Елене Никитичне Фильчаковой исполнилось 94. Возраст свой чувствует разве что ногами, с молодости застуженными. В ее комнате на столе рядом с микстурами и лекарствами – духи, дезодорант и даже губная помада где-то была.

Баба Лена проснулась сегодня раньше обычного. Саша, младший сын, недавно встретивший 64-летие, еще убирается по хозяйству, а она уж на ногах. Завтрак схлопотала сама. Делов-то: сосиски сварить. Бабуля с них и начинает день, каждый раз удивляясь – вот ведь жизнь настала: ешь-не хочу, да не затируха какая-нибудь и даже не репа, в печи томленная. Чай заварила – уж до него она большая любительница, чтоб ароматный был да душистый: с мятой, чабрецом. А спать ей думка тяжелая не дает – у сыночка ее старшего, Виктора, сегодня день рождения. 75 бы стукнуло, только нет его уже, трех лет до юбилея не дотянул - сердце не сдюжило. Восьмой десяток – старичком себя считал. А баба Лена вроде еще ничего. Как запоет, так и вовсе молодуха - звонко, зычно, бог голосом не обидел. Тексты песен да частушек помнит до сих пор. Пела всегда: и когда в работницах служила – 12 годов не было, и когда с матерью трудодни зарабатывали, то снопы вязали – по гектару за день проходили, то километрами насыпь глиняную накидывали – железную дорогу строили. Хоть и люду в семье хватало – шесть душ, а старшей осталась, помощницей.

Семнадцать годов только исполнилось, когда защитник да помощник ей выискался – Иван. Комбайнер! Грамотный, в Ишиме учился. Завернул ее в тулуп, а была в ту пору баба Лена зыбкая да худая, и повез с родителями знакомиться. Свекор как знал - уж штаны белые надел, в них на печи и дожидался. А свекровка только поздоровкалась и сразу в подполье за угощеньем. Но недолго жизнь семейная длилась – ребеночку, который точно через девять месяцев народился, года не было, когда Ваню в армию забрали. Там и войну встретил.

- А, что война, что не война - все народу беда, - машет рукой баба Лена и плачет. – То, было, налогами задавили. С коровы - 400 литров молока, 40 килограмм мяса, да деньгами еще 500 рублей. А где я одна со стариками да дитем грудным наберусь? Вот и приходилось за 150 километров ходить молоком торговать, а обувь-то, знаешь, какая была – чуни. И то, спасибо дедушке грузину, одел нас в резину. В общем, ухлопалась, обезножила – думала, калекой останусь. Нет, отошла, денатурат помог - все им натиралась.

Бывало, ноги как собаки грызут, да кто там внимание обращал – война. Хотели в трудармию забрать, но дите пожалели – отправили на лесозаготовки за тридцать километров от дома. Морозы сильные, одежды теплой, считай, нет, только трудами и согревались. По пояс в снегу, очищали березы поровнее да пилили ручной пилой, чтоб пенек высотой со спичечный коробок оставался. Двухметровые столбики где котом, где руками перекантовывали поближе к дороге. Там собирали в штабеля и на фронт отправляли - верно, блиндажи строить, думали женщины, стараясь еще больше. В «женские дни» бабе Лене, как и другим бабам, совсем худо приходилось. 800 грамм хлеба в день получала она за выполнение нормы, делила на четверых, вечером поесть и на утро оставить. Однажды, возвращаясь, как стемнело, домой, в снегу заметила человека. Вытащила, оттерла, разглядела – мать ее горемычная от голода и усталости обессилела. Так и замерзла бы, да, знать, не судьба. 95 было, когда померла. Вот и баба Лена жить собирается лет до ста, а потом подумает. Она вообще часто думает. И не хочет, а думы не уходят – поминается чего-то сегодня все. Блинов, верно, постряпать надо. Тесто вмиг развела, а дальше уж Саша – ноги не терпят подолгу топтаться на месте. Хотя чего-то баба Лена сегодня совсем загрустила, вон давеча мазь ей из города привезли - ноги тереть, холодит, мол. Кому холодит, а у нее так горели, что не меньше часа кадриль выдавала.

Муж ее, единственный, в 46-м пришел больной и израненный. Главное – живой. Вернулся и опять уехал в город: три года на механика учился. Семью специалиста отправили на голую кочку: целинные земли в Горьковском районе поднимать. Там и Толик родился, из-за холодов в домишке, в землю вросшем, три года не ходил – ноги застудил шибко, на себе таскала. А уж к 50 году разжились – кухню с горницей сами выстроили. Терем получился теплый да уютный, шифоньер купили новый, со створками. И сыночка младшего Сашеньку народили.

- Но нельзя человеку долго в покое жить – устанет быстро, - считает баба Лена.

В 65 умер муж - лег спать и не проснулся. А квашню замешать не с чего - с утра собирался в контору зерна под зарплату выписать. Так и хоронила взаймы.

- Горевать шибко некогда было. – Баба Лена утирает слезу. - Помнишь лягушек, что в кувшин с молоком попадали, одна загоревалась, сплошала и утопла, а другая бултыхалась, пока ногами твердоту не почуяла? Вот и с сынами бултыхалась, как могла.

Старший сын Виктор на конструктора по мельницам выучился, начальником стал. Через него и попали в Черноглазовку Таврического района. Живут высоко над землей – квартира их неблагоустроенная на втором этаже. По вертикальной лестнице баба Лена каждый день спускается-забирается: на солнышке погреться, с людьми поговорить, за огородом присмотреть. Смеется:

- Туда - помаленьку, оттуда - на четвереньках. Бояться буду, когда лягу, а пока ползаю – чего уж?

Не испугалась и в семидесятом, когда сыну ее младшему диагноз поставили нехороший – легкие больные, скоро дышать совсем не сможет. Отправила его в Таджикистан к родне, а у самой сердце рвалось – не привычная одна жить. Продала, что было - особо кадушку жалеет дубовую, трехведерную - и за ним следом рванула. Ничего, что возраст уже к пенсии – 52 натикало, в детсад нянечкой устроилась, а там вскоре и кладовщиком стала, грамоты да благодарности имела. Кибитку таджикскую, вроде сарая нашего, саманом мазанную, купила. Получка небольшая, а к пенсии заработок побольше нужен - на стройку пошла: кирпич подносила, раствор мешала, стены штукатурила, паркет класть выучилась. Одним словом, любую работу сдюжить могла. Так семнадцать лет и пролетели.

В девяностых плохо русским в Таджикистане стало, соседские ребятишки – отражение настроения родителей - Кухрай и Рауша, выросшие на руках бабы Лены, перестали с ней здороваться. Дальше - хуже: видя ее, переходили на другую сторону улицы. В магазине русским продавали только залежалый товар, на двери дома краской писали проклятия и ругательства. От греха непривычные ссориться и обижаться Фильчаковы вернулись домой, в Сибирь - беженцами.

Это слово баба Лена в последнее время часто слышит в новостях, когда говорят про Украину. Вот ведь как простой люд жалко:
- Может, хоть полпенсии им отдать, как думаешь?

Пенсия у бабы Лены небольшая, но на новые платья хватает. Старые-то истрепались, не хочет в них на улицу выходить. Вот и приходится сыну Александру с каждой пенсии бабуле новое платье покупать – яркое да чтоб в цветах. Сватьюшка недавно кофту подарила:

- Красавица! - шутит бабуля. - Наряжусь и телевизор сяду глядеть. Смотрю все, что показывают. Шибко хоккей люблю. Не то, как они там бегают, а капитан мне их нравится – дюже красивый.

Вот так всегда у бабы Лены – вроде грусть-тоска заедает, а нет - закрутилась и забыла о горьком. Как в песне: «Хоть и горе, и беда, не унываю никогда, ой, спасибо тебе, мама, что веселой родила».

Блины вроде сладила, цветы полить надо бы - герань что-то голову повесила. Свеклу прибрать куда-то – аж семь ведер наросло нынче, им с Сашей и двух хватало. Ну ладно, городские приедут, им в гостинчик и сложит. Приедут, не забудут – праправнука Глебушку показать. Два года ему скоро, а еще не видались – далеко от города, а дороги на Черноглазовку больно плохие, зачем дите мучить. Зато внук Андрейка теперь чаще наведываться будет – пенсионер он с этого года, чуть не тридцать лет в полиции проработал.

Ну, притомилась. Видно, полежать пора. Но полчасика, не больше! Сильно залеживаться не к чему, да и некогда – кружочки вязать надо под ноги да на табуретки. И носки у Саши прохудились – латку положить хорошо бы. А там Юля, поди, позвонит – Викторова жена. Горевать по нему будет, поддержать надо. Хорошая она, добрая и ласковая, за всю жизнь не обидела. Как, впрочем, и баба Лена – ко всем она с вниманием да теплом. Душа-человек, говорят про нее в поселке, денег занимать ходят: знают - не откажет, последнее отдаст и слово доброе всегда найдет.

- Да, ладно, девки, что мы все обо мне да обо мне, давайте по рюмочке, за пожилых, – баба Лена уже стол накрыла. - Пусть они здоровы будут, и детям своим нужны!

- А кто они-то, баба?

- Знамо, кто: те, кого вы пожилыми зовете. И музыку, Саша, нам погромче включи – веселее будет. Ну, пожили мы, да. Только рано нам стареть!