По поводу введенных против России санкций сегодня высказываются разные точки зрения, но в целом общественное мнение настроено оптимистично, если не сказать воинственно. Председатель совета директоров «Омсктехуглерода» Валерий Каплунат считает, что шапкозакидательские настроения сами по себе являются потенциальной угрозой.

– Валерий Николаевич, многие наши политики даже заявляют, что ограничения не только не могут нам навредить, но и окажут благотворное влияние на отечественную экономику…
– По-моему, столь бодрые заявления объясняются не вполне адекватной оценкой причин введения санкций, их реальных целей, механизма действия и возможных последствий, к которым они могут привести.

Американцы оттачивали это оружие на протяжении десятков лет. Для реализации политики санкций в США со­здана системная организационная основа. В структуре Минфина функционирует специальная служба по контролю за иностранными активами, в которой числится более ста сотрудников. Служба очень крутая, с обширными полномочиями. Она не отчитывается в открытом доступе о своей деятельности, и многие ее решения в принципе не подлежат судебному обжалованию.

Под политику санкций подведена и серьезная законодательная база. Причем попасть в список нарушителей, по сути, то же самое, что попасть в сам санкционный список – суровое наказание последует незамедлительно. И речь не только о национальных игроках. Монополия на эмиссию­ валюты, которая обслуживает большую часть мировых сделок, позволяет американцам преследовать хозяйству­ющих субъектов почти во всех странах мира. Под угрозой ареста авуаров мало кто готов проявлять строптивость.

Яркий пример – крупнейший французский банк Paribus, недавно оштрафованный за несоблюдение санкций на девять миллиардов евро. И он добровольно заплатил эти сумасшедшие деньги. Американской финансовой спецслужбы боятся все западные финансисты, все корпорации. Они вынуждены держать целые штаты сотрудников для определения правильности проведения операций, чтобы, не дай бог, не выйти за флажки наложенных ограничений. А масштабы такого рода ограничений колоссальные. Достаточно сказать, что в начале 21 века американские санкции распространялись на 75 стран, население которых составляло 52% всего человечества.

Условия для массового применения этого оружия создает мощная консолидация капитала и огромное экономическое пространство, оказавшееся под контролем Америки. Из Второй мировой войны страна вышла разбогатевшей – ее доля в послевоенном мировом промышленном производстве составляла 70%. Вся Европа в это время лежала в руинах. СССР и Япония также понесли страшные потери.

Далее последовал план Маршалла, суть которого проста: зависимость в обмен на экономическое ­благоприятствование. Собственно, нынешняя Европа и есть результат реализации данного плана. Именно прямая экономическая зависимость европейских стран позволяет США легко и непринужденно дирижировать их политическими режимами. Причем зависимость носит многофакторный характер – она заключается в переплетении всех хозяйственных отношений, которые сцеплены как шестеренки в сложном механизме. Это и хранение авуаров, и финансовые системы, и национальное законодательство, и взаимодействие банковского капитала с промышленным, и многое, многое другое. Все определяется четкими правилами, которые легли в основу так называемой либеральной экономической модели.

– Эта формулировка в последнее время употребляется исключительно в негативном контексте. Вы тоже подчеркнули – «так называемой». Почему?
– Термины часто отражают не столько суть явления, сколько сложившиеся стереотипы. Liberty в переводе означает «свобода». Слишком широко и неопределенно. А если конкретнее, речь идет о модели, построенной на саморегулирующих принципах управления экономикой и политикой. И она не является изобретением американцев – это изобретение человечества.

Да, в силу ряда исторических причин данная модель наиболее ярко воплотилась в США, где нация формировалась фактически с чистого листа, но ведь Россия внесла не меньший вклад в ее создание. Например, в духовной сфере. Страна, давшая миру Толстого и Достоевского, по определению­ ­может претендовать на лидерство в области морали и этики.

Приняли мы участие и в формировании экономической составляющей либеральной модели. Колоссальный социальный эксперимент СССР отра­зил вековые чаяния людей о справедливости. Социализм продержался 70 лет и во многом цивилизовал, отрезвил эгоистичный капитализм. Запад удачно скопировал у нас принципы планомерности, оптимизации, построения внутрифирменных отношений, нормирования труда и так далее.

– Однако наш эксперимент закончился неудачей…
– И это, в общем-то, закономерно. Система свободной рыночной экономики в любом случае эффективнее командно-административной. Она лучше стимулирует человеческую мотивацию, позволяет найти компромисс между, казалось бы, несовместимыми вещами: личным эгоизмом в достижении материального благополучия и интересами государства. Издержки, безусловно, есть, но они меньше, чем в централизованной системе.

Западная модель по-своему естественна и гармонична, поскольку в ее основе лежат простые и надежно действующие экономические законы. Прежде всего, закон стоимости. Грубо говоря, его содержание заключается в том, что мерилом вашего успеха является востребованность ваших товаров и услуг на рынке. Покупатель платит вам, компенсируя издержки производства, плюс какая-то прибыль. Понятно, что у вас есть конкуренты, которые тоже бьются за покупателя. Рынки сбыта – главное в этой системе координат. А санкции есть не что иное, как ограничение рынка сбыта. Или же дополнительное искусственное увеличение себестоимости, что, по сути, то же самое – продукт становится неконкурентоспособным на рынке.

Показательный пример – третий пакет санкций, который практически лишил нас доступа к иностранному заемному капиталу. Мы не можем теперь взять длинный дешевый кредит на инвестиционные цели.

– Это критично?
– Как минимум очень болезненно. Ведь российские компании масштабно использовали для своего развития западные займы. Общая задолженность корпоративного сектора страны сего­дня сопоставима с ее золотовалютными запасами. На чем зарабатывали наши госбанки? Они брали дешевые деньги там и продавали их здесь. Что было правильно – западные ресурсы перекачивались в Россию и реально работали на нашу экономику.

Если разобраться, после развала СССР и падения железного занавеса на нас фактически распространили план Маршалла, главным пунктом которого как раз и является доступ к недорогим кредитным ресурсам. Но с тем же самым условием: деньги в обмен на зависимость. Сегодня мы видим, как эту зависимость­ можно использовать – нас просто в одночасье отсекли от источников долгосрочного финансирования. Почему?

– Наверное, не почему, а за что. За плохое поведение. За Крым, за Украину…
– Украина – всего лишь удобный повод. Санкции вообще нельзя рассматривать как элемент наказания, потому что это гораздо хуже, чем наказание.
Давление носит подрывающий характер, это крысиный яд замедленного действия.
Важный для понимания ситуации момент: санкции вводятся не против государства-изгоя с полярной западному миру экономической и политической системой, а против государства, принявшего и реализовавшего либеральную модель. У России отсутствуют идеологические разногласия с Западом. Мы не отрицаем частную собственность, у нас есть олигархи, есть собственники небольших лавочек, есть владельцы своих рабочих рук, которые продают их на свободном рынке. Чем мы отличаемся от Америки? Тем не менее они вводят санкции и делают все, чтобы отрезать Россию от цивилизованного мира.

Наивностью американские аналитики точно не страдают – никто и не рассчитывает, что санкции способны изменить нашу позицию по принципиальным вопросам. Давление преследует другую цель: это сознательная попытка трансформировать внутриполитический режим страны в полноценную диктатуру.

– Звучит несколько экзотично: стерильно демократический Запад толкает Россию к диктатуре…
– Никакой экзотики здесь нет. Нас откровенно загоняют в ловушку. Согласованно применяемые санкции ставят Путина перед крайне тяжелым выбором: либо сдаться, принять все условия победителей санкционной войны, как мы приняли их, проиграв войну холодную, либо начать закручивать гайки и превращать страну в осажденный лагерь, в своего рода СССР-2. Со всеми вытекающими последствиями.

– Вы считаете, что это возможно?
– А почему нет? Достаточно усилить тайную полицию, вспомнить опыт НКВД, ГУЛАГа, окончательно ликвидировать политическое разнообразие плюс тем или иным способом встроить в командно-административную систему частную собственность. Сомнений в том, что исполнители найдутся, нет.
В 1928 году доля частной собственности в экономике СССР составляла порядка 60%, на госсектор приходилось меньше, чем приходится сейчас. И что произошло за какие-то два года? НЭП полностью свернут, промышленность национализирована, крестьянство как класс собственников после проведенной коллективизации перестало существовать.

Я не говорю, что возможно повторение один к одному, но то, что для Запада лучшим способом достижения поставленных целей является установление в России диктаторского режима, на мой взгляд, очевидно. Расчет простой: диктатура неконкурентоспособна с экономической точки зрения. Закрытая, изолированная система не выдержит соревнования с экономикой развитых стран. И когда Путин уйдет (а он ведь рано или поздно уйдет), построенный диктаторский режим начнет разрушаться сам собой. И тогда останется только не позволить России восстановиться в том виде, в каком она существует сейчас.
Вот на что направлены санкции. Это длительный стратегический механизм, он хорошо продуман и обусловлен не идеологическими, не политическими аспектами, а теми геостратегическими задачами, теми вызовами, которые стоят перед США. Они не потерпят конкурентов на мировой сцене.

– Разве Россию можно назвать конкурентом?
– Саму по себе – нет. Наша экономика в десять раз меньше американской. Мы не являемся образцом и с точки зрения политической системы. Даже культурный потенциал России для них абсолютно ничего не значит, поскольку они нас не воспринимают­ в принципе. Но мы представляем опасность с точки зрения возможной консолидации с другим гигантом по фамилии Китай, с которым мы во многом близки по модели восприятия мира.

Изоляция России для американцев – не более чем часть комбинации по изоляции Китая. По сути, в мощное геостратегическое противостояние с Западом мы во­шли случайно. В силу своего географического положения. В силу стремительного развития нашего восточного соседа. Был бы Китай слабой, отсталой страной, отношения России с западным миром оставались бы нормальными, несмотря на все украинские события. Но в нашей связке США видят для себя реальную угрозу.
Плюс Индия. Речь не идет о прямом альянсе, поскольку между Индией и Китаем масса противоречий, однако Россия способна резко интенсифицировать процесс формирования противовеса США. У нас хорошие отношения с этими двумя великими державами, и мы можем создать гигантский евразийский треугольник, превосходящий по своей мощи любые мировые экономические союзы.

Что остается делать Америке? Разделять, расчленять, изолировать потенциальных конкурентов. А так как Россия, по оценке западных аналитиков, является наиболее уязвимым звеном, она и выбрана на роль жертвы.

– В чем заключается эта уязвимость?
– В неэффективной экономике, в ее однобоком сырьевом развитии. В масштабах коррупции – наша элита поголовно существует за счет криминальных схем. В сильной зависимости от западных технологий. Да и вообще, попробуй изолируй Китай с его пятыми колоннами по всему миру! Кстати, после событий на площади Тяньаньмэнь Китай тоже находится под гнетом жестких санкций, но он преодолел их путем создания высокоэффективной экономики, сделав ставку на промышленность, на изготовление товаров, а не на добычу сырья. Тогда как мы всю страну уподобили «Газпрому». Хотели посадить мир на энергетическую иглу, но сели на нее сами. Теперь уже очевидно, что эта стратегия была ошибочной – мировая экономика развивается по другим законам.

В западных странах растет доля альтернативных источников энергии,­ быстро совершенствуются сланцевые технологии. Китай, например, с их помощью планирует в пять раз увеличить добычу углеводородов. По мере развития технологий ресурсы будут дешеветь, а падение нефтегазовых доходов практически не оставит нам поля для маневра. Мы оказались в очень сложной ситуации, и, сказать по правде, я тревожусь за ближайшую перспективу. Я не верю, что в условиях жесткого противостояния с западным миром удастся быстро найти решения, позволяющие избежать сценария, написанного для нас США.

Проблема еще и в том, что мы встроены в западный мир, нуждаемся в нем, в конце концов, Россия сама является частью Европы, и никакой Китай нам ее не заменит. Совершенно очевидно, что нельзя брать курс на самоизоляцию, нельзя сворачивать интеграционные процессы – это тупик.

– Какая может быть интеграция в условиях санкционной войны?
– Двери наглухо не закрыты. Другой вопрос, что сегодня, как никогда, требуется эффективная политика государственного регулирования. Необходимо всячески поощрять промышленные проекты, способные прорывать блокаду санкций, интегрироваться с европейской экономикой на глубинном, капиллярном уровне. То есть не только за счет потоков нефти и газа, которые, как показывает практика, легко перекрыть. Можно не сомневаться, что рано или поздно не мытьем, так катаньем Запад уменьшит зависимость от «Газпрома», они для этого стратегические программы приняли. А вот разорвать технологические цепочки, в которые встроены средние и малые предприятия, крайне сложно.

Почему США гораздо радикальнее Европы в отношении санкций? Да потому что экономически нас с Америкой мало что связывает. А в Европу российский бизнес проник уже основательно. Наше предприятие, например, занимает порядка 10-12% европейского рынка технического углерода, мы осуществляем кооперационные поставки крупнейшим западным компаниям, и эту кооперацию очень непросто свернуть – получится себе дороже. Тот факт, что европейские страны пытаются сопротивляться американскому давлению по поводу введения санкций, лишь подтверждает, что интеграционный процесс зашел достаточно далеко. Но если его не поощрять, не стимулировать экспансию бизнеса, причем не только в Европу, но и в США, в Канаду, он попросту остановится.

Посмотрите, насколько эффективно это делает Китай. Когда там открывается предприятие, ориентированное на экспорт, оно сразу получает субсидию – промышленная политика государства в первую очередь нацелена на поддержку экспортных отраслей. У нас нет ни поддержки, ни самой промышленной политики. Лично я воспринимаю ситуацию именно так. Ничего нового в ней нет, все до скуки привычно и примитивно, однако в сложившихся условиях, на мой взгляд, подобная «промышленная политика» несет в себе гораздо больше угроз национальной безопасности, чем введенные против России экономические санкции.

Владимир Голубев, специально для «БК»

Материал подготовлен при организационной и финансовой поддержке ООО «Омсктехуглерод».
Мнение респондента может не совпадать с позицией редакции.