Челночно-рождественская

1992 год. 23 декабря. До католического рождества два дня. Последняя электричка Варшава-Брест берется приступом, как в фильме о взятии Зимнего Дворца. Впереди две недели рождественско-новогодних каникул, и все русско-­белорусское торговое братство решило вернуться на родину. Вещи и люди грузятся, вносятся, втаскиваются и втискиваются в окна, двери, форточки. Мат, визг, смех и прочая предрождественская суета. В шестиместных купе по 15-20 человек. Сумки, мешки, узлы, коробки в узком коридоре вагона возвышаются метра на полтора и занимают всю полезную площадь. Белорусский пограничник для проверки паспортов по-домашнему восседает напротив купе прямо на коробке PANASONIС где-то под потолком вагона.
- Овсяникова. Таааак. Есть такая.
- Пшеничная. Ага. Добро пожаловать.
- Ржаницин. Ха! Ну просто сплошные злаковые...
- Хлебникова. Ха-ха! Прям булочная, а не купе.
- Пряников. Пряников?! Ну вы даете! Бакалея!
Ситуация начинает прапора откровенно веселить.
- Кукуруза. ??? Ку-ку-ру-за... Ку-хахаха-ку-ой, мамочки-ру-за!!! КУКУРУЗА!!!
- Коля, бросай все на х..., ха-ха-ха, иди сюда! - кричит "наш" прапор напарнику, проверяющему вагон с другой стороны. Иди - это сказать легко. Коля, как охотник на болоте, пробирается, проваливаясь по пояс в сумки, к нашему купе. Его настроение улучшается по мере ознакомления с фамилиями. На Пряникове он уже хохочет, а на Кукурузе начинается форменная истерика с обоими. Минут через пять, смахивая слезы, дернул же черт одного из них спросить:
- Может, у вас и Гречиха есть? Ха-ха-ха.
И тут Леня Гречиха протянул им свой паспорт...
Бравые прапоры уже не смеялись, они выли, бились головами о стенки вагона, мычали что-то нечленораздельное, и мы всерьез начали опасаться за их психическое здоровье... Такая история.

Издержки воспитания…

Одна очень уважаемая не только мной столичная фирма каждую весну на протяжении многих лет приглашает руководителей лучших туристических агентств в Испанию на так называемый конгресс. Поскольку почти все участники друг друга знают, подолгу не видятся, то отмечать встречу начинают еще в московском аэропорту, продолжают в самолете и заканчивают уже в отеле на месте, как правило, далеко за полночь. Но все проходит очень пристойно, т.к. люди все состоятельно-состоявшиеся, дрянь не пьют, а возраст и статус дебоширить не позволяют. И вот март, Бенидорм, если кто-то не знает, это в Валенсии. Утомившись от дороги и интенсивного общения, слегка покачиваясь от количества выпитого виски, в половине третьего ночи поднимаюсь на 18 этаж в свой номер. С блаженством вытягиваюсь один на огромной кровати, начинаю засыпать, мысли поплыли, запутались... И тут слышу, так тихо-тихо, жалобно-жалобно: "П-о-м-о-г-и-те... Кто н-и-б-уууу-дь!" Первая мысль: "Допился..." Но голос слышен все отчетливее. Сознание в состоянии полусна сопротивляется и никак не хочет просыпаться. А голос продолжает взывать, но уже как-то обреченно и вдобавок по-русски. Чудовищным усилием воли заставляю себя встать. Обойдя номер по периметру, понимаю, что голос слышен с улицы. Выхожу на балкон и двумя этажами ниже по диагонали вижу на балконе такую картину. Девушка модельной внешности в топике, с голым пупком, в одних колготках на босу ногу, синяя от холода (в марте ночью чуть больше +10оС) с потухшей сигаретой в руке, тихим жалобным голосом подвывает: "Кто-нибудь, помогиииииите". Как потом выяснилось, вышла покурить, а дверь-то и захлопнулась. Но самое смешное не в этом. Уже после всего я ее спросил: "А что ты так тихо звала на помощь?" И знаете, что она ответила? Повторяю дословно: "Так ночь ведь. Боялась кого-нибудь разбудить".