Ветеран органов безопасности подполковник Тулин Валерий Викторович рассказал о первой чеченской кампании (1994-1996), в которой принимал участие. Можно ли сомневаться на войне? В чем значение товарищества? Как устроен военный быт? Существуют ли правдивые военные фильмы? Мы задали ему эти и другие вопросы. 

— Были ли у вас сомнения ехать в военную командировку?

— Я потомственный военный. Мой дед был артиллеристом, воевал на Ленинградском фронте, получил тяжелое осколочное ранение в голову. Отец воевал в Венгрии. Мы с младшим братом заканчивали Общевоисковое училище. Он дослужился до полковника, руководил особым отделом в Улжуре в ракетной дивизии.

Когда мне пришла разнарядка ехать в Чечню, раздумий не было. Мой дед говорил так «На войну не просись, позвали — не отказывайся». И ребятам, с которыми я занимался оперативно-боевой подготовкой, я этот постулат старался вложить в головы. Я им говорил «Давайте так. Сейчас есть здесь задачи — выполняем их, понадобились там — поехали туда».

Приказ Родины один из пунктов присяги, которую я принимал еще в 1977 году. Конечная фраза присяги гласит «пусть меня постигнет суровая кара советского закона, если я нарушу мою торжественную клятву».

— То есть сомневаться нельзя?

— Сомневаться можно, но решения принимать нужно правильные. У нас есть много уставов: внутренней службы, боевой устав, гарнизонный караульный. Там всегда говорится о том, что решение должно приниматься взвешенно.

Мы сотрудники спецслужбы. Если мы служим в этой организации, то должны выполнять ее приказы. А потом уже, выполнив, так гласит устав внутренней службы, рассуждать. Меня, по крайней мере, так учили.

— Как проходила ваша командировка?

—  В командировку я приехал 23 февраля. Это как раз была Чечевица (насильственная депортация чеченцев и ингушей в феврале 1944 года в Среднюю Азию). И уже 6 марта была первая попытка захвата Грозного. А 8 марта мы попали в засаду. Нас обстреливали с трех сторон кинжальным огнем. Ребята были в основном с оперативной подготовкой, а с военным образованием только я. Их приходилось переобучать на ведение боевых действий.

Мы с командиром группы договорились, что он с частью ребят держит «голову», а я встаю сзади и через эти два клина провожу ребят. Он организовывал проскакивание обстреливаемого участка, пока я подавлял огневые точки.

Одного человека, Гошу, зацепило, он упал на проспекте. Мы с напарником Иваном переморгнулись и вытащили его. За этот случай я был представлен к первой награде — медали «За отвагу». Позже удостоили знака за службу в контрразведке третьей степени и на майские праздники от имени мэра Санкт-Петербурга мне вручили именные часы.

— Что было самым страшным на войне?

— Самое страшное — это сама война. Генерал Миронов В.Г. запретил мне после первой кампании ездить в командировки, сказал акцентировать внимание на подготовке бойцов.

Александр Трикачев был моим коллегой. Он был интересным человеком, «живым», все рвался в группу «Гром». Я формировал группу, обучал ребят целый год, перед тем как они будут готовы отправиться в горячую точку. В группу не попадали безбашенные. Человек без чувства страха — это проблема для подразделения. Человеку свойственно бояться за свою жизнь, но самое главное — как он этим чувством страха управляет. Бесстрашие — это не отсутствие страха, а управление им.

— Вы теряли боевых товарищей?

Да. Всего в кампанию погибло 21 человек. Полковник Какорин (мой напарник), подполковник Комаров, Кирилов, Павлов, Алексеев (герой России), Ромашин (герой России), Евскин (герой России).

— Какова роль товарищества на войне?

— Я просил генерала Миронова В.Г., чтобы ребят на войну посылали парами. Гораздо проще, когда ты влезаешь в незнакомую обстановку и у тебя рядом есть плечо, на которое ты можешь опереться. И пары должны быть сформированы как «старший/младший».

— И вы добились этого?

— Да. В дальнейших поездках бойцы уже были сформированы по два-три человека.

— Можете назвать случай, который стал для вас примером боевого товарищества? Было ли что-то такое?

— Ну вот с Ваней мы Гошку вытащили. Но это нельзя назвать «случаем». Это военная обыденность, я же не брошу его. Ваня подбежал, мы перемигнулись, побежали, понесли. Это даже не боевое товарищество, а слаженность действий.

— А от чего зависит готовность мгновенно прийти на выручку? От нравственных качеств или сноровки,  профессионализма? 

— Это чувство самопожертвования. Ты понимаешь, что кроме тебя этого никто не сделает, ты поближе, ты способен и ты не должен допустить, чтобы твой товарищ погиб. Из-за этого чувства самопожертвования подростки вытаскивают малышей, провалившихся под лед, матери спасают свои детей. Их никто этому не учил. Это трудно объяснить. Мальчишки на войне рискуют своими жизнями ради спасения других жизней. Это ненормально, против чувства самосохранения, но они это делают. Думаю, в этом и есть русская натура, не в плане национальности, а нечто православное. У сибиряков оно, кстати, очень сильно. Мы всегда были на передовой. Не даром говорят, что Россия прирастала Сибирью.

— Общаетесь ли сейчас с боевыми товарищами?

— Конечно. Это называется уже не боевые товарищи, а братья по крови. Не все уже живы. Но держимся. Они звонят спрашивают «как ты?». Я отвечают: «все в порядке, все хорошо». Я ведь в запасе, так что могут и призвать.

— Вы получали ранения?

— У меня две контузии. Одна было в 86-м году, вторая в 96-м. Поэтому я глухой и смотрю на губы человека, с которым разговариваю, потому что дочитываю.

— Говорят, что человек не слышит пули, которая в него попадает. Это правда?

— Правда. Как говорил мой преподаватель огневой подготовки, когда мы учились: «Курсанты, запомните, когда пятидесятый калибр в вас попадает, с непривычки бывает больно». Пулевое ранение тяжелая вещь. Кроме того, что в тебя попадает кусок металла, в тебя еще идет кинетическая энергия, которая рвет все остальное. Поэтому было сделано короткоствольное оружие Пистолет Макарова. Кинетическая энергия у него больше, поэтому человеку больнее. Она влетает и ломает.

— Как складывались ваши отношения с чеченскими мирными жителями?

— Я направлялся как инструктор по оперативно-боевой подготовке, но моя должность, как относящаяся к контрразведке, подразумевала любую возможность выявления оперативных необходимых сведений для решения поставленной боевой задачи. Для этого и нужна коммуникабельность чекиста, навыки мимикрии. Это означает, что мы должны подстраиваться под обстановку, в которой находимся. В банде мы должны быть бандитами, с рабочими должны быть рабочими, с военными — военными. И быть специалистами во всех этих областях.

Население Грозного того времени — это женщины, потому что мужчины днем спят, а ночью воюют. С женщинами общались на базарах, покупали продукты, имели свои точки, на которых знали, что не отравят.
Отношения складывались положительные всегда. Помню, я отпустил бороду, и одна бабушка, к которой я ходил на рынок, мне как-то сказала: «Сынок, зачем ты бороду носишь, ты же не кровник». И я сбрил, послушал уважаемого мной человека. Она торговала семечками, мы у нее брали, иногда приносили и ей что-то из еды. Она сначала отказывалась, но потом привыкла к нам.

— Можете описать ваш стандартный день в военных условиях?

— Стандартные сутки, точнее. Что запомнилось — нас обязательно загоняли пообедать, чтобы мы хоть что-то ели. «Война войной, а обед по распорядку», — говорили нам. А так — все по плану. Совещания, работа с оперативниками, занятия со следственным изолятором, оказание помощи начальнику склада. В общем, скучать не приходилось. Главное, не попасться на глаза Петровичу, чтобы он не выгнал на обед. Вечером, если была такая возможность, возвращались в общежитие. Там уже сами готовили себе ужин, отдыхали, а рано утром поднимались и двигались в управу.

— А что готовили? Очень интересно, что готовят военные.

— Я вам скажу, что военные люди умеют все. Я даже дегустирую еду жены и говорю, чего где не хватает, чего куда добавить.

— Я слышала от одного военного, что самое лучшее лакомство для солдата — пряники с майонезом. Это правда или нет?

— Не знаю, откуда военный взял на войне майонез и пряники. Питание на войне — это в основе своей сухой паёк. А пряники — это уже деликатес, свойственный для местного населения.

— Часто ли вы вспоминаете войну или стараетесь не думать о тех событиях?

— Война сама выползает ночью, особенно если военный фильм посмотришь.

— А часто смотрите?

— Ну, времени на фильмы особо не хватает, но иногда в них режиссерам удается запечатлеть что-то живое. Смотришь, а потом уже сам воюешь.

— Можете привести пример таких правдоподобных фильмов?

— Фильм «Чистилище» как раз про Чечню, первые дни, когда наш министр обороны решил город Грозный взять танками. Там снимается Дмитрий Нагиев, он сыграл крутого боевика. В этом фильме показываются элементы того, что было на самом деле. А происходило много страшного. Нам удалось вытащить двух сотрудников, бывших в плену, спасти их не получилось, у них были отбиты нервные окончания, систематично били по пяткам…

Да… Война — это не кино…

— Повлияло ли участие в войне на ваше мировоззрение?

— Чтобы изменить мировоззрение военного человека — это я не знаю, что нужно сделать. Я просто повторюсь, что я человек присяги. Все, кто принимают присягу, обязуются защищать Родину. Сейчас критикуют «звезд», которые уехали за границу. Некоторые их называют предателями. Но мое мнение такое — предателем можно назвать человека, у которого есть Родина и Отечество, и который их предал. А эти люди — просто перекати-поле. Это люди-пустышки, только с кошельком. Я их воспринимаю именно так. А мальчишки, которые сейчас там делают свою военную работу — это настоящие звезды. Главное, чтобы Отечество их тоже не забывало.

— Что бы вы пожелали начинающим военным?

— Скажу коротко — быть верным своей присяге, Родине и Отечеству.