Спектакль омского «Пятого театра» «Издалека – долго». Режиссер Никита Гриншпун.

Спектакль посвящен войне СССР с фашистской Германией и приурочен к 71 годовщине ее разгрома. Скажу откровенно, с советских времен к подобным «датским» спектаклям сложилось недоверчивое отношение, потому что власть обязывала театры отмечать таким образом важные даты, и отношение к ним часто было формальное. На этот раз создалось полное впечатление, что свой спектакль режиссер и он же художественный руководитель театра Никита Гриншпун поставил по велению своей совести.

За один час сценического времени показана история кровавой войны, показана объективно и настолько исчерпывающе, что не вызывает чувства какой-либо недосказанности. Ярко, художественно тонко и эмоционально напряженно обозначено начало войны. Смешно и до слез жалко немецких фрау и Gretchen, которые читают письма своим мужьям, только что ушедшим на восточный фронт. Боже, до чего же они наивны в своем неведении и непонимании того, куда ведет их рок событий.

Содержание писем сводится к заказам выслать предметы обихода. Пишет некая Эрна (артистка Александра Урдуханова) и заказывает целый список: кожаные сапоги 37-38 размера, «симпатичные темные чулки 9,5 размера», шерсть синего цвета… Чадолюбивый муж Гельмут (Алексей Погодаев) высылает ей сверх того «для Пуни костюмчик голубой вязаный, костюмчик матросский шерстяной, темно-синий с шапочкой, ботиночки новые кожаные две пары, туфельки коричневые». Перечень этот сегодня щемит душу, но особенно впечатляет приписка: «На голубом костюмчике для Пуни есть пятна крови. Извини, мое сердечное сокровище, но ты можешь без труда вывести их у дядюшки Герберта». Как же может любовь к собственным детям сочетаться с убийством других детей? Стремление обладать вещами есть дело более или менее естественное, о чем будет сказано ниже, но «пятна крови» вопиют.

На сцене груды женской одежды, которую оживленно примеряют немки. Они заказывают и получают рубашки, белье, меховые пальто, шапки, соболий мех, отрезы шелка и шерсти, кофты, «чепчик ночной с вышивкой», туалетное мыло… Наиболее предприимчивый Хорст (Артем Кукушкин) сообщает, что у него есть золотые кольца, серьги с камешками и золотой браслет, но он не решается доверить их почте и вручит их лично в недалеком будущем «вместе с тысячей горячих поцелуев».

Некая Хельга (Вика Величко), особенно трепетная и жизнерадостная сладкоежка, получает от мужа Фрица (заслуженный деятель культуры Омской области Сергей Шоколов) шоколад, мед, сало и просит прислать «Птичьего молока». Ей почему-то понравилась веревка, которой была перевязана последняя посылка, и она просит теперь всегда перевязывать посылки «прекрасной русской веревкой». Не символично ли это? Не русские ли веревки пригодятся для повешения главарей фашистского рейха в Нюрнберге?

Немецкие воины горделиво и с презрением пишут поначалу о грязных русских. Одурачено все население. Mütterchen – мамочка (заслуженная артистка России Татьяна Казакова) пишет своему сыну: «Сегодня смотрела хронику. Это прямо позор, что такой отвратительный трусливый сброд живет на этой прекрасной, плодородной земле. Надеюсь, что вы скоро покончите с этими варварами!» Редкое расистское высокомерие.

На переписке воинов вермахта со своими домашними композиционно и структурно построен весь спектакль. В этом отношении он напоминает ныне модный так называемый документальный театр (театр doc), но лишен его вульгарности. Как сказала заведующая литературно-драматической частью Анна Манакова, фронтовые письма собирались из разных источников всеми занятыми в спектакле, в числе которых были заслуженный деятель культуры Омской области Мария Долганева, Олеся Шилякова, Мария Старосельцева, Василий Кондрашин, Константин Кувшинов, Владимир Куражев, Евгений Фоминцев.

Письма зачитывают с листа, что не кажется странным – ведь это же письма, они и пишутся для того, чтобы их читать. Содержание писем сходно у всех, но читаются они женщинами по-разному: то капризно, то требовательно, то умоляюще. На заднике сцены в это время проецируются изображения Гитлера, ликующих толп, марширующих военных и портреты отдельных немецких героев. Они все красивы и молоды. Кончилось время, когда в советском кинематографе немцы изображались только в карикатурном виде. Среди них поразил красотой портрет немецкой девушки в военной форме. Я смотрел этот спектакль утром 9 мая. Возвращаясь, прошел мимо праздничной трибуны на центральной площади Омска и остановился, пораженный. На всю величину трибуны была изображена столь же прекрасная, но русская девушка в военной форме и с боевыми наградами. В этом сравнении зримо увиделась и почувствовалась особая, поэтическая и вместе с тем страшная философия войны. Обе светловолосые, одного возраста, лет 25, один и тот же ракурс вполоборота, как будто отпечатаны с одного негатива, только разные у них древние символы: у одной свастика, а у другой красная звездочка. Сочувствует Никита Гриншпун и немцам, и русским, и это правильно, в этом истина. Чего только больше в детях Адама – от Бога или от дьявола, на этот вопрос не ответит никто, кроме самого Создателя.

Однако спектакль только начался. Очень скоро офицеры и солдаты вермахта в своих письмах меняют тон в оценке русских. Их начинает удивлять невероятная, фантастическая сопротивляемость русских, чего им не приходилось встречать во Франции или Польше. Так, подойдя к замолкнувшему без патронов русскому пулеметчику, они увидели, что у него оторваны ноги, которые он перетянул ремнями от потери крови и продолжал стрелять. Другой пишет, что русских внезапно выбросили на них с самолетов на заснеженное поле без парашютов с высоты метров двадцати, как демонов, и тут же они вступили с ними в бой. Да, о героизме наших воинов, оказывается, многое можно узнать и от немцев. Приводятся случаи, когда они с военными почестями хоронили наших за их смелость, отвагу и мужество. Названные факты сопровождаются показом немецких фото- и кинодокументов.

История войны как бы листается в какой-то грандиозной книге с восемью главами: «Заказы», «Знакомство», «Перелом», «Зимние квартиры», «Соседи», «Сталинград», «Окружение», «Прощание». Может быть, и случайно в сценарии оказалось именно восемь глав, но напоминают они восемь лучей октограммы – восьмиконечной звезды, означающий у многих народов знак возрождения, света и славы. В православии же это рождественская Вифлеемская звезда, встречающаяся на многих русских иконах Богородицы, а Матерь Божия является покровительницей России.

Многое успевают рассказать и показать в спектакле: грабежи немцами советского населения на оккупированных территориях, битком заполненные грузовики, увозящие подростков и женщин на работу в Германию. При этом зачитывается письмо все еще наивной die Frau des Hauses (хозяйки дома), просящей прислать ей для работы по хозяйству пару русских. На экране воспроизводятся виселицы с партизанами, изможденные и отчаявшиеся пленные русские. Словом, в спектакле представлены разные стороны войны – редкая в наши дни объективная оценка чудовищной трагедии, под названием Великая Отечественная война, и сделана она, важно отметить, молодым коллективом артистов театра.

Чтобы не переутомить зрителя, приводятся некоторые ситуации курьезного характера. Читает Константин Кувшинов: «Милая моя Мари, эти русские не придерживаются никаких цивилизованных правил. Представляешь, когда все нормальные люди обедают, они идут в атаку».

Удивляет письмо: «Мое убеждение в нашем расовом превосходстве пошатнулось. Они великодушны. Хозяйку избы, в которой я живу, зовут Александра, ей 77, она вяжет мне носки, варит для меня картофель, а сегодня я нашел в своем котелке кусок соленого мяса, хотя сами голодают. Трое ее детей воюют с нами. Чувство вражды ей, вероятно, незнакомо». Много нового, оказывается, узнаешь о войне, которую, казалось, мы хорошо представляли.

Главная же правда войны в том, что мы победили. Показательным в этом отношении показано окружение и разгром фашистов под Сталинградом. Тупик, нет боеприпасов, нечего есть. В отчаянии пишут они домой просьбы прислать им хотя бы хлеба. Прозрение наступило слишком поздно. Морозы в 42°С довершают дело. Окруженным и гибнущим солдатам не лишенные чувства юмора русские из громкоговорителей предлагают сдаваться и включают танго: «Мне бесконечно жаль своих несбывшихся мечтаний…».

Чрезвычайно умело построил спектакль режиссер. На удивление, им использованы три основных принципа трагедии, сформулированные еще Аристотелем: моменты борьбы, смена счастья и несчастья; момент катастрофы, узнавание своей вины и отрезвление героев; момент бурного страдания, развязки, следующей за возбуждающей ужас и сострадание катастрофой.

Шубы и меда просили немки из России, мужья просят прислать теперь им хотя бы хлеба. Добавлю от себя, что после войны в Россию по приказу главнокомандующего Сталина каждому участнику войны разрешалось брать с собой определенное количество трофеев. Таков закон войны, вектор движения товаров изменился на противоположный. По все нашей стране появились немецкие аккордеоны, велосипеды, мотоциклы, фотоаппараты и прочие блага и достижения европейской цивилизации. На первой в моей жизни фотографии (1945 г.) мы с сестрой стоим в модных немецких пальтишках, и это в совхозной-то глубинке, а картонная коробочка с искусственным медом и нарисованной на ней Kleines Mädchen после голодных лет войны до сих пор стоит у меня перед глазами. В числе прочего отец привез пару красивых перламутровых театральных биноклей, пробудивших во мне, видимо, интерес к театру.

О войне режиссер рассказал как человек XXI века, когда притупилась боль потерь и открылись многие тайные причины войны. «Издалека», – не зря так сказано в названии спектакля. В этом слове не только хронологически подразумевается большой промежуток времени в семьдесят с лишним лет, но также напоминается хорошо известная песня о великой русской реке: «Издалека долго течет река Волга», что придает некоторый лиризм суровому повествованию.

Война показана поистине эпически, масштабно, в раскрытии ее сущности и целостности, как величайшая трагедия и надругательство над человечеством в целом. Каждый артист читает письма от нескольких совершенно не связанных между собой воюющих солдат, и потому складываются не типы конкретных людей, а образ войны в целом – чудовищной, жестокой, беспощадной.

События развиваются на совершенно пустой сцене, и действительно, какие могут быть декорации у войны? Артисты, играющие немецких солдат и офицеров, все в штатском и этим, вероятно, дается понять, что речь идет не только о войне 1941-1945 годов, но о войне вообще, с тех пор, как Каин без видимых причин убивает Авеля. От нее никому нет пользы, в ней, по большому счету, нет победителей.

Император Август, получивший известие о поражении его полководца Квинтилия Вара и поголовном истреблении отборных римских легионов германцами (9 г. н. э.) воскликнул: «Vare, legions, redde» (Вар, Вар, верни мне мои легионы!). СССР победил, но многие годы власти его не торопились даже подсчитать количество погибших с точностью хотя бы до миллионов. Сталин отреагировал лишь тем, что для пополнения населения запретил аборты, разрешенные вновь Хрущевым, и с тех пор под нож пошли, между прочим, сотни миллионов жизней.

Германия терпит крах, катастрофу, крушение всех своих преступных планов. Вот крик раскаяния из писем на последнем этапе войны (Сергей Худобенко): «Я проклинаю день, когда родился немцем. Я потрясен картинами жизни нашей армии в России: убийства, грабежи, насилие, разврат. Я больше не буду стрелять. Как чудесно могли бы мы жить, не будь этой захватнической войны». Еще живые немцы прощаются со своими близкими и с собственной жизнью, и это не надуманные сочинения Шекспира, а вопль души реальных людей. Сдержанно и, надо сказать, с достоинством озвучивает Сергей Шоколов письмо, которое не стоит пытаться пересказать своими словами: «Дорогая Берта, я пишу тебе последнее письмо. Это конец. Мы стали людьми лишь перед лицом возмездия. Мы умираем, сожалея о том, что дали себя одурачить. То, что с нами происходит – заслуженная и справедливая кара за то чудовищное преступление, в котором мы были соучастниками. Вызывает сожаление, что человек слышит голос собственной совести с фатальным опозданием. Я не собираюсь прятаться и отрицать свою вину. Отдавая свою жизнь, я эту вину искупаю. Прощай. Любящий тебя Гельмут».

Стратегически и в то же время философски подводит итоги войны некий старший лейтенант (Алексей Погодаев) в письме своему отцу, полковнику генштаба: «Помнишь, отец, ты говорил мне, что я должен быть верен своему знамени и с ним победить. Так вот, нет никакой победы, г-н полковник. Когда-нибудь для каждого человека в Германии придет время, и он проклянет безумие этой войны, в которой нет правых и виноватых. Есть только погибшие, справедливых войн не бывает, любая война – это преступление. Поцелуй Герду. Руку к каске, дорогой отец, старший лейтенант докладывает тебе о своем отбытии». Страшное это признание, сказанное с достоинством, не может не тронуть любое сердце.

Театр также отрицает войну, но не войну справедливую, какой была она для так называемого советского народа. Об этом сказано простыми словами русского наводчика орудия (Дмитрий Макаров): «Фрицу война тягостнее. Мы – что? Мы свое защищаем и добьем гада. Куда нам деться? А он, немец, за какой надобностью смерть в России принимает? За столько километров от своих фрау и киндеров? Что ни говори, а тяжелее ему, гаду, эта война, безнадежнее».

«Пятый театр», осуждая невиданную войну, однако, на стороне подлинных победителей, не опускаясь до объяснения причин победы существованием штрафбатов или смерша, что сплошь и рядом можно встретить в современном театре, кино и литературе. Символически «Пятый театр» этим своим спектаклем оказался среди участников «Бессмертного полка». Русские герои, что необычно, показаны глазами немецких захватчиков, и это придает нашей победе особую основательность, закономерность, убедительность.

Нечего греха таить, при прежнем директоре Юрковой Александре Илларионовне, царство ей небесное, «Пятый театр» за свою почти четвертьвековую историю, отнюдь, не отличался патриотизмом, но петь новому руководителю аллилуйя, думается, преждевременно. Никита Гриншпун, судя по его спектаклю «Тестостерон», не отличается целомудрием в вопросах нравственности, он без комплексов. В спектакле о мужском половом гормоне внушают в качестве нормы разнузданные сексуальные отношения, пропагандируют скотское поведение людей, сам дьявол не поставит более безнравственный спектакль. Никита Гриншпун горько сожалеет, что мат в театре запрещен законом, а так хотелось оставить в «Тестостероне» хотя бы одно откровенно нецензурное слово и нечем было заменить его: «С горем пополам справились, но в такие моменты понимаешь ЦЕННОСТЬ, ЕМКОСТЬ и даже ВЕЛИЧИЕ РУССКОГО МАТА». К сожалению, за этим восторгом узнается мурло одного швыдкого чиновника от культуры, обласканного при дворе. Не боятся сподвижники мата быть подвешенными чертями в аду за свой бесстыдный язык.

Вероятно, спектакль «Издалека – долго» явился счастливым исключением в творческой биографии художественного руководителя театра. Спасибо и за это. Руку к каске, господин Гриншпун.