Прочитав пьесу, можно без труда убедиться в том, что ни малейшего отношения к древнему мифу об Орфее и Эвридике даже символически она не имеет. Там поистине божественная супружеская любовь прекрасной нимфы Эвридики и великого певца Орфея, сына речного бога Эагра и музы Каллиопы. Любовь их настолько непреоборима, всевластна и жертвенна, что Орфей пытается вызволить Эвридику с того света, куда она попала после укуса ядовитой змеи. Он рискованно спускается в мрачное царство душ умерших и упрашивает Аида вернуть ему жену. Потеряв ее вторично, он несколько лет оставался верен ей, не желая брака ни с одной из женщин, за что и был растерзан вакханками.
Сравним теперь эту небесную любовь с отношениями основных персонажей пьесы. Он – 30-летний Вэл, бродяга, за что отбывал срок, блудник, игрок, ­браконьер, вор, не прочь пожить за счет своих любовниц. Прозвище у него Змеиная Кожа, а кровь, по его собственному признанию, собачья – с температурой на два градуса выше человеческой.

Она – 38-летняя Лейди Торренс, в 18 лет, до замужества, имела связь с любовником и сделала аборт после того, как тот ее бросил. Старого мужа ненавидит и с радостью ставит ему рога с Вэлом, которого наняла в приказчики. Вэл все время пытается сбежать от нее, но она упрашивает его остаться, т.к. ей страшно и одиноко одной, к тому же она снова беременна, и уже от него. Возникает естественный вопрос: при чем здесь Орфей и Эвридика с их всепобеждающей любовью?
Нет в пьесе никакой любви и быть ее там не может еще и потому, что автор пьесы Теннесси Уильямс был наркоманом и алкоголиком, постоянным пациентом психбольниц и педерастом с юных лет. С чего бы ради гомосексуалист воспевал любовь между мужчиной и женщиной? Режиссер Мерц-Райков со своей супругой Екатериной пишут в программке: «Романтическая трагедия в двух действиях», а критики, вторя им, изощряются в воспевании того, чего нет и в помине.
Пьеса заканчивается тем, что муж Лейди Джейб несколько раз стреляет в блудника Вэла, но жена его Лейди прикрывает полового партнера своим телом, пули попадают в нее, и она погибает. Джейб бросает револьвер, призывает полицию и ложно свидетельствует, что Вэл застрелил его жену и теперь грабит лавку. На улице раздается рев: «Вот он! Хватай! Веревку! Ищи веревку! Тут кое-что почище веревки! Паяльная лампа!». Следует неистовый крик ужаса и муки – то поджаривают паяльной лампой Вэла.
Режиссер же героизирует парочку любовников. Он оставляет их, по существу, живыми, хотя и называет спектакль трагедией. Вэл (Егор Уланов) лежит у ног Лейди почему-то еще до выстрелов, а она в только что надетом эффектном красном платье движется вверх по настилу навстречу выстрелам, как героиня с картины Эжена Делакруа «Свобода, ведущая народ», и остается невредимой.
Отец Лейди приехал когда-то из Италии, у него только и было что мандолина да обезьянка в зеленом бархатном костюмчике. После введения сухого закона он стал из-под полы торговать спиртным. Развел виноградник, настроил беседок, парочки ходили в беседки попивать вино и в них же предаваться блуду. Первая среди них была Лейди, где и забеременела. Райская эта жизнь продолжалась до тех пор, пока ку-клукс-клановцы не сожгли всю усадьбу вместе с беседками, виноградником и самим Итальяшкой – так его все называли – по той причине, что он продавал спиртное неграм. Обезьянка сдохла по старости еще до пожара, прямо во время представления, и отец буднично заявил тогда зрителям: «Представление окончено. Обезьянка сдохла»,.Чем рассмешил людей.
Здесь уместно заметить, что ультраправая организация Ку-клукс-клан в XIX-XX веках представляла ­серьезную силу. Сегодня об этой организации почти не слышно.
Рамки данного материала не позволяют подробней сказать о побочных ветвях сюжета, таких как приключения экстравагантной, взбалмошной и непутевой Кэрол (Юлия Пошелюжная) или монологов экзальтированной ­художницы Ви (­Ольга Солдатова), жены шерифа,
но они не меняют содержание спектакля. А вот роль шерифа в исполнении заслуженного артиста России Александра Гончарука знаковая. Художественный образ его олицетворяет темную силу ультраправых националистов – жестоких, безжалостных, циничных расистов. Шериф великолепен, в черном кожаном пиджаке, мощный, уверенный, с собаками. Впервые на омской сцене собаки производят сильнейший эффект. Злые, ­обученные, послушные, они по команде шерифа жутковато бросаются на сценических преступников, что возможно было видеть раньше только в кино.
Александр Гончарук хорош и без собак. У него давно устоявшаяся харизма, его движения неспешны, замысловатые и говорящие, характеризующие изменения внутреннего душевного состояния персонажа и его побуждения. У него уверенная походка, то вкрадчивая и кошачья, то непринужденная и эффектная, он прекрасно владеет игровым пространством. Интонации его голоса многозначны, дикция отчетливая. Он один может изобразить целую толпу народа.
Вполне соответствует своим персонажам игра артистов Ивана Маленьких, Юлии Пошелюжной, Ольги Солдатовой, но наибольшее эстетическое наслаждение доставляет Татьяна Прокопьева (медсестра Бьюла). Она порхает по сцене, что особенно впечатляет при ее, прошу прощения, уже не девичьей фигуре. Она выражает целый спектр состояний простонародной женщины – ироничной, лукавой, наблюдательной, любопытной, изобретательной, неизменно жизнерадостной и порядочной. В партнерстве с Ларисой Свирковой (Долли) они составляют замечательный гармоничный дуэт, с ними не скучно.
Однако сложилось впечатление, что игра главных персонажей уступает другим.
Игра Екатерины Потаповой (Лейди) показалась мне лишенной энтузиазма, да и откуда ему взяться при такой ее героине. Не сумел раскрыть ее способности и режиссер. Вот явная нелепость. Важнейшим диалогом в спектакле является решающее объяснение Лейди со своим бывшим первым любовником – Дэвидом. Она с болью сообщает ему спустя 20 лет, что была беременна от него, вынуждена прервать беременность и погубить его ребенка. И что же? Она вынуждена говорить куда-то в пустоту. Его нет в числе действующих лиц, как у автора пьесы, а какая необходимость убирать персонажа? Артисты рвутся к ролям, режиссер оставляет их без работы. Оказалось, он сократил число действующих лиц в два раза – оставил 9 из 19-ти.
В пьесе акценты проставлены четко и определенно, в спектакле они неумело размазаны. Режиссер с супругой решили блеснуть, адаптировав пьесу к русской действительности. Как они это делают? Слова «попивали красное итальянское винцо» они заменили «самогоном». Ну это ладно, не принципиально, но вот «черномазые бестии» они заменили «чурками», и это совсем другое дело. Они делают намек на то, что в России обижают «чурок», что является ложью. В столице нашей Родины Москве «чурки» давно уже составляют ­больше ­половины населения и, соответственно, русские в меньшинстве.
В спектакле можно увидеть и ряд других нелепиц. Например, реплики автора пьесы, написанные для постановщиков, зачитываются по микрофону персонажами: «Высокий потолок, потемневшие от сырости и паутины стены, большое замызганное окно…». Так режиссер компенсирует полное отсутствие декораций. Режиссер не понял пьесу и не представляет, что ему нужно сказать зрителю.
Кого же воспевает режиссер-немец в русском городе? Какие нравственные и духовные ценности проповедует этот парень? Он преподносит нам персонажей, активно нарушающих все десять заповедей, данных Богом еще Моисею: возлюби Господа Бога и ближнего своего, как самого себя, не убий, не укради, не прелюбодействуй, не пожелай жены ближнего твоего и прочее.
Возлюбить ближнего своего требует Закон, а Лейди предлагает медсестре (­Татьяна Прокопьева) сделать мужу укол, ускоряющий его кончину. По ее просьбе аптекарь приносит ей ночью лекарства, а она говорит ему вслед: «Проваливай, старый ублюдок!» Хрустальная мечта ее, между прочим – восстановить виноградник после смерти мужа и снова спаивать и развращать население. Или вот еще урок главного героя: «Все мы приговорены к пожизненному одиночному заключению в собственной шкуре». Вместо евангельской мудрости театр предлагает нам философию, принадлежащую самому гомосексуалисту – автору пьесы.
Как можно поощрять такие постановки? Четвертый ряд зрителей, где располагается по обычаю руководство культуры области, начиная с заместителя губернатора, радостно аплодирует создателям спектакля, а зал поддерживает их. Оставь надежду, читатель, на отечественную заботу о нравственном оздоровлении граждан области. Спасайся сам, для чего забудь о театре.
Последние слова, которые говорит Лейди в пьесе, вспоминая их погибшую от долгой пляски на солнцепеке старую обезьянку, это слова отца: «Представление окончено… Обезьянка сдохла…» После чего мне только и остается сказать: «Дохлую обезьянку преподнес театр зрителю».