Каюсь, братия! Намедни я нарушил Указ Иоанна IV. Собираясь на тренировку, прихватил компакт-диск с лучшими песнями Шаляпина. Ехать предстояло через весь город в машине товарища, и хотелось, чтобы в пути Федор Иванович спел «Ноченьку», «Элегию» и «Лучинушку». Однако ж неслучайно запрещал грозный царь ходить в чужой монастырь со своим уставом. Колонки автомагнитолы наполняли салон битловской мелодией «Желтой подводной лодки» в классической обработке. «Может, Шаляпина послушаем?» - «Нет, я его не люблю!». Товарищ слегка приглушил звук, и под We all live in a yellow submarine… мы поплыли по омским улицам, мокрым и грязным от растаявшего снега.

А с чего вдруг Федор Шаляпин? Не знаю. Может, под лирическое настроение. В глубину души – не бог весть когда – попал его удивительный бас и постоянно задевает там мои чувствительные фибры. Не могу себе объяснить, что именно привлекает. Как условный рефлекс. Почему-то иногда надо слушать. Уверен, в голосе этого человека, которого нет давно на Земле, что-то есть гипнотическое и сатанинское. Много лет пытаюсь разгадать. И более других приблизил меня к разгадке лирико-драматический тенор Джакомо Лаури-Вольпи. Он писал историю вокального искусства и проводил всяческие параллели. По его мнению, Федор Иваныч владел драгоценнейшим секретом «вокального эха» и голос свой украшал «приглушенными ответными отзвуками». Итальянцу, вышедшему на подмостки в 1919-м, виднее, что к чему в творчестве коллеги.

Я же ни черта не смыслю в теории музыки и в традициях оперного искусства. Однако с бесштанного детства обладаю хорошим слухом. Возможно, потому через толстую ткань Времени слышу внутри себя те самые шаляпинские отзвуки. И волнуют сердце не принципы малопонятного звукоизвлечения и не интонирование певца, которому первый учитель, солист Большого театра Дмитрий Усатов, великодушно советовал «опирать на грудь» и не делать «ключичного дыхания». Все это очень уж замысловато и сложно. Мне проще думать не о филигранной технике и исполнительских средствах, а о божественной природе голосовых связок Гения. Судьба выпестовала из казанского бродячего артиста, как принято сейчас говорить, суперзвезду мировой сцены. Ей угодно было отправить Федю сначала в Тифлис, а потом столкнуть в Москве с Саввой Мамонтовым, у которого в Русской Частной опере даровитый парень шлифовал «исторический бас». Кстати, историческим и эталонным его назвали итальянцы. К ним мы еще заглянем в «Ла Скала».

Естественно, в дороге ничего особенного товарищу не говорил. Просто обмолвился, что акустические записи 1910 и 1932 годов народной песни «Вниз по матушке по Волге» в исполнении Шаляпина и хора почему-то отдают внезапным морозом по шкуре и выдавливают слезы из глаз. Никакие The Beatles с Yellow submarine подобного отзвука не вызывают и – хоть убей! – не резонируют в душевных фибрах. Как не всплывает, по счастью, «ихняя» желтая подводная лодка (или, допустим, английская АПЛ Splendid) на рейде Самары, в той самой Волге-реке, на берегах которой я прожил пять счастливых лет. К слову. Низкий поклон замечательной омской пианистке Светлане Пономаревой. Памятуя об увлечении, она привезла из Канады и подарила мне автобиографическую книгу Шаляпина «Маска и душа». За прошедший год не раз читал ее и не мог оторваться.

Кто-то из читателей «Вашего ОРЕОЛА» может подумать, что плохо отношусь к «Битлз» и к музыкальному «импорту». Напротив! Люблю и слушаю. В подтверждение приведу мнение Шаляпина, созвучное моему: «Разве этим я хотел сказать, что западная музыка хуже русской? Вещи могут быть по-различному прекрасны. Если в западной музыке отсутствует русская сложность и крепкая интимная суковатость, то в западной музыке есть другие, не менее высокие достоинства…». Свое отношение он иллюстрировал ссылками на Вагнера и Моцарта. Тут нет необходимости повторять его оценки или рассуждать, почему сердцу русского Гения, любящему Римского-Корсакова, все-таки роднее свирель на опушке леса. И без того ясно.

Ну что – о горячих итальянцах? В поводыри по старому времени, с вашего позволения, возьму выдающегося журналиста Власа Дорошевича. На мой взгляд, в начале того века никто из российских газетчиков не писал лучше о Федоре Ивановиче. Его театральные материалы, посвященные первому выступлению за границей и атмосфере вокруг триумфальных гастролей, похожи на детективные отчеты с места заранее объявленного преступления. Очерк «Шаляпин в Scala», состоящий из «телеграфных строк», дробящих фразы на отдельные эмоциональные части, и ныне читается на одном дыхании.

В марте 1901 года Федор Шаляпин, приглашенный в миланский театр «Ла Скала», должен был сыграть Мефистофеля в опере Бойто. Провальная опера, не принятая и освистанная взыскательной итальянской публикой задолго до приглашения русского баса. Оно, приглашение, считалось верхом глупейшего безрассудства. Таким же примерно, как экспорт пшеницы из Италии в Россию, до которого бы никто не додумался. Десять гарантированных спектаклей! Шаляпин боялся собственного провала и, надеясь, что ему откажут, «заломил» невероятный гонорар в 15 тысяч франков. Он получил эти деньги! А коллеги-то по оперному цеху сами платили театру, лишь бы спеть на его легендарной сцене.

Влас Михайлович ярко описал скандал, «беспримерный в театральных летописях Италии». В отсутствие Шаляпина к его жене заявился предводитель клаки «сам» Маринетти, подписывающийся Marinetti e С^о в подметных письмах к артистам. Его шайку в Милане называли ladri in guanti gialli - «негодяи в желтых перчатках», от которых всецело зависели сценический успех и актерские судьбы. Этот жулик, которому подчинялись все без исключения, вежливо попросил несколько сот франков у супруги Федора Ивановича. Представляете, что потом произошло? Шаляпин отказался покупать себе аплодисменты! Он пришел в дирекцию и с порога заявил: «Эти люди действуют на меня угнетающе. Я и без их помощи ночей не сплю, боясь провалиться. Уж лучше я вернусь в Россию, у нас там таких штук не делают!». На защиту певца выступила влиятельная газета Corriere della Sera.

Неслыханный демарш русского поразил артистический мир. По всем прогнозам, оперу могли провалить в самом начале. Враги скупили для клакеров лучшие места, где тем удобнее свистеть и топать, кричать «долой… вон его... собаку!». Композитор Арриго Бойто на спектакль не пошел. Вечером в половине восьмого он разделся дома и, поставив на ночной столик раствор брома, лег в постель. Второго провала своей оперы автор не пережил бы.

Публика замерла в ожидании. Дирижер Тосканини, наклонив палочку в сторону Мефистофеля, трижды показал ему вступление. После долгой паузы по «чудному театру Scala, с его единственным, божественным резонансом» вдруг расплылась «мягкая, бархатная могучая нота красавца баса» - Ave Signor! Первого свистнувшего разорвали бы на части. Оркестр, а потом и Карузо, словно вообще исчезли, заслоненные этим русским «Скиаляпино». То есть Шаляпиным. Миланская газета Il Trovatore («Трубадур») в свежем номере отозвалась восторженной рецензией: «Запишем эту дату золотыми буквами: в субботний вечер 16 марта 1901 года…».

…Итальянцы любят гениального Карузо. Говорят, что они в честь тенора изготовили большую восковую свечу и раз в год зажигают ее перед лицом Мадонны. Она рассчитана на 500 лет. К сожалению, у нас нет такой же традиции. А если б была, то в память о величайшем Шаляпине свеча могла бы гореть в те дни, когда он родился и умер. В феврале и апреле все третье тысячелетие. Я так считаю!

«Ваш ОРЕОЛ» № 12 от 19 марта 2014 г.