– Начнем с небольшого блица. Итак, три топ-новости от творческого лидера «ТОП-театра» Игоря Григурко…
– Пожалуйста. Первая новость – знакомство нашего театра с Михаилом Теплицким, режиссером из Израиля. Он приезжал на несколько дней, общался с ребятами, обсуждал с ними материал спектакля, который будет ставить в сентябре. Называется он «Мой первый раз», это нашумевшая пьеса, которая сейчас идет в США. Спектакль основан на реальных историях о первом сексуальном опыте. Это не будет, конечно же, чистая «калька», пьеса будет адаптирована для российского зрителя.
Вторая новость – приезд к нам «Комик-Треста». Это очень интересный театр клоунады из Санкт-Петербурга. Уровень Славы Полунина. Приво­зят они «Белую историю», популярный в Европе спектакль. В Сибири «Комик-Трест», к сожалению, редкий гость – и тем это ценнее для нас.
Третья новость – мы только что вернулись из Ярославля, с фестиваля «Будущее театральной России», куда ездили отбирать актеров для «ТОП-театра». Совсем скоро сможем озвучить результаты.

– Ваши критерии отбора актеров?
– Энергетика. Харизма. Голос. Речь. Вокал. Пластика. Все это важные компоненты. Если в первую секунду возникает притяжение, надо брать – у меня такой принцип.

– Отказывать легко?
– Сложно. Но проще чем раньше, потому что понимаешь: это не для себя, а для общего дела, для зрителя. Иначе все остальное будет тормозиться, будет плохо. Это раньше я мог размышлять, давать шансы… и наступал на одни и те же грабли.

– Омский театральный критик Лев Степаненко как-то заметил: от актеров сегодня ничего не зависит. Актер – как барабан: кто что выстучит, то и выйдет. Главный деятель в театре – режиссер. Сегодня идут именно на него, а он – бесконтролен. Согласны?
– Не везде режиссер правит бал. Есть театры, где контроль держит труппа, есть театры, где идет тайная война между режиссером и директором, каждый из которых пытается навязать свою политику, и так далее.

– Какой вариант сейчас сложился у вас?
– Натела Олеговна (Полежаева, директор театра, – прим. ред.) не вмешивается в творческий процесс, она, напротив, дает свободу. Но, конечно, как человек со вкусом контролирует какие-то вещи, которые нельзя выпускать на сцену – например, пропаганда наркотиков и алкоголя. А цензура, в принципе, дело вкуса режиссера, его воспитания, его границ, его мировоззрения.

– Есть ли у вас такие табу? Можете сказать: «В моем спектакле никогда не будет…»
– Я могу сказать – эксперименты будут. Если мат – художественная необходимость, то он будет. Но если речь исключительно об эпатаже публики – конечно, нет. На первой «Лаборатории молодежной режиссуры» перед показом «Тития Безупречного» мы извинились и предупредили: это проба, и именно в этой пьесе у Курочкина есть несколько бранных слов. Могу сказать, что актерам было некомфортно. Но что поделать, если это необходимо для художественного выражения. Наша задача такова: создать нестандартную арт-площадку, познакомить ребят с разными школами, режиссерами, театральными направлениями – естественно, все через спектакли. Вот у нас прошла премьера «Замерзли», которая резко отличается от привычных зрителю работ…

– Какие отзывы? Я, к примеру, слышала диаметрально противоположные.
– Я тоже. Те зрители, которые привыкли в театре видеть танцы, песни, развлекалочку, шоу, конечно, немного были шокированы, потому что им предложили совершенно другую историю. Очень серьезный материал, над которым надо было думать. Юлию Овчаренко, героиня которой теряет рассудок, заподозрили в реальном сумасшествии – таков уровень игры. Этот спектакль – не для всех… Это уже не комедии и шутки, а серьезное искусство, которым начали заниматься в театре.

– Вы не сталкивались с мнением, что Омск слишком консервативен для экспериментов?
– Я не согласен, что Омск консервативен. Мы будем предлагать зрителям определенные проекты, а они уже вправе выбирать, идти ли не идти. Есть авангардная молодежь, есть те, кто привык к академическому те­атру… Посмотрите, так же делится публика в Омской драме: кто-то приходит на «Хануму» - и ему больше ничего не надо, а кто-то идет на «Смерть не велосипед…» и восхищается этим. И это здорово! Я всегда буду за эксперименты.

– Вас сегодня критикуют, сравнивают с предыдущим худруком те­атра Александром Гончаруком, грубо говоря, «перемывают кости». Как вы в этой атмосфере существуете? Ваш театр «ЧелоВЕК» всегда принимали восторженно, и вам, мне кажется, ситуация «холодной войны» не очень привычна…
– Ну, там тоже были свои камни подводные… Сегодня мне некомфортно. Не потому, что меня задевают: я уже не в том возрасте, чтобы с пеной у рта что-то кому-то доказывать. Мне некомфортно за ребят. Актеры, которые здесь остались, чувствуют давление. Клевета, которую на них обрушивают в интернете, болезненно воспринимается. Наша позиция однозначна: никаких интервью, никаких реакций на эти выпады… Собака лает, караван идет. Очень много негатива про Нателу Олеговну: какое она имела право расторгать контракт… Но никто же не думает, как появился театр, на какие средства он жил. Никто не знает, что она за человек. Когда мы с «ЧелоВЕКом» только приехали в Омск, нам было безумно тяжело, Натела Олеговна после первого же спектакля пришла к нам за кулисы. «Я не могу вам финансово помочь, – сказала она, – но я могу лечить ваших актеров». И она делала это бескорыстно на протяжении двух с половиной лет… Она спасла двух моих актеров от смерти. Это правда. Этому человеку я верю и безумно благодарен. Надо всем прекратить выяснение отношений и заниматься своим делом. У каждого своя публика, свое направление, свой театр.

– У вас остались точки пересечения с Гончаруком?
– Нет. Мы не общаемся и вряд ли будем общаться.

– Игорь, когда мы с вами разговаривали последний раз, несколько лет назад, вашу голову украшала косичка. Теперь – короткая стрижка. А в характере что поменялось?
– …косичка была, да, как у Кости Цзю. (Смеется.) А до этого – длинные волосы до пояса. Потом я все это сбрил. Со временем я стал более лоялен и внешне, и внутренне. Меня очень сильно раздражало, если меня с первого слова или даже взгляда не понимали в процессе работы. Неправильно висит кулиса – и я мог взорваться. Сейчас философски на это смотрю – надо просто немного времени, чтобы все наладилось. Кроме этого, я перестал давить, навязывать собственное мнение.

– А что, вы были режиссером-диктатором?
– Да, было такое. Казалось, что правильно только так, а не иначе. Само­едство осталось, но отношение к окружающим стало мягче. Я изменился, когда родился младший сын. Это подарок судьбы. Старшего я практически не воспитывал и не заметил, как он вырос. А тут совершенно другая ситуация. Каждый день должен видеть ребенка, не могу без общения с ним. Кристиану три года, он знает все марки машин. Папа и мама столько не знают…

– Кстати, о маме. Ваша супруга, актриса Ольга Фоменко, пока занята ребенком?
– Она как раз вышла на сцену – сыграла одну из ролей в «Замерзли».

– Вы чувствуете себя омичом?
– Сложно сказать. Я чувствовал себя питерцем, уже осел там, но вот подписал контракт с омским театром как режиссер по пластике. А получилось так, что взял на себя и художественное руководство – до тех пор, пока не найду кандидата, который будет полностью отвечать требованиям, любить актеров и понимать театр. Как только найдется, я сразу передам ему полномочия, а сам буду заниматься творчеством.

Елена Ярмизина