В газетном деле нет ничего хуже и одновременно лучше, чем прокрастинация. Это состояние пишущего человека, при котором возникает острое желание увильнуть от бытописания либо отложить его «на завтра». Тебе - кровь из носу! - надо срочно написать статью в номер, а голова отвлекается на всякую ерунду. Психологи утверждают, procrastinatus - защитная реакция организма в борьбе с внутренней тревогой и с неприятными мыслями о предстоящей работе. Отсрочка плоха для газеты, живущей по плану. Но часто промедление, кажущееся ленью, может быть и благом, которое связано с неуверенностью автора в правоте, с мучительным поиском истины, логических звеньев и ключевых слов. Блажен, кто ни в чём не сомневается, тепло тому на свете.

В 1905-м у Куприна никакая прокрастинация не возникала да и возникнуть не могла - в редакционных каменоломнях Александр Иванович уже не батрачил. Дописывая повесть «Поединок», он параллельно читал отрывки из неё публике в Санкт-Петербурге, и потом, после столичного успеха, почивал на лаврах в Крыму. В ноябре, находясь в Балаклаве, публицист услыхал артиллерийскую канонаду и подумал о салюте в честь монарха Николая II или кого-то из его августейшей семьи. Затем увидел извозчиков с колясками, наполненными людьми, одуревшими от ужаса, которые говорили «смутно и бестолково», что на крейсере «Очаков» пожар, что несколько судов потоплено, а из морских казарм стреляют из пулемётов. Конечно, Александр Иванович не мог, не имел морального права пропустить схватку мятежных моряков с царскими «прислужниками» и помчался в город, «объятый пламенем революции».

Итогом его поездки стал батальный репортаж, опубликованный в петербургской газете «Наша жизнь» под названием «События в Севастополе». Исследователи купринского творчества впоследствии называли произведение «исторически точным документом, имеющим серьёзную научную ценность». И отмечали, что бесстрашный писатель помогал матросам, спасшимся «бегством вплавь» - именно так! - с обстреливаемого и горящего корабля. Короче говоря, совершил поистине высоконравственные поступки. Нет оснований ставить их под сомнение.

Лет тридцать назад, когда впервые читал материал, у меня из-за дефицита информации не возникали вопросы. Публикация о восстании в Крыму казалась однозначно правдивой. Точнее, выглядела как абсолютная истина, поданная в умозрительных образах. Ну ещё бы! Писатель - очевидец и, значит, прав. Несколько раз я обращался к «Событиям в Севастополе». Хотел написать о Петре Шмидте, который в Русско-японскую войну командовал транспортным судном «Иртыш», и потом - восставшими черноморскими моряками. Никак не мог себя заставить - прокрастинация, будь она неладна, и противоречивые сведения. Будто бы герой бунта на самом деле - вор и психопат, «идеологически овеянный славой». А тут подоспели трагические события на Украине, «бегство» от неё Крыма, междоусобица в Донецке и Славянске, огненная трагедия в Одессе. Поневоле пришлось заглянуть в прошлое, описанное Куприным. Оно показалось зеркально похожим на настоящее и на то, что в 2014-м, к счастью, НЕ произошло в Севастополе.

Глазами Куприна я видел горящий крейсер «Очаков», отбрасывающий кровавые пятна на чёрную воду, и маленькие чёрные фигурки людей, бегающих в панике по палубе. Ушами Куприна слышал среди мрака и тишины ночи протяжный крик: «Бра-а-тцы!..» и звук лопающейся от жара брони с её стальными заклёпками. Звук также казался похожим на частые ружейные выстрелы. Когда-то я по-купрински презирал жадных до зрелищ мещан, густо стоявших на набережной. А ныне сочувствовал им - граждане с животным, испуганным влечением стремились «прижаться к кому-нибудь сильному, знающему, кто помог бы им разобраться в ужасе и крови». Этим человеком не мог стать для них «большой, упитанный, жирный» офицер, и солдаты литовского полка - маленькие, серенькие, жалкие - тоже. В общем-то, при богатом воображении можно воочию представить ту страшную бойню и почувствовать всё, что её сопровождало, вплоть до запаха моря с примесью смерти. Александр Иванович талантливо воспроизвёл в газете картину событий, произошедших в ночь на 15 ноября.

Если бы я был главным редактором «Нашей жизни», то, конечно, опубликовал бы этот репортаж. Правда, сначала, несмотря на купринский авторитет и обретённую славу в России, попросил писателя внести ясность. В угоду истине и исторической точности. «Жгучая боль и гнев» важны в публицистике, но объективность - во сто крат важнее. Вопросы задал бы простецкие. Как мог наблюдатель, стоя на Приморском бульваре в полутора верстах от мятежного судна, сквозь канонаду, расслышать крик «Бра-а-тцы!..» и звук лопающейся стали? Уверен ли он в том, что «демонический» адмирал Чухнин, чувствующий безнаказанность при убийстве бунтовщиков, «некогда входил в иностранные порты с повешенными матросами, болтавшимися на ноке»? И ещё наверняка спросил бы о присяге и о долге «нелицемерно служить, не щадя живота своего». Клятва на верность царю и Отечеству - не пустой звук для моряков.

К сожалению, автора сенсационного материала из Севастополя тогда не сразила лёгкая прокрастинация. Вот если бы он, не питаясь слухами и шёпотом толпы, отложил на день подготовку «лучшей публицистической статьи», взвесил факты, обдумал слова, то не позаимствовал бы у Горького оценки для мещан, и не взял бы пронзительный крик толстовского дезертира. Тот просил: «Братцы, помилосердуйте!». Понятно, Куприн страдал от чужой боли, торопился и написал пронзительный, но всё-таки полуправдивый текст. Вряд ли он думал о точности мелочей, в которых, как известно, кроется дьявол. Примерно так ныне поступают отдельные журналисты в горячих точках - не обладая полной информацией, выдают желаемое за действительное, додумывают, привирают, эмоционально окрашивают. Кто проверит их репортажи? Да и зачем? Война всё спишет.

Статья «События в Севастополе» вызвала вполне понятную реакцию власти. Тираж газеты был конфискован, публикация ещё долго подвергалась запрету в других изданиях. Командующий Черноморским флотом Григорий Чухнин, который - будем справедливы в оценках! - следовал букве закона и оставался верным присяге, в ярости приказал выдворить писателя из Крыма. Более того, вице-адмирал подал исковое заявление в симферопольский суд на Куприна, обвинив его в клевете. Спустя три года дело рассматривал Петербургский окружной суд, который наказал писателя домашним арестом. Он «отсидел» дома.

Впрочем, какое это имеет значение? Да никакого. И пишу о тех событиях для того, чтобы возбудить читательский интерес к давнишним историческим вехам и произведениям Александра Куприна, Павла Беркова, Владимира Бойко. Может, кто-то захочет узнать больше о том времени из других источников, заинтересуется судьбами соотечественников, участвовавших в междоусобной борьбе. Напомню. Финал у севастопольского восстания оказался плачевным. Лейтенанта Шмидта, матросов Гладкова, Антоненко, Частника в марте 1906-го расстреляли на острове Березань. 14 бунтовщиков приговорили к бессрочной каторге, 103 - к каторжным работам и более 1000 человек наказали без суда. А в июне того же года матрос Акимов двумя выстрелами в упор отомстил вице-адмиралу Григорию Чухнину.

...У Истории в Крыму все жертвы давно посчитаны. И мы не вправе их забывать.

«Ваш ОРЕОЛ» № 23 от 4 июня 2014 г.