Павел Червинский мечтает о хорошей машине. Можно сказать, о «машине с картинки»: Bugatti Veyron или там Noble M15. А пока ходит на работу пешком: от дома до Органного зала Омской филармонии не так уже много остановок. Машину он вполне мог бы себе позволить. Но, во-первых, свои условия диктует юношеский максимализм («полюбить – так королеву» и так далее: лучше он пока будет мечтать о своей красавице-Бугатти, чем ­сядет за руль ­чего-то «не самого лучшего»). А во-вторых, ежедневные пешие прогулки – вполне себе альтернатива спортзалу, куда Павел сейчас не ходок: на регулярные занятия просто не осталось времени. Сегодня концерт для польской делегации, завтра – участие в проекте «Меломаны», послезавтра – выездная детская программа... 13 июня и вовсе первый сольник в Органном зале.
Есть еще «в-третьих». Парень этот через пару месяцев закончит Шебалинку и покинет родной город. А «поминать как звали» будут точно. Хочется рассказать о нем без лишнего пафоса (в конце концов, каждый может послушать его своими ушами и составить собственное мнение), а поэтому вот вам факты. Единственный в Омске победитель Дельфийских игр по вокалу, самый молодой участник конкурсов, на которых регулярно берет то золото, то Гран-при, четверокурсник Шебалинки и солист филармонии, в свои 22 года известный далеко за ее пределами. В его контакт-листе – Америка, Швейцария, Италия. Его зовут продолжать учебу и делать карьеру за границей, но, похоже, Червинский выбрал Москву.
Но пока он здесь и впервые рассказывает «на публику» о личной стороне своей творческой жизни.

«Здравствуй, папа. Это Паша»
Можно сказать, что Паша достиг многого благодаря отцу. Ничего странного, не так ли? Одно «но»: Павел Червинский познакомился с отцом год назад.
– Отца я не помнил, но воспитывался в уважении к нему и к его талантам. Знал, что мой отец, Владимир Киселев, – солист Самарского театра оперы и балета, бас, певец с огромным стажем, репертуаром и авторитетом. Так сложилось, что в свое время маме­ предложили­ здесь хорошую работу (в начале 90-х от таких предложений не отказывались), отцу нужно было возвращаться в Самару. Мне было года три... или четыре, не знаю. Я никогда не осуждал его, просто не имел на это права, да и воспитан был иначе. Знаю, он предлагал помощь, но мама ни разу не дала понять, что ей нужна какая-то поддержка. Она никогда не препятствовала общению с отцом, но связь наша была редкой, а потом и вовсе сошла на нет. Я с радостью ношу фамилию матери – красивую, польскую, с богатой родословной.
Я не торопился звонить отцу, на то были свои причины, – видно, что рассказ дается Павлу нелегко. – Хотел прежде добиться чего-то. Знаешь, в творческой среде преемственность – не редкость, и если с точки зрения генетики ты зачастую получаешь от родителей подарок, в остальном родство со звездой часто превращается в медвежью услугу. Я не хотел, чтобы про меня с улыбкой говорили: «Победил? Неудивительно – он же сын ветерана оперной сцены!»
Теперь-то я знаю – отец следил за моими успехами, видел, что езжу на какие-то маленькие конкурсы... Думаю, он не очень на самом деле хотел, чтобы я пошел по этому пути – как человек, который сам всю жизнь в этом варился. Но ни к чему другому меня не тянуло.
В Сочи на конкурсе им. Барсовой приз мне вручал очень близкий друг моего отца, солист Мариинки Виктор Михайлович Черноморцев. После я ему говорю: вот, мой отец такой-то такой-то. Он остолбенел: «Володя? Мы 20 лет в одном театре проработали. Я и не знал... Я ему позвоню».
И позвонил: «Знаешь, как у тебя пацан поет! Обалденный парень!»
А потом мэтру самарской сцены позвонил и сам Павел.
«Набрал номер: «Здравствуй, папа. Это Паша». В ответ лишь долгая пауза и – на выдохе – «О-па!...» – «Дядя Витя не звонил?» – «Ой, Павлик, звонил...» Волновался тогда, пожалуй, сильнее, чем на сцене, с которой к тому моменту уже умел «ладить», – признается Павел. Впрочем, отец волновался еще больше: не каждый день заново знакомишься со своим великовозрастным сыном...
– Я приехал в Самару, мы встретились. Похожи чем-то... Я говорю: «А давай я тебе спою!» И спел. Ему очень понравилось.
Оба тогда чувствовали себя не в своей тарелке. Скованность эта прошла только со временем, с телефонными звонками, которые теперь регулярны, – «Папа, у меня в арии Галицкого одно место не выходит... Что ты посоветуешь?». Папа, в репертуаре которого более 30 басовых партий, обязательно дает дельный совет.
– Сейчас с отцом очень хорошо общаемся, он безумно гордится, какой у него «малыш», по его словам, все его друзья из Мариинки, дирижеры и солисты, ему обзавидовались. И при этом я рад тому, что если и говорят о нашей связи с отцом, то в контексте: «Червинский? Да, слышал, хороший вокалист, и, кстати, отец у него тоже поет».

Искусство механика и механика искусства
По поводу «ни к чему другому не тянуло». Не надо думать, что наш герой – эдакий «мальчик в бабочке» («хотя все детство провел в бабочках и жилетках»,­ – смеется Паша). Да, его активно приобщали к прекрасному, он различает Гогена и Ван Гога, свежайшему голливудскому блокбастеру скорее предпочтет хороший спектакль, но при этом владеет приемами карате, спокойно возьмет подачу в большом теннисе, штанги и гири видел не только по ТВ. Разносторонняя личность: в поисках себя в юности забрел даже в кружок авиамоделирования. И при этом в музыкальной школе упорно учился играть на баяне. Потом баян сменила гитара...
Не будучи по молодости лет стопроцентно уверенным, что музыка может стать делом всей жизни, Павел позаботился о запасном аэродроме... точнее, перроне: поступил в железнодорожный техникум. Так что наш прославленный молодой бас имеет «корочки» помощника машиниста. Самое любопытное, что учеба ему реально нравилась. Москва-Милан-Париж-Вена, конечно, маршрут красивый и в будущем вполне для Паши реальный, зато по маршруту Омск-Барабинск он однажды сам вел состав. Чем не «экспонат» для коллекции достижений?
Но творческое начало взяло верх: второкурсник-железнодорожник снова поступил в музыкальную школу, на этот раз решив учиться вокалу. Закончил курс экстерном и – Павел, добро пожаловать в альма-матер всех музыкантов города Омска – училище имени Шебалина!
Дальше – больше. Поездки на конкурсы и триумфальные возвращения. Одна покоренная вершина, вторая, третья.. Ежедневная работа, волнение, страхи, сны. Дельфийские игры, с которых он возвращается с победой и президентской стипендией. Новообретенная работа в Омской филармонии. Высокая награда на конкурсе вокалистов им. Барсовой в Сочи (рядом на «пьедестале почета» – солисты с десятилетним стажем работы в ведущих оперных театрах России). Прослушивания в Большом и других театрах Москвы и северной столицы. Наконец, Гран-при международного конкурса вокалистов, проходившего в Питере...
– Представляешь, что значит петь на итальянском арию Лепорелло перед жюри, в котором, в частности, сидит профессор Миланской консерватории? Если не брать в расчет вокальные данные, моя сильная ­сторона – умение мобилизоваться в нужный момент. Итальянец в итоге похвалил мою манеру пения и сказал значимые для меня слова: «Ты, Павел, понимаешь, о чем поешь».

Великий «хочуха»
В Питер он впервые решил поехать на собственные деньги. А до этого зарабатывал кредит доверия: «Я смогу, я постараюсь, я привезу вам эту награду», – внушал дирекции филармонии, от которой финансово зависела поездка в столицу или в Сочи. И цель всегда оправдывала средства.
Червинскому несложно стучать в двери: уверен, что в 99% случаев откроют, ибо молод, амбициозен, горяч и бесспорно талантлив. Частота речи – миллион слов в минуту. Эмоций – через край. Подобных энтузиастов в омской культуре, прямо скажем, немного. А этому все новые и новые испытания подавай. Он, даже отправляясь на утреннюю пробежку, всегда проходит мимо стадиона: «Ненавижу бегать кругами. Только вперед – и желательно в горку».
– Я обычный. Характер не сахар. Самоуверенный. Нескромный. Сначала в дверь заходит гонор, потом уже я. Ленивый. Но если чего-то захочу, держите меня семеро! Я такой же, как все, просто с большими потребностями. И еще немного пою...
Список моих «хочу» обширен до неприличия. Хочу зарабатывать много денег. Хочу дома во всех уголках земли – там, там, там. Большую дружную семью, где дети – обязательно во множественном числе – обеспечены. Хочу ездить на красивой машине. Петь на разных сценах. Я все хочу – карьеру, работу, жизнь – по максимуму.

Один концерт – десять жизней
Он пока смотрит на мир открыто и без лишних заморочек. Даже к голосу ­своему относится не так, как иные солисты: кутанье в шарфы 24 часа в сутки – не про него. «Голос – как маленький ребенок: если его не закалять, он всегда будет болеть. Поэтому – никаких особенных правил. Да, не курить, не злоупотреблять спиртным, вести нормальный образ жизни – это есть, и голос от этого только выигрывает. А вот полный запрет на мороженое, шоколад... Зачем? Тем более что я сладкоежка. Просто мороженое можно запивать горячим чаем, а ­шоколад, «вяжущий» связки, не есть непосредственно перед выступлением».
Спутницей жизни Павел Червинский еще не обзавелся: говорит, чтобы любить хорошо, нужно время. Зато часами может петь дифирамбы своей «боевой подруге» – концертмейстеру Наталье Василенко, с которой, как говорится, «и в пир, и в мир», – ни одну свою «конкурсную гастроль» без нее не представляет. Павел получает не только чуткое музыкальное сопровождение, но и конструктивную ­критику, а в ­случае ­необходимости – и «волшебный пендель»: «Пошли-ка репетировать».
– Сегодня я царь, завтра – князь, послезавтра – бунтарь. За одну свою жизнь я могу прожить несколько десятков жизней, – эти ощущения не купить ни за какие деньги, и ради них-то Павел готов к любым ­«пенделям». И от концертмейстера, и от судьбы.
Я не спросила, чьей (Шаляпина? Хворостовского?) славы ему бы хотелось добиться, но ответ точно знаю – своей. Славы Павла Червинского.