7 ноября в Омске открыт памятник Сергею Манякину, первому секретарю КПСС, руководи­вшему Омской областью в течение 20 лет.

Конечно же, такой памятник в Омске стоять должен. Хотя бы как напоминание всем нам, «благодарным» потомкам, умудрившимся за те же 20 лет камня на камне не оставить от уникального манякинского социализма, или «баобаба социализма», как его еще тогда с гордостью называли.

Манякинский «баобаб социализма»

В Омской области с населением 2 миллиона человек насчитывалось 1,6 миллиона коров. В каждом сельском подворье была живность: свиньи, бычки, гуси, куры. Все это шло вразрез с линией партии, взявшей к тому времени курс на ликвидацию малых деревень и создание на селе поселков городского типа. Никаких коров! Крестьяне должны стать рабочими государственных предприятий — совхозов. С коровами, этим олицетворением частнособственнических инстинктов, подрывающих основы социализма, советская власть боролась не на шутку в течение всего своего существования.

А в Омске все было наоборот. Манякин заставлял держать коров даже районных начальников — секретарей райкомов и председателей райисполкомов. Совместным постановлением бюро обкома и обл­исполкома глава региона обязал руководителей сов­хозов обеспечивать сельское подворье не только телятами, бычками, поросятами, но и кормами… Бесплатно! Конечно же, это была серьезная дополнительная нагрузка на сельскохозяйственные предприятия Омской области. Дело в том, что выращенного на подворье быка или свинью совхоз себе в «план» поставить не мог. Мясо из подворья через заготконторы­ Облпотребсоюза уходило на городские рынки. Получалось, что совхоз нес издержки, а плодами пользовалась другая организация. Главные бухгалтера жаловались: «Мы пашем, а он, Горчаков, председатель Облпотребсо­юза, забирает у нашего частника мясо за рубль семьдесят в живом весе, а продает на рынке за три с полтиной».

Приезжаю в Облпотребсоюз к Горчакову. А тот мне: «Кто сказал, что мы наживаемся? У нас убытки на этом мясе 6 миллионов»!
«Подождите, а как же вы живете с такими убытками?» Горчаков замялся: «Да мы тут…» Тут-то и выяснилось, что не все мясо омских подворий ушло на рынки, часть — в столовые предприятий ВПК. Но уже по цене до 7 рублей за килограмм. Вот такая была экономика.

Я в ту пору, корреспондент «Известий», критиковал манякинский социализм. Мне казалось тогда, что рай, построенный административными методами в отдельно взятом регионе, рухнет, как только крестьянин, минуя Облпотребсоюз, встанет со своим бычком к прилавку и назначит за него собственную цену. Тот же результат, если в «тумбочке» ВПК не окажется денег — тех самых 7 рублей за кило для столовых.

Сегодня еще раз хочу сказать, что был не прав. И теперь знаю, почему. В моем журналистском архиве есть правительственная телеграмма, устанавливающая омичам лимит потреб­ления мяса и мясопродуктов — смехотворные 5000 тонн в месяц. Все остальное — десятки тысяч тонн — предписывалось сдавать в госфонды.

Что получается? Первый секретарь омского обкома партии Сергей Манякин, действуя в условиях жесточайшей продразверстки, сумел создать собственную модель социализма, в центре которой была деревня. И был частный товаропроизводитель. Обращаю внимание — ЧАСТНЫЙ! Все последние 20 лет мы безжалостно уничтожали плоды манякинского труда под лозунгами государственной поддержки и развития малого бизнеса. И ведь не просто словоблудием занимались, а разворовывали миллиарды, предусмотренные бюджетом на поддержку сельского хозяйства. А вот коммунист Манякин помогал реально. Помните постановление обкома партии об обеспечении молодняком и кормами омских частных подворий? Далее по цепочке — Облпотребсоюз с его заготконторами, убойными пунктами, рынками, магазинами, где крестьянское мясо продавалось по три-три с половиной рубля за килограмм. И наконец, гиганты омской оборонки, платившие за бычка, выращенного в частном секторе, чуть ли не в два раза дороже. Что это, как это назвать? Все правильно, мы имеем дело с манякинской системой господдержки и дотаций, позволившей добывать в частном секторе до 60 000 (!) тонн мяса в год.

Омский «баобаб социализма», как показало время, пустил очень глубокие корни. В 90-х, когда держава развалилась, манякинский Малый Бизнес выехал из деревни на рынки и встал за прилавки, доказав тем самым свою сугубо рыночную суть. Мы, омичи, имели тогда гигантскую фору. К нам, в Омск, за колбасой, сметаной, яйцами и мясом приезжали тюменцы и свердловчане, мы кормили 16 областей России. А из Новосибирска к нам даже электричка продуктовая ходила.
Манякинский Малый Бизнес, тысячи частных производителей были способны в те годы совершить немыслимый рывок. Именно из этой работящей среды очень скоро должны были вырасти выдающиеся предприниматели и организаторы новых сельских производств. Село могло и должно было стать надежным поставщиком кадров для города: рабочих, политиков, государственных служащих и т. д., и т. п.

Что этому помешало? Неспособность властей не только взять под защиту нарождающееся сельское предпринимательство, но и обеспечить ему экономическую свободу. Зато эта власть проявила немыслимое упорство в уничтожении манякинского наследия.

Первый секретарь омского обкома партии понимал, для меня это очевидно, что частное подворье, малый деревенский бизнес, может успешно существовать только в орбите крупных сельскохозяйственных предприятий. Или, как сейчас говорят, — кластеров.

Очевидцы свидетельствуют, Манякин исколесил на своей обкомовской «Волге» Омскую область вдоль и поперек в поисках людей, способных реализовать его стратегию построения социализма в отдельно взятом регионе СССР. Так появилась манякинская гвардия, плеяда сельских руководителей, творивших чудеса в те застойные, далеко не лучшие, если не сказать, антикрестьянские годы. Именно эти люди построили крупнейший в Европе Лузинский свинокомплекс («Омский бекон»), современные по тем временам птицефабрики, окружившие город, племзаводы, конезаводы, ­специализированные молочные и зерновые предприятия,
Сибниисхоз… При Манякине были практически завершены работы по созданию мощной оросительной системы и даже построен завод «Фрегат», из которого, если мне не изменяет память, Кокорин возвел «Континент».

Полежаевская пресса любила проводить параллель между ЛКП и Столыпиным. Это нравилось губернатору, но для омских селян звучало как издевательство. Столыпинские реформы сделали ЛИЧНОСТЯМИ вчерашних крепостных. При Столыпине мужик, вышедший с небольшим земельным наделом из общины, очень скоро скупал помещичье имение и строил заводы. У нас же при губернаторе Полежаеве личности на селе, лучшие представители манякинской гвардии, были просто уничтожены. Сельское предпринимательство стало рискованным, опасным делом. Мы еще не раз проиллюстрируем эту мысль, но сейчас я хочу рассказать о судьбе человека манякинского «призыва», который, поддержи его государство, мог кардинально изменить облик Омской области, многократно усилив ее сельскохозяйственный потенциал.

В начале 80-х Сергей Манякин в одной из традиционных поездок по селу приметил молодого агронома, выпускника сельскохозяйственного института, работавшего над диссертацией по рапсу, культуре для омичей диковинной. Это был Геннадий Руль.
Очень скоро его еще неоконченная диссертация стала глобальной программой действий для всего омского Прииртышья. В регионе предусматривалось создать пять зон для возделывания и переработки рапса, построить пять маслозаводов. Самого Руля Манякин направил в Оконешниковский совхоз «Золотая Нива». Вот там-то, уже в отсутствие Манякина, уехавшего в Москву, и была освоена сложнейшая технология возделывания рапса. И построен первый и единственный маслозавод.

Так взошла звезда Геннадия Руля…

С отъездом Манякина директор совхоза «Золотая Нива» в полной мере испытал на себе ненависть обкомовских аппаратчиков, торпедирующих рапсовую программу по всем направлениям. Но… рапсовое масло для технических целей из «Золотой Нивы» расходилось на ура. А жмых, отходы производства, распределяли буквально по килограммам среди маяков производства и героев соцтруда — тех, кто был ближе к власти. А значит, имел право на рекордные надои, которые обеспечивал золотонивский жмых.

Если бы тогда, при Манякине, или чуть позже, при Полежаеве, у нас оказалось хотя бы пять Рулей вместо одного, одержимого рапсом, Омская область, тогдашний сельскохозяйственный лидер России, просто бы перешагнула в 21 век. Поясню эту мысль. Каждая из пяти рапсовых зон, по сути, объединяла потенциалы 4-5 сельскохозяйственных районов Омской области, специализирующихся не только на производстве молока, но и на его глубокой переработке. Кто-то осваивал технологии производства рапса, другие перерабатывали этот рапс на пищевое или техническое масло, а также корма для крупного рогатого скота, в частности коров. В каждой из таких зон должен был обязательно появиться свой молзавод. Если добавить сюда частное подворье, то Омская область превращалась в Белоруссию батьки Лукашенко, только на Востоке России. Мы могли и должны были залить молоком и Запад, и Восток. Вот эти пять манякинских сельскохозяйственных зон не только обеспечивали полную занятость, но и объективно превращали минусы географического положения Омской области в плюсы. Сегодня Омская область обречена только потому, что находится между «двумя ляжками». До Урала, этого гигантского конгломерата с миллионами жителей, — тысячи километров. И до Новосибирска, Кемерово, Томска, Алтая — тоже тысячи… Вот она, задница! А ведь у нас был реальный шанс оказаться в центре, поставляя молочную продукцию на запад (Большой Урал) и на восток, те же Новосибирск, Кемерово, Томск, Алтай.

Чего же опять не хватило? Достойного преемника, такого как Сергей Манякин, возглавлявшего мощнейший индустриально-промышленный центр, но при этом знавшего в лицо и по имени каждого сельского руководителя. И это не красивые слова. В начале 90-х я был вхож к Леониду Полежаеву. Отношения у нас были почти дружеские. Часто спорили, и я, горячась, рисовал на белой бумаге квадратики с фамилиями — вот Руль из Оконешниково, а вот Лыхенко из Шербакуля, а это Пушкарев, Серебряков и братья Веретено и т. д. Был еще один квадрат, повыше, с фамилией Полежаев. Смысл, который я вкладывал в эту схему, был предельно прост: все эти Рули, Лыхенки, Веретено — личности! Их можно пересчитать по пальцам — золотой фонд России! И в это труднейшее для страны время именно они могли и должны были сыграть для общества, потерявшего цель, роль поводырей. Вывод: губернатор Полежаев в силу занимаемой должности, так же как Манякин, просто обязан был создавать условия для сельских предпринимателей. И не надо ничего бояться. Эти люди особого, редчайшего сорта — СОЗИДАТЕЛИ. Они не способны украсть, потратить деньги на еще одну виллу, яхту или дорогой автомобиль. Все — в дело, все — в развитие до последней копейки. И все это, я свидетельствую, в полной мере относится к Рулю, человеку, ворочавшему миллионами, но жившему в скромном деревенском доме. Дети Геннадия ходили в простую деревенскую школу и так же, как все, доили коров. Корова на подворье — принципиальный для Руля, как и ранее для Манякина, вопрос. Все держали коров, и он ­тоже. Без нее ты в деревне — тело инородное. А сейчас? Какие коровы! В моде — учиться за границей и по-русски говорить с акцентом.

Однажды я задал Геннадию Рулю вопрос: «Послушай, почему ты людям зарплату деньгами не выплачиваешь? Ты что, феодал»? А он в ответ: «Ты там, в городе, у себя, советы «как жить» давай. У нас в деревне пусть берут корма на совхозном складе, сено я им завезу. Зарплату получат — пропьют. Продадут выращенных на подворье бычков, поросят… на водку не потратят. Машину купят, тракторок какой ни есть…».

Манякинские кадры знали и умели делать из простых деревенских мужиков инвесторов.

Как «закатили» Геннадия Руля

Конечно же, у Геннадия, как и у всех нас, были недостатки. Но эти человеческие слабости, по мо­ему убеждению, не должны были заслонить главное. Особенно для руководителя региона. Тем более что это ГЛАВНОЕ и я, и он, Леонид Полежаев, не один раз видели собственными глазами через окошко совхозной «Нивы» или парадного, для высоких гостей, «Ландкрузера». Великолепные поля пшеницы, рапса, подсолнечника, раскинувшиеся на десятки километров. Самые современные системы просушки и подготовки зерна, мельницы, уже смонтированное «под ключ» высокотехнологичное предприятие быстрой заморозки полуфабрикатов из теста золотонивской муки. И, конечно же, уникальный для всей России завод по переработке масленичных культур, находящийся, как об этом писала губернаторская пресса, в стадии пусконаладочных работ. Много чего было в «Золотой Ниве». Богатейшее сельское подворье, детское кафе, двухэтажный торговый центр и ­церковь, а еще почти в каждом дворе — по машине, а то и по две. Частые высокопоставленные гости из области и столицы неизменно восторгались неиссякаемым вдохновением, целеустремленностью, масштабностью задач и, безусловно, компетентностью руководителя хозяйства — Геннадия Руля. Но…

Однажды Руль позвонил вечером. «Сергей Сергеевич, ко мне Полежаев с Голушко (первый заместитель губернатора) приезжали. Я их на Омке шашлыками угостил. Голушко был в восторге: нам бы десять Рулей на Омскую область — и ничего не надо!».
— Геннадий, раз уж Голушко хозяйство понравилось, жди беды, — был мой ответ.

В те годы Голушко, занимая пост первого вице-губернатора, заполучил в собственность «Омск­горгаз» с кучей смежных предприятий, молочный завод «Вита» в Исилькуле, уникальный завод трубной изоляции, построенный муниципалитетом (Поршуковым) и т. д., и т. п.
Прошло не так уж и много времени, и опять раздался звонок: «Сергей Сергеевич, я прячусь от них в больнице. Мне предложили, пока по-хорошему, отдать 51% акций». «Думай сам, — сказал я ему, — вряд ли я смогу тебе помочь». К тому времени влиятельнейшая газета «Известия», где я работал, фактически прекратила свое существование. Наступили времена олигархов, их безраздельного господства и безудержного грабежа…

Как я уже писал в «ОРЕОЛЕ» (№ 30 от 29.07.2009), в 2001 году, чтобы запустить мощнейший по меркам России сельскохозяйственный комплекс «Золотая Нива», требовалось всего 45 миллионов рублей. Это были сущие копейки по сравнению с тем, что уже было сделано и что можно было получить: рабочие места, многомиллионные обороты, гигантские для Оконешниковского района налоговые отчисления. Но кому-то захотелось погреть руки на временных проблемах современнейшего хозяйства, создавшего все условия для перехода в новое качество. В «Золотую Ниву» зачастили другие гости, т. н. инвесторы, с громкими фамили­ями. Один из них — вице-президент «Сибнефти» Потапов — лично приезжал к Рулю с предложением передать контрольный пакет акций по-хорошему. У Геннадия был выбор, примеры для подражания. Отдать дело всей своей жизни, как это сделали основатели «Бекона» и сотни других безымянных предпринимателей? Геннадий выбрал тюрьму. Истинный лозунг людей, посадивших Руля, — если не нам, то никому. И конечно же, разоряли они золотонивского предпринимателя под знаменем принципов социальной справедливости.

Восстановить былое величие «Золотой Нивы», как, впрочем, и всей омской деревни, невозможно! Тут уже 45 миллионами не обойтись. Миллиардов не хватит, потому что в деревне не здания разрушены — это вторично, а судьбы человеческие.

… у меня нет сомнений, что Руль войдет в историю Омской области как выдающийся сельский предприниматель, а рядом с его фамилией будут, должны быть прописаны имена его палачей. Каждому воздастся по заслугам его.

Продолжение следует…

Сергей Сусликов, президент ИД «ТРИЭС»

Из журнала «Бизнес-курс» № 44 (520) от 13.11.2013