– Марат, как в вашей жизни появилась режиссура?
– У меня брат приехал в Москву и поступил в Щепкинское училище, на актерское. Брат уехал, а я не очень ­понимал, чем буду заниматься. Решил пойти проторенной дорожкой. Подумал, что мне это тоже будет интересно. Приехал в Москву, но опоздал на поступление во все вузы. Поэтому сначала поступил в Московский институт культуры на отделение «Режиссура любительского театра». Проучился там три года, но в основном был там скорее как артист, потому что за это время ни одного отрывка не поставил. Зато играл в чужих. А потом я пришел во ВГИК на актерский на курс Иосифа Райхельгауза, где проучился некоторое время и ушел.
– Поняли, что кинематографическая карьера это не ваше?
– Там была непростая история с нашим курсом. Набравший его Иосиф Леонидович Райхельгауз в тот момент был ГИТИСовец, а во ­ВГИКе на тот момент сформировалась своя команда. Наш курс во всем противоречил общим вгиковским принципам. Началась конфликтная ситуация, в результате которой в конце первого курса было отчислено 20 человек из 25. В итоге я ушел из ВГИКа, а я потом доучивался на режиссуре в ГИТИСе.
– После просмотра ваших интервью в интернете складывается впечатление, что вы очень цените слово – говорите скупо и емко. А какие слова вам бы не хотелось слышать из уст журналистов о себе?
– Ну кто я такой, чтобы кому-то говорить, какие слова произносить, а какие нет. Главное, чтобы люди вели себя порядочно. У вас как у журналистов какая-то своя история, в которой я не все понимаю.
– «Дракон» в Омском академическом театре драме как возник? Режиссер, который пересек 40-летний возрастной рубеж, задумался о том, как сложно преодолеть себя? Ведь пьеса Шварца и об этом тоже.
– Название предложено Омской драме мной. А как возникают названия в голове режиссера – это таинственный процесс. Материал основан на легенде, где герой, побеждающий дракона, сам превращается в него. Речь идет о каком-то замкнутом круге, из которого люди никак не могут выбраться. Это актуально для любого человека, потому что любой так или иначе попадает в эту ловушку. Материал не очень прямой. В нем есть, что ­разгадывать. Пьеса довольно прозрачна, и в ней все очень внятно. Все, чего хотят персонажи этой пьесы, понятно. Это не Антон Павлович. Но при всем при этом – то, как устроена пьеса, то как она сконструирована, требует внимания. Из этого и родилась идея сценического воплощения – визуальный ряд.
– По-вашему это пьеса не о противостоянии с властью, а о борьбе с самим собой? Многие убеждены, что автор, написавший «Дракона» в 1944 году, своим произведением намекал на то, что творилось в стране.
– В каком-то смысле это так. Просто этого недостаточно для спектакля. Слишком прямолинейно. Это газетная вырезка получается. Мне кажется, что художественное произведение отличает большой диапазон смыслов. Если же он один единственный – это прямое высказывание, не имеющее ничего общего с художественным произведением.
– Важно всё-таки победить дракона в себе?
– Эта мысль там есть. Она напрямую озвучена персонажем. Нет ничего скрытого, тайного. В конце пьесы персонажи говорят об этом, что дракон поселился в душах всех граждан и нужно работать над этим. Это прямым текстом говорится. В этом нет никакого открытия и никакой тайны. Еще раз повторюсь: в самой пьесе всё прозрачно. Но какова она сегодня, когда мы берем эту структуру? Когда возникают вопросы – почему? Как это решать? Всегда вопрос «как?» имеет принципиальное значение.
– В роли Дракона однозначно появится Михаил Окунев?
– Дракона у нас играет Влад Пузырников. Этот герой и в пьесе очень ­обаятелен, и Пузырников замечательно играет эту роль. Он очень хорош.
– А роль его оппонента Ланцелота кому отдали?
– Его сыграет Олег Теплоухов.
– То есть, подобно Марку Захарову в фильме «Убить Дракона» 1988 года, вы не стали делать Ланцелота записным красавцем, как принято традиционно?
– Я не знаю, кто так считает. Я лично видел одно-единственное воплощение этой пьесы от Марка Анатольевича Захарова, где Ланцелота играет Александр Абдулов. Не могу сказать, что это решение мне близко. Это была версия Захарова. Взрослые люди не могут ориентироваться только на этот взгляд. Была версия Акимова, другие версии, с которыми кто-то мог быть не согласен. Никто не знает, как это должно быть, кто это должен играть. В данной постановке это всего лишь мои ощущения от того или иного персонажа.
– Главный женский персонаж, Эльзу, которую спасет от гибели в лапах Дракона Лацелот, кто на сцене воплотит?
– Валерия Ивановна Прокоп. Я сразу знал, что герои будут возрастными, и это первое, что пришло мне в голову.
– Значит, в версии Гацалова Эльза не молодая девушка, а очень опытная женщина.
– Да. Но у нас занято 12 человек молодых артистов. Однако центральные роли достались опытным.
– Вам не интересны наши молодые артисты? Есть мнение, что в Омской драме нет молодого героя.
– Я не изучал вопрос. Но, повторюсь, мной изначально было решено, что этот ­материал будут играть очень взрослые артисты, молодость которых пришлась на то время, когда эта пьеса была запрещена (пьеса «Дракон» Евгения Шварца в СССР находилась под запретом 18 лет, – примечание «БК»).
– На какого зрителя вы рассчитываете?
– На внимательного, готового к диалогу, как бы это пафосно ни звучало. На зрителя, не воспринимающего театр как сферу обслуживания.
– Я правильно понимаю – спектакль не кассовый?
– Не понимаю, что вы вкладываете в это понятие. Надо посмотреть, какой спектакль у нас получится, но мне кажется, что сам материал имеет большой зрительский потенциал. Потому что история имеет отношение к каждому человеку.
– Имеет. Но эта пьеса в Омске в новое время ни в одном из наших театров не ставилась. Может быть, не случайно? Возможно, наши режиссеры считали, что омская публика на спектакль по «Дракону» не пойдет?
– Не думаю. Это очень-очень крепкая классическая пьеса с прекрасными героями-персонажами. Все слагаемые успеха у пьесы есть. Всегда вопрос в том – «как?».
– Одно время вы сами признавались, что ставите только современные пьесы. Сейчас взялись за классическую. Что-то изменилось?
– Это вопрос о том, что с тобой происходит в тот или иной период. Раньше у меня была довольно принципиальная по этому поводу позиция – мне не хотелось вставать в очередь интерпретаторов классических произведений. Хотелось брать материал, ­который не имел истории. Но и еще мне было важно, что современная драматургия занимается исследованеим реальности, которая на сокружает здесь и сейчас. Происходит исследование реальности. Когда берешь классическую пьесу – не всегда понятно, какое она имеет отношение к тебе. К человеку, который живет в реальности, которая нас окружает. Возвращаясь к вашему вопросу о кассовых спектаклях – когда мы говорим о кассовости, то мы под этим понимаем, что видим спектакль, в котором есть определенные кодировки. Они
не просто знакомы зрителю, он с детства к ним привычен. И ему не нужно трудиться, чтобы их расшифровать. Если бы так происходило в истории театра, то у нас бы не было ни Чехова, ни Станиславского – никого бы не было. Была бы перманентная стагнация. Конечно, только на это ориентироваться нельзя.
– Сколько стоит «Дракон» от режиссера Гацалова?
– Я думаю, это один из самых недорогих спектаклей, которые я ставил, начиная с дипломного. Декораций будет минимум.