Довелось побывать на «Комиссии по сносу, обрезке и восстановлению зеленых насаждений». Хоть и не наша тема, хочу поделиться впечатлением от заседания как житель города. Попал я туда неслучайно. Наши планы вскрытия фундаментов Острога натолкнулись на клены, которые растут непосредственно над фундаментом. Обойти мы их не сможем никак. В раскоп попадают 4 клена. Как законопослушные граждане мы обращаемся за разрешением, и я оказался на комиссии.

Раньше я смутно представлял масштабы лесоповала в Омске. После пребывания на комиссии мне стало грустно. Председательствующая вначале невозмутимо объявила: «Сегодня у нас всего 34 заявки, это намного меньше, чем в прошлый раз». И в каждой заявке просят разрешить спилить десятки, а то и сотни деревьев. Если сложить все деревья, идущие под топор, то получаются тысячи. Комиссия работает регулярно, значит, в год в городе рубятся десятки тысяч деревьев. Это не считая самовольных вырубок.

Забавно, что комиссия работает в соответствии с постановлением «О некоторых вопросах, связанных с содержанием зеленых насаждений на территории г. Омска». Умеют чиновники за канцелярским словоблудием спрятать смысл явлений. Если по-честному, то постановление должно быть о лесоповале и комиссия по лесоповалу. На заседании, где я присутствовал, все заявки были удовлетворены без исключения и в полном объеме. Я не знаю, как эта комиссия формировалась, из кого состоит, но она голосовала за лесоповал единогласно. Из всей комиссии только одна женщина пыталась робко возражать. Это выглядело как в известном анекдоте:

– Давайте отрубим удаву голову.
– Но это же негуманно – давайте отрубим хвост.
– Во-во, по самую голову.

Было впечатление, что задача комиссии – спилить как можно больше деревьев. Мне было непонятно, почему чиновники с таким упорством борются с насаждениями. Они объяснили, что, оказывается, все деревья в Омске «аварийные». На них распространяется презумпция виновности. Если дерево стоит вертикально, значит оно может упасть, а если может, значит обязательно упадет. А чтобы не упало, надо спилить (аварийными оказываются все деревья на деляне, без разбора). При этом деревья рассматриваются только как источник опасности. Такое отношение стойко закрепилось в сознании чиновников и внедряется ими в сознание граждан. Деревья не рассматривают как спасительную тень в жару, как источник кислорода, как защиту от шума, пыли и вредных выбросов, наконец, просто как природную красоту, радующую глаз.

Идеалом чиновников стали пустыри, замощенные плиткой.

Нынешнее поколение омичей уже забыло о пыльных бурях в Омске. Они прекратились после массовых насаждений в 50-е годы, когда Омск стал городом-садом. Для степного города это было жизненной необходимостью. Роберт Рождественский, вспоминая свое военное детство в Омске, написал: «Где-то есть город тихий, как сон. Пылью текучей по грудь занесен...» Про пыль – это не поэтическая метафора. Это исторический факт. Солидарен с ним и другой не менее известный писатель. Правда, его оценка менее поэтична и более категорична. Об Омске середины 19 в. он пишет: «Омск – гадкий городишко. Деревьев почти нет. Летом зной и ветер с песком. Природы я не видел. Городишко грязный...» Тогда Омск был городом чиновным и военным. Хоть здесь мы верны традициям. Омск и сейчас город чиновный. Правда, тогда малочисленные чиновники управляли огромным краем, а сейчас, невероятно расплодившиеся, управляют его крохотным огрызком. Но такое впечатление, что они стремятся привести город в точное соответствие с характеристикой, данной Достоевским.

Кстати, о военных. Одна из заявок на лесоповал была от них. Командир части обратился за разрешением «снести» 1200 (чтобы не подумали, что опечатка, уточняю прописью – одну тысячу двести) деревьев. Место дислокации части по соображениям военной тайны не указываю. Бедолаги – как они не замучились их считать. Сразу бы писали честно: деляна, столько-то гектаров. При этом командир честно признался, что забор части давно украден, но предупредил, что этот тоже военная тайна. Господа офицеры, вы хоть ленточку вместо забора натяните, а то когда будут лес валить, в угаре все окрестные леса выкосят. Тут дама, вяло возражавшая против лесоповала в других местах, ободрилась: «Да это же военные, наши защитники, последние настоящие мужики остались, да им надо все позволить...» Мне здесь вспомнилась песня: «А я люблю военных, красивых, здоровенных...» Командир гордо стал рассказывать о геостратегическом значении своей части. Члены комиссии понимающе кивали: «Ну, раз это нужно для обороны Родины...» Тут один из членов комиссии поинтересовался: «А точно ли земля Минобороны?» Тут командир вступился за честь мундира – да как же, видите, я весь в погонах, весь в звездах – чем я командую? Но доказательства с него все же попросили, а лесоповал разрешили единогласно, в полном объеме, без всякой компенсации.

Много заявок было от детских садов. Как я понял, их принуждают валить лес по соображениям той же безопасности, но они и не возражают. У нас пропало понимание того, что такое детский сад. Это не здание посреди пустыря. Это уютный уголок детства, утопающий в зелени. Тот же Рождественский дальше пишет: «В городе этом сказки живут... Там нас порою сводили с ума сосны до неба...» Сейчас чиновники возразят ему: это аварийные деревья, они могут упасть. Для меня такая забота о детях цинична: заставить малышей топтать пыль на солнцепеке – это забота об их безопасности. Один из детсадов обратился за разрешением спилить одно дерево. Эта заявка вызвала в комиссии ироничные усмешки. Другие обращались за спилом сотен деревьев, причем не только на территории, но и вокруг нее. Такие заявки вызывали одобрение и почтение.

Вообще было впечатление, что лесоповал воспринимают не как досадную неизбежность, а как благо, как достижение, как необходимость.

От муниципальных учреждений никакой компенсации не требовали. Было несколько заявок от коммерческих организаций. От них требовали компенсацию. Но не в соотношении 3 новых дерева за 1 спиленное, как об этом объявляют, а 1:1. Когда кто-то из неосведомленных членов комиссии вспомнил, что хотели требовать 1:3, то юридически подкованные члены комиссии объяснили, что это незаконно, и лесорубы легко обжалуют это в суде.

Вопрос в другом: насколько саженец может компенсировать взрослое дерево. Они не соизмеримы по зеленой массе. Сколько лет саженцу расти до взрослого дерева.

Тополя и клены вообще объявлены вредными сорняками, подлежащими уничтожению. А в свое время именно благодаря им в короткие сроки был создан город-сад. Они неприхотливы, быстро набирают большую зеленую массу. Тополь – хороший адсорбент, собирающий из атмосферы пыль и вредные выбросы. Клен имеет широкую крону, дающую тень. Но достается не только им. По заявкам под топор шли березы, вязы, яблони и даже хвойные. Отдельно надо сказать про лукавство, которому придумали хитрое название: кронирование. На самом деле это пенькование. Это как раз как в анекдоте про удава – отрубить хвост по самую голову. Для меня высота пня не принципиальна. Пень он и есть пень, хоть корень, хоть на несколько метров выше.

Нашу заявку рассмотрели без вопросов. Никто не поинтересовался, зачем мы хотим пилить деревья, насколько это неизбежно. Наоборот, все только и ждали предлога, чтобы спилить эти деревья. Вспомнили, что хотели избавиться еще при благоустройстве Любинского проспекта.

Я ушел с комиссии с тягостным ощущением. Мне было непонятно, как при таком отношении и масштабах лесоповала в Омске еще сохраняются деревья. К счастью, природа не терпит пустоты. Там, куда не добрались чиновники, растет молодая поросль. Она не спрашивает у них разрешения. И ее не рубят, потому что за это никто не заплатит. Но наши чиновники настойчивые.

Такое впечатление, что они не только постепенно ликвидируют город, но и приводят ландшафт в исходное состояние – восстанавливают степь, чтобы после нас никаких следов не осталось.