлекса" или "Премьер-министра"? То-то и оно! А Антонова можно петь и двадцать, и сто двадцать лет спустя.