К 90-летнему юбилею писателя, публициста, театроведа, вице-президента Международного фонда славянской письменности и культуры Марка Любомудрова.

Марк Николаевич Любомудров родился 26 февраля 1932 г. и всю жизнь проживает в Санкт-Петербурге. Родовая фамилия досталась ему от своих предков — служителей православной церкви, когда существовала семинарская традиция награждать славными фамилиями наиболее прилежных учеников.

Дед его Николай Иванович был сельским священником, расстрелян в 1918 г. карательным отрядом латышских стрелков и прославлен в лике священномучеников в 2000 г. Отец был арестован по политическим мотивам в 1941 г., но в 1943 г. стараниями матери чудом выпущен из концлагеря. На сегодняшний день Марк Николаевич вышел за пределы библейского возраста, поскольку в псалме 89 сказано:

«Лет наших седмьдесят, аще в силах осмьдесят лет».

Оказалось, весьма драматическая жизнь продлевает, а не укорачивает его годы, наполненные борьбой с русофобием на ниве русской национальной культуры и театрального искусства, в частности. О себе он говорит так:

«Жизнь свою я прожил в пространстве официально культивируемого дерьма, утратившего национальное самосознание».

Писать о деятельности Марка Любомудрого мне легко и любо, т. к. я замечаю свое сходство с ним не только в творческой, мировоззренческой и религиозных позициях, но, к удивлению, и в биографических деталях. Оба окончили школу с серебряной медалью (в разное время и в разных местах), поступили в технические вузы, которые нас не устроили. Он окончил затем искусствоведческий факультет Ленинградского театрального института, а я — философский факультет Ленинградского государственного университета со специализацией по этике и эстетике.

Он внук православного священника, я сам православный священник после выхода на пенсию. Мы оба члены Союза писателей России и, что меня особенно впечатлило, он также награжден премией СП «Имперская культура» именно за театральную критику. Таких в России нас только двое. Он в списках награжденных за 2008 г., я — за 2016 г. Марк Любомудров старше меня на 8 лет, но мы награждены одной и той же премией в одном и том же возрасте — 76 лет.

Первая его статья, прочитанная мною, называлась «Солнце русской духовности», посвященная памяти высокопреосвященнейшего митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Владыки Иоанна (Снычева), скончавшегося в ноябре 1995 г.

Я помню, с каким неподдельным интересом я знакомился тогда с мыслями этого удивительного иерарха. Марк Любомудров был знаком с ним, а я читал публикации Владыки и после его кончины не раз посещал место его захоронения на Никольском кладбище при Александро-Невской Лавре, где вот уже 26 лет горит неугасимая лампада. Его скромное надгробие из черного мрамора находится в левой стороне от центрального входа. Прямо же упираешься в монументальное сооружение цвета мавзолея ВИЛа Анатолию Собчаку, который был вместе с Урусовой свидетелем кончины Владыки после поданному ему бокала сока.

Некоторые намекают, что Собчак мог быть причастным к его смерти, во что я не верю.

Перечитывая и теперь великолепную статью Марка Любомудрова, во мне не только возрождается образ великого русского религиозного архипастыря и публициста, ныне преданного забвению, но восхищает и сам Марк Любомудров, сумевший адекватно передать взгляды властителя дум патриотов в 90-е бандитские годы. Характеризуя взгляды владыки Иоанна, Марк Любомудров пишет:

«Россия потеряла лучшего из своих сыновей. Он непоколебимо противостоял беснованию и хищной антирусской разнузданности. Устами владыки звучало слово, которого заждалась православная Россия и весь народ».

Митрополит Иоанн считал, что если заблудившиеся люди вернутся к Богу, Россия возродится, и русский народ не погибнет. Вдохновленный словами митрополита, пишущий эти строки крестился в 1996 г., а через десять лет принял иерейскую хиротонию. Увы, массового и подлинно духовного возвращения православных к Богу не произошло. В довершение всего скажу: одно время на нашей кафедре общественных дисциплин в Омске работал некто Сан Саныч Снычев — родственник митрополита Иоанна Снычева. Меня удивило то, что даже он никакого интереса к прославленному архипастырю и к вере православной не проявил.

Сегодня Церковь лишилась духовной опоры в лице Митрополита Иоанна. 

Рецензии его я читаю, как свои собственные. Так, Марк Любомудров запредельно возмущен спектаклем «Пьяные». Автор пьесы Иван Вырыпаев, сознающийся, что он бывший наркоман, а постановщик и художественный руководитель театра БДТ Санкт-Петербурга Андрей Могучий. В статье «Смердяковщина» («Литературная газета» № 3, 25 января 2017 г.) Марк Николаевич пишет:

«Это зрелище производит ошеломляющее впечатление. Такой степени расхристанности, вседозволенности, хулиганского произвола и вызывающего цинизма я, пожалуй, не видел ни разу в жизни! Все персонажи изображают состояние хронического алкогольного опьянения. С маниакальной назойливостью театр демонстрирует все возможные формы этого состояния. В сценическом пространстве извиваются, корчатся, дерутся, хохочут, извергают нецензурную брань антропоидные рептилоиды — персонажи спектакля… Острое ощущение кощунства и наглой мерзости вонзается в душу и вызывает протест и возмущение».

Он же пишет: «Ничуть не удивили одобрительные отклики в печати о спектакле «Пьяные». Разумеется, спектакль был удостоен премии «Золотая маска» в двух номинациях, А. Могучий получил награду как «лучший режиссёр в драме» (2016). Так узаконивается сценическое паскудство, извращается предназначение искусства, взрывается фундамент русской православной культуры… Идолом в театре стал человек оскотинившийся, утративший образ и подобие Божие».

Не отличить оценки Марка Любомудрова спектакля «Пьяные» из моей книги «Театр нашего времени» о спектакле по той же пьесе колдуна Ивана Вырыпаева в Пятом театре Омска срамного режиссера Семёна Серзина. При написании своего материала я не знал тогда гневной рецензии М. Любомудрова и сравниваю их только сейчас. Мной, в частности, написано: «Хула на Бога пронизывает весь спектакль, идеология его враждебна и разрушительна. Пьеса переполнена самым отъявленным сквернословием, матом и гиперонимами. И возникает вопрос: всё ли в порядке с головой у автора пьесы и постановщика ее?»

Сквернословие — нравственная болезнь личности, признак избытка скверны в сердце. Употребляя матерные слова, человек участвует в языческом призывании нечистой силы. Он несет в своем мате эмоциональный оттенок жестокости, пошлости и цинизма. Сквернословие — это антимолитва, жертва сатане, одна из примет постигшей Святую Русь культурной катастрофы. Человек, говорящий гадкие слова, сам становится гадом. Особенно восхищает то, что мат извергают в том числе нежные девичьи уста потенциальных или уже состоявшихся мам. Зал, однако, ликует, он ощущает привычную для себя атмосферу, он уже приучен, он вырос в такой уголовной среде, где ему, чем больше хамства, тем лучше».

Сравнивая себя с Любомудровым, я замечаю, что писал как бы один человек. Однако в оценке некоторых других спектаклей мы с ним несколько расходимся, и это тоже нормально, живым людям свойственно разнообразие мыслей. Наиболее ярко это проявилось по поводу спектакля «Гроза» в БДТ того же режиссера Андрея Могучего. Я посмотрел этот спектакль там же в Санкт-Петербурге несколько позднее Марка Николаевича. Он написал резко отрицательно, вероятно, под впечатлением от «Пьяных», я написал положительно.

Я нахожу в его словах излишнюю горячность как последствия очумелого спектакля «Пьяные», после которого он смотрел спектакль «Гроза». Спектакль «Пьяные» так возмутил Марка Любомудрова, что он сокрушал всё режиссерское творчество и в спектакле по пьесе Островского «Гроза». Я оцениваю его на этот раз гораздо сдержаннее.

Увидев в самом начале на сцене иррациональных, отсутствующих в пьесе персонажей, воспроизводящих затхлую атмосферу городка, он пишет:

«Не возникает сомнений, что перед зрителями — пациенты психиатрической клиники. Из пьесы изъята её нравственная, духовная суть. За границами спектакля остались столкновения долга и чувства, боль и страдания героини, напряжённая психологическая жизнь персонажей, всё то, что Станиславский называл «жизнью человеческого духа». На сцене развёрнута мрачная фантасмагория, где корчатся неврастенические дергунчики с клоунскими ужимками и речёвками в рваном темпе».

Он продолжает: «Зрителей должны ошеломить зловещие картины: сквозь клубы дыма возникают очертания зверей с горящими красными глазами… Фантазия постановщика показывает действующих лиц в красках мрачного гротеска, рисуя их как безнадёжно помешанных. Зверовидные какие-то лица. Лица дрессированных зверей, а не людей».

Как ни странно, ничего этого я не увидел, бывает же такое. Более того, я влюбился в целый ряд «зверовидных лиц»: Варвару (актриса Варвара Павлова) и Катерину (Ольга Ванькова), изобретателя Кулигина (Анатолий Петров) и приказчика Кудряша (Василий Реутов), мужа Катерины жалкого выпивоху Тихона (Алексей Винников) и в полусумасшедшую Барыню (Ируте Венгалите), в странницу Феклушу (Юлия Марченко). Замечаю за собой невероятное. Я полюбил вот уже полторы сотни лет проклинаемую в школьных сочинениях любой гимназистски Марфу Кабанову (Кабаниху), стойко охраняющую разваливающиеся традиции предков и в, частности, женское целомудрие и девичью невинность. Такой она представлена народной артисткой РФ Мариной Игнатовой.

Похожим на Марфу Кабанову предстает в моих глазах и сам Марк Любомудров, отстаивающий русские театральные традиции в лице, например, убитого театра Татьяны Дорониной на Тверском бульваре, но допускающий сбои, не узнав себя в Кабановой. Он расценил спектакль слишком пристрастно и односторонне.

Как ни странно, я увидел, например, в образах Варвары и Ивана Кудряша — дерзких, решительных и свободолюбивых русских людей, чего не увидел Марк Любомудров. Они сбежали от Кабанихи и убогости своей среды. Так возникала казачья вольность в XVI веке из беглых бесприютных русских людей в Диком поле. Я не уверен в том, что сам режиссер Андрей Могучий ставил себе такую задачу. Так получилось. Он просто чувствует еще дух сопротивления в русских и невзначай вложил его в образы Варвары и Кудряша.

Марк Любомудров обрушивается на режиссера спектакля «Гроза» и далее: «Проследить логику в сумятице режиссёрских ухищрений — дело безнадёжное. Его театр — это мир безграничной эклектики и всесмешения, мир балагана, тотального лицедейства, гротеска, толкования мира как игры».

Я не узнаю в этих словах мудрого критика, «ведь толкование мира как игры» идет еще со времени Шекспира, «лицедейство» есть важнейшая сущность театра, «мир балагана» находится в основании истории русского театра, «условность» свойственна любому виду искусств, а то, что театр уже с началом XX в. стал превращаться в режиссерский — это не зависит от чьего-то произвола.

Я не заметил, что в спектакле «Гроза» артисты «марионетки» и «вешалки» для идей режиссера. Моя оценка прямо противоположна: «У всех артистов богатый опыт, уверенность в важности своего персонажа, никто не ощущает себя второстепенным. Ценный актерский потенциал достался режиссеру, и он использует его уважительно и изобретательно».

Еще назову только одно разногласие с уважаемым Марком Николаевичем по поводу безымянных персонажей, названных им «персонажами психиатрической клиники». Цитирую себя: «Всё действие на сцене суетятся и гримасничают (пантомима) персонажи в черных фраках и цилиндрах. Судя по программке, они обозначены как «городские жители обоего пола» (Виктор Княжев, Егор Медведев, Александра Магелатова).

В моем же представлении это кикиморы — существа из славянской мифологии, обитающие в жилищах человека и приносящие им неприятности, т. е. это тоже люди, только вредные. Режиссер не дал им имен, и они, будучи нарицательными, составляют параллельный мир по отношению к персонажам. Мир их, хотя и представлен зримым и убедительным видеорядом, является ирреальным по отношению к реальным сценическим персонажам. Они создают гнетущую атмосферу убогой жизни городка, но смотрятся с удовольствием, не надоедая».

Кто же из нас двоих прав в оценке спектакля «Гроза»? Сам же отвечаю: такая постановка вопроса неправильна. Оценка критиком спектакля всегда субъективна, она зависит от множества факторов: его мировоззрения, убеждений, воспитания, образования, а порой и настроения. В данном случае каждый из нас в чем-то прав, и я тороплюсь признать, что позиция Марка Николаевича более основательна и последовательна.

Я же в данном случае отхожу в сторону признания элементов авангардизма, хотя в пользе чего и не уверен — хорошо это или плохо? Мне кажется, скорее хорошо, т. к. театр не стоит на месте, не может не развиваться, законсервировать его нельзя. Я лично не знаком с Марком Николаевичем и при встрече с ним мы обязательно бы дружески разобрались и остались друзьями. У него бóльший опыт художественного восприятия искусства. По его словам, он посетил несколько тысяч спектаклей, у меня эта цифра приближается лишь к двум тысячам. Он профессионально играет на скрипке, у него несравненно более широкий круг общения с известными деятелями искусства.

За пределами театрального искусства Марк Любомудров в упомянутом интервью допускает еще более странные и категоричные суждения, например:

«Конечно, русские сражались тогда за Россию, не за Сталина». Сражались по-разному, за все десятки миллионов погибших и оставшихся живыми никто не может сказать… Мой же отец майор Пантелеймон Степаненко, чудом уцелевший от предвоенных репрессий, все годы и дни войны сражался за Сталина и за свою семью из пяти человек детей в 364 стрелковой Тосненской дивизии, 1212 полку на Ленинградском фронте. Голодный Марк в то время ребенком был эвакуирован из Ленинграда на восток, а я в Сибири как птенец питался пшеничными зернами, украдкой принесенными матерью с совхозного тока после работы.

Надо ли говорить, что мы оба гордимся своими отцами. Что ж, такова судьба наша и наших родителей.

Многое хотелось бы сказать еще о Марке Любомудрове, но приходится ограничиться только тем, что назову имена его недоброжелателей, а затем и единомышленников. В журнале «Театр» (1980 г., № 11) появилось письмо, обвинявшее его в неприятии «гениальности» режиссера Всеволода Мейерхольда (1874-1940), которого извлекли из забвения и начали безудержно возносить. Даю справку о нем: гимназию смог закончить только в возрасте 21 год, трижды оставаясь на второй год; поступил на юридический факультет, но бросил его. В образовании Мейерхольда значится лишь трехгодичное учение в театрально-музыкальном училище Московского филармонического общества (1896-1898).

В отличие от Станиславского, он делал ставку не на психологию игры актеров, а на пластику и зрелищность, на биомеханику — то, что сегодня называют авангардизмом. По результатам экспериментов Мейерхольда Станиславский вынужден был отказаться от сотрудничества с ним, отказались от него также Немирович-Данченко и Комиссаржевская, с которой он даже судился после увольнения ею. Революцию принял восторженно, незамедлительно вступил в партию большевиков. Вот его кредо, высказанное 30 апреля 1923 г. на одном из выступлений в Петрограде:

«Театр есть средство, проводник лозунгов. При сцены расстрела белого офицера из зала бегут буржуа, а рабочие улюлюкают им вслед».

Луначарский поставил его заведующим Театральным отделом Наркомпроса, он носил френч, щеголял с красной звездой на фуражке и с маузером на боку (1920-1921). Однако вскоре Луначарский с ним распрощался. В отношениях с артистами отличался крутым и деспотичным нравом. Сталин посмотрел один из его спектаклей и остался недоволен. В феврале 1940 г. он был расстрелян, по другим данным он был утоплен в нечистотах.

Александр Блок писал о Мейерхольде так: «Узорные финтифлюшки вокруг пустынной души… Прирожденный плагиатор с убогим содержанием души». Мейерхольд сводил психологические и душевные качества человека к механическим, и я назвал бы его «биомеханику» биомеханикой для биомассы, какой была в то время матросня, громящая винные подвалы Зимнего дворца. В Евангелие сказано, что «дух веет, где хочет», но это не про Мейерхольда, который не дружил с ним.

По мнению Марка Любомудрова, нет жизни человеческого духа в спектаклях сторонников Мейерхольда и сегодня.

Было за что критиковать Мейерхольда, но сторонники его считали недопустимым бросать даже тень на своего кумира. Письмо в журнале «Театр», в котором осуждался Любомудров, подписали Г. Товстоногов, В. Плучек, Е. Симонов, И. Ильинский и другие корифеи театра общим числом одиннадцать. Одиннадцать на одного, но выжил Любомудров и вот уже сорок лет после того продолжает отстаивать свои взгляды.

Серьезной фигурой явился критик Марк Любомудров общественной и театральной жизни. Его пытались исключить из Союза театральных деятелей. Наш земляк Михаил Ульянов, председатель правления СТД РСФСР, обвинил его в шовинизме и национализме, и он был всё-таки оставлен лишь «во имя реализации демократических идеалов перестройки» (газета «Советская культура» от 16 апреля 1988 г.).

Как говорится, скажи мне, кто твой друг и я скажу, кто ты. Единомышленниками или друзьями Марка Николаевича были и остаются еще оставшиеся в живых такие деятели культуры, как: Юрий Болдырев, Игорь Шафаревич, Савва Ямщиков, Владимир Квачков, Эдуард Володин, Олег Платонов, Станислав Куняев, Вадим Кожинов, Илья Глазунов, Леонид Леонов, Владимир Солоухин, Виктор Астафьев, Василий Белов, Николай Бурляев, Михаил Назаров и множество других.

Пусть ошибется Марк Николаевич в том, что «Русский национальный театр как явление отечественной культуры к сегодняшнему моменту уничтожен, и возможно — навсегда». Провозгласим ему и близким ему патриотам:

«Многая лета! Многая лета! Многая лета!»