Спешу успокоить читателя, а, может быть, кого-то и разочаровать. В спектакле нет ни традиционно натурального, ни гомосексуального секса. Однако есть исполнение ролей артистами противоположного пола, причем поголовно. Роль князя Мышкина исполняет Ингеборга Дапкунайте, а женские роли – мужчины. В роли Настасьи Филипповны Роман Шаляпин, Аглаи – Павел Чинарев. Евгений Ткачук исполняет роль Рогожина, но он и двое других мужчин эпизодически играют то женские, то мужские роли.
Стремление к переодеванию в одежду противоположного пола на международном языке носит название трансвестизм. Он не всегда является признаком транссексуала, т.к. человек, который поступает таким образом, не всегда идентифицирует себя с противоположным полом. Но Дапкунайте как раз во что бы то ни стало вовсю старается выдать себя за мужчину, а Роман Шаляпин или Павел Чинарев – за женщин. Нет ни малейшего основания подозревать актеров, но возникает подозрение к режиссеру в скрытой пропаганде транссексуалов.
Это проявилось на обсуждении спектакля, устроенном после его окончания. Присутствовало около полусотни зрителей преимущественно женского пола. Задаваемые артистам вопросы свелись к тому, что нового обнаружила в себе Дапкунайте при исполнении роли мужчины, и к Роману Шаляпину о том, как он стал женщиной и насколько обогатился духовно. При этом Ингеборга весьма скабрезно отвечала на вопросы, как будто она находилась с друзьями где-нибудь в курилке. Её неприличные ответы нет возможности дословно воспроизвести здесь. Зрители с интересом отмечали также, что князь Мышкин показан бесполым. Тему трасвестизма в спектакле, по меньшей мере, можно отнести лишь к следованию моды, но даже это не красит режиссера и его единомышленников.
В форме же и содержании спектакля можно ­найти много любопытного. Удивляет яркая, оригинальная форма. Совершаются безудержные пластические фантасмагории. Слов почти нет, есть страстные, экспрессивные танцевальные движения, акробатические трюки, стремительная езда на деревянных конях и тому подобное, что держит зрителей в непрестанном напряжении. Забавен, например, такой фрагмент. Рогожин упал на пол в дверях, которые зажали ему голову, и бедняга долго совершает сложные кульбиты, чтобы освободиться, пока Настасья Филипповна, подойдя, легонько не открыла их. Сцена навеяна режиссеру, вероятно, рассказами князя о казнях через гильотину в революционном Париже.

Гротескная пластика и пантомима носят характер клоунады, при которой князь Мышкин как бы символизирует Пьеро, Рогожин – Арлекина, Настасья Филипповна – Коломбину. Странный метод в изложении романа, но надо ли удивляться, его подсказывает сам Достоевский уже в парадоксальном имени персонажа: Лев Мышкин. Фильмы и спектакли по роману «Идиот» обычно полны слез, надрывов, закатываний глаз, воздеваний рук и тому подобных внешних проявлений переживаний, а здесь – клоунада!? Режиссер и актеры пародируют ­штампы, доводят их до гротеска и комизма. Так, Настасья Филипповна представлена высоким Романом Шаляпиным в виде роковой женщины, несущей тему смерти. Лицо ее прикрыто надвинутым черным париком, глаза обведены темными кругами, на полуголое тело накинута медвежья шуба Рогожина.
Рогожин же дьявольски хорош. Он освобожден от всех примет купца 19 века, и всего лишь в красном жилете на голом теле. У него красные круги вокруг глаз и черная борода разбойника. Он виртуозно перемещается по вертикальной стене или поднимается в проемах двери, упираясь ногами в косяки.
Монументальная стена – главное сценическое устройство сценографа Павла Семченко. По ней можно перемещаться на самый верх, что дает богатые возможности актерам показать свои физические возможности, характеризуя образы персонажей. Спектакль «Идиот» режиссера Максима Диденко некоторые неспроста относят к так называемому физическому театру. Высокие двери в стене имеют конфигурацию гроба, и это тоже вполне логично, т.к. судьба основных героев спектакля трагична.
Итак, форма спектакля яркая, а вот содержание его не очень внятное. Дело, прежде всего, в том, что одни и те же артисты исполняют по несколько ролей в разном платье и гриме, и приходится всматриваться, кто есть кто. Есть недосказанность в некоторых сценах и эпизодах уже по соображениям режиссера. Наиболее серьезным из них является несение Креста. Появляется мощная в одних плавках фигура Настасьи Филипповны (не забываем, что это Роман Шаляпин). Она тащит толстую доску, копируя силуэт Иисуса Христа. Останавливается, оказывается, что это не одна доска, а сложенные две. Он превращает их в крест под прямым углом, затем под косым, переворачивает, швыряет оземь и плюет на него.

Имеет место явное надругательством над христианским Крестом, и это нехорошо, но режиссер наверняка скажет, что таков бред персонажа. Я же склоняюсь к тому, что это именно надругательство самого режиссера. Так модно, как и гомосексуализм и трансвестизм. Для такого вывода мне достаточно еще лишь одного штриха. Артисты появились на сцене под занавес, и я оказался в недоумении: среди них был режиссер Кирилл Серебренников! Как оказался он в Омске, ведь его только что освободили из-под домашнего ареста, под которым он находился более года по обвинению в мошенничестве в особо крупном размере? Не сразу я сообразил, что это двойник Серебренникова, и имя его Максим Диденко – режиссер данного спектакля. Он сознательно, о чем свидетельствует на нем незабываемая особенная шапочка Серебренникова, отождествляет себя в знак солидарности с Серебренниковым, а тот сторонник гомосексуальных связей и надругательства над всем святым.
Великий Достоевский всю жизнь шел к Богу, стал пророком в судьбах России и ее народа, и подобное глумливое издевательство над Крестом оскорбительно для его памяти и всех православных, какими бы соображениями ни руководствовался режиссер Диденко.
Много есть режиссерских и сценических находок, но если, например, Рогожин представлен потрясающе реальным буйным типом из романа Достоевского, то игра Дапкунайте вызвала у меня полнейшее неприятие. Тщедушное дитя Прибалтики в костюме Чарли Чаплина как бы сгодилась, но она еще и пищит в натуральном смысле. Режиссер не дал ей слов. Если она по-мышиному пищит потому, что фамилия князя – Мышкин, то это невероятный примитив. Она старательно трудится, но сказать, что она создает образ князя, будет чересчур.
Дапкунайте исполняет наравне с другими сложные в физическом плане фигуры, пританцовывает, но никакого отношения к образу князя это не имеет, несмотря на всю похвальбу, которая сыпется на нее абсолютно от всех столичных критиков. Привожу пример из журнала «Ваш досуг»: «Главное украшение спектакля, конечно, Ингеборга Дапкунайте. Актриса бесстрашно вживается в роль Мышкина, немого малыша в чаплиновском котелке. Семенит ножками, кивает головой как китайский болванчик, жалостливо пищит. Ее князь – худенький зверек, попавший в страшную страну. Трактовка неожиданная, но точная». Такую трактовку работы Дапкунайте, в свою очередь, считаю насмешкой над здравым смыслом.
Превратить русского князя в жалкую зверушку – вот чему нашла восхищаться автор статьи. Понятней станет физиономия её, если дочитать «трактовку» до конца: «Диденко вслед за Достоевским утверждает: чистые и добрые в этой стране не выживают». Во-первых, возможно, Диденко говорил ей это лично, но из спектакля этого не следует. Во-вторых, Достоевский ни при каких обстоятельствах такого сказать про свой народ не мог. В третьих, она разоблачает сама себя, т.к. недурно проживает там, где «чистые и добрые не выживают». Какой же надо быть тогда?
Временами клоунада утихает, и персонажи вбрасывают какие-либо провокационные политические заявления типа головоломки: «Русский либерализм пока еще не русский либерализм». Похоже, подобная мысль пришлась по душе человеку, похожему на губернатора Александра Буркова, сидящему в элитном ряду. Он с отеческой улыбкой тихо аплодировал вместе с другими, которые находились в восторге только от лицезрения эстрадной и кинодивы Дапкунайте.
Всё спокойно в губернии №55, вот только мусор некуда девать да покойников. Приходится пока пользоваться крематорием соседней Новосибирской области. Ну пошалили москвичи, побегали по сцене с полицейским пистолетом современного образца, но так ни разу и не выстрелили, никого не убили. Вот и начальник департамента культуры Омска Владимир Васильевич Шалак сидит тут же, цел и невредим, дай ему Бог здоровья и дальше.
О демократии пусть каждый соображает, как может, но с другим заявлением постановщиков согласиться уж никак нельзя: «Русские привыкли страдать и утешаются своим страданием». От лица как бы Достоевского постановщики приписывают русским нравственный мазохизм, унижая один из великих народов планеты.
Спектакль оставляет смешанные впечатления. При общей чужеродной политической, идеологической и религиозной направленности клоунада его удивляет творческой новизной и дерзостью в жанре визуального (физического) театра. Не может оставить равнодушной и самоотверженная игра артистов, узнаваемых омичами по разного рода фильмам. В любом случае спасибо директору академического театра драмы Виктору Прокопьевичу Лапухину, предоставившему омичам возможность ознакомиться с тем, что происходит на подмостках столичной сцены.