По одежке встречают. В жизни мы не носим постоянно нарядную одежду – ее и в старину не носили, были бытовые варианты, – а в храм, на уличные «гулятельные» праздники надеваем. И мой шестилетний сын Ерема с удовольствием все это носит и называет не «фольклорной», а «православной одеждой».
Забавно, что, когда мне нужна одежда светского характера, я теряюсь и не знаю, что надеть, потому что фольклорной одежды у меня много, а обычную я почти не покупаю: то, что мне нравится, – слишком дорогое, а того, на что денег не жалко, мне не надо. Мне все время на фестивалях говорят: «Ой, сколько у тебя нарядов!». Тем, кто шить не умеет, народный костюм обходится очень дорого, так что некоторые считают меня богачкой, а я все свои наряды сшила сама. И сколько еще моих нарядов «ходит» на других людях – не сосчитать.

Примечай будни, а праздники сами придут. Конечно, праздники мы дома отмечаем. Мой любимый праздник – светлая Пасха. Правда, иногда для других людей праздник проводишь, а сам не успеваешь. Вот и в этом году на Сорок мучеников мы не стряпались, а обычно печем жаворонков из теста.
Для меня каждый фольклорный фестиваль – праздник: ты погружаешься в живую соборную стихию, из которой не хочется выходить, где все тебя любят. И после фестиваля начинается «ломка», и некоторое время кажется, что краски померкли, потому что ты из живого пространства любви выныриваешь в серые будни. Хотя я совсем не считаю нашу жизнь серой и даже в самые тяжелые моменты моей жизни ощущаю, что счастлива.

Красен обед пирогами. Мои мужчины очень любят борщ и хвастаются порою, что я лучше всех готовлю. Моим «фирменным блюдом» можно назвать заварную творожную пасху – нам в этом плане проще, потому что мы в фольклорных экспедициях записали очень много рецептов.
Давно уже мы не делали северные пряники – настоящие, с медом, когда тесто две недели выдерживают в холодильнике, прежде чем начать лепить, а потом расписывают глазурью – белой, розовой, зеленой.

Калачей покушать, песен послушать. Единственное, чего я так и не освоила и что мне больше всего нравится, – это заварные тертые калачи. Тесто делается вроде как на заварные пирожные, очень долго растирается, в нем даже сахара и соли нет. Берутся керамические блюдечки, на дно кладется кусочек масла, сверху ложкой наливается немного теста, и эти блюдечки ставятся в печь. А потом надо в тишине сидеть – дожидаться, чтобы они не упали, не лопнули. В результате из ложечки теста вздувается большое «полушарие». Мне кажется, что в газовой духовке этого не сделаешь, – можно, конечно, попробовать, но тогда тайна исчезнет.
У наших бабушек в деревнях вообще ничего не пропадает: они выбирают из земли самую меленькую морковку, запаривают ее в ­подслащенной воде и, когда она становится мягкой, нарезают на кусочки, раскладывают на листах и отправляют в русскую печь сушиться. По вкусу похоже на изюм получается, зимой как ириски грызешь.

Сын мой, а ум у него свой. Когда выбирали имя для сына, хотели вспомнить имена, которые были незаслуженно забыты и ушли из обихода. Сначала хотели назвать его Серафимом, но, когда он родился, я на него смотрю и вижу, что никакой он не Серафим. Муж выписал имена из святцев и принес мне в роддом. Я смотрю – «Еремей», ну точно, – вылитый! И Ерема очень гордится своим именем – это же грозный пророк Иеремия, который всю фарисействующую Иудею в страхе держал.
Мы стараемся сына воспитывать в народных традициях. Сегодняшняя педагогика пытается воспитывать морализаторством «в лоб», а народная педагогика – это сказки, пословицы, рассказы о жизненных ситуациях… Там все идет через игру, дети учатся вышивать, ткать, расписывать, резать по дереву, плести. Еремка сам делает тряпичных кукол, травяные игрушки, лепит из глины, ­расписывает игрушки. Мы стараемся ограничить количество покупных игрушек, которые слишком детализированы. У сына всегда были игрушки символические, упрощенные (как в старину) или совсем традиционные – чтобы развивалось воображение, чтобы он мог творить собственные миры и не зацикливался на том, что уже было создано за него. Все «массовые» игрушки у Еремы подарены друзьями.

Где моя суженая – там моя и ряженая. У нас была народная свадьба: исповедь, причастие и служба, потом венчание. Косу мне расплетали, а заплетали уже две, выкуп подружки готовили… Правда, выкуп они все-таки проворонили. Мы допоздна вышивали мой подвенечный наряд и рубаху для жениха и уже в шестом часу решили часок поспать. В результате первой встала на звонок в дверь, но не проснулась моя подруга, спросила, кто там, ей ответили «за невестой», она открыла – «заходите», забыв все, что было подготовлено… Успели только подсунуть тазик, чтобы жених положил свой самый дорогой подарок. Ну, естественно, жених залез в таз сам…

Не всякая блестка золото. Сейчас очень много «клюквенных» коллективов так называемого «сценического направления». «Клюквенными» их называют за нарочитую яркость, неестественность, искусственность. Настоящая культура никогда не бывает ни слащавой, как у Кадышевой, ни вульгарной, как у Бабкиной. Когда я ребенком видела Омский хор или хор Пятницкого, мне совсем не хотелось этим заниматься: какие-то странные одинаковые тети, с огромными синими глазами и приклеенными ресницами… Людей этих, конечно, жалко, – они же не знают настоящего.
Народные хоры вообще все больше делают шоу – им деньги надо зарабатывать. А вот мы можем себе позволить делать праздник. Более того: не делать праздник, а гулять его!