В 2011 году анализ высказываний тогда еще президента России Д.А. Медведева показал, что одним из ключевых для него нелюбимых понятий является «хамство». Говорят, хамства за последнее время стало намного больше. И оно обижает. Об этом почти одновременно заявили обществу пресс-секретарь главы правительства, а потом и сам председатель.

Известная американская переводчица русской литературы на английский язык Антонина Буис заметила вот еще какую вещь: говорящие и пишущие по-русски люди, кажется, вообще решили упростить правила поведения. Доставшийся им в наследство богатый язык существует теперь в одном измерении, а сами люди, формально родному языку причастные, живут в каком-то другом. Иногда эти измерения пересекаются, но такие встречи случаются все реже. Это уже не старое советское двоемыслие, а какое-то совершенно новое. И в нем хамство занимает особое место.

Если бы господин Медведев и госпожа Тимакова выступили не так синхронно, мы бы, может быть, и не заметили это новое. Госпожа Тимакова сказала, что ее шефу не нравится, когда того зовут Димоном и на «ты». Тем временем сам шеф, наставляя членов своей партии, как тем обращаться с критиками, использовал известную народную мудрость: «Собака лает, караван идет». Таким образом, обществу предложена интересная логическая задачка.

Рассмотрим сначала обиду за Димона. В самом деле, обидно, когда из твоего прозвания, восходящего к имени древнегреческой богини плодородия Деметре, с буквальным значением Мать-Земля, делают какую-то подростковую кликуху.

С другой стороны, и это особенно заметно нам, ассенизаторам языкового пространства, этот речевой вандализм растет не на пустом месте. Вообще, чем интересна сама эта хамская несдержанность россиян на язык? А вот чем: всё недовольство россиян до поры до времени только языком и ограничивается.

Язык — это действие. Плохо, когда единственное. Не в силах изменить политическую реальность, люди начинают корежить вещи и коверкать имена.

На нашей, в остальном довольно скудной почве, русская речь приросла уменьшительными, ласкательными, сюсюкающими формами. Тут тебе и Митя, и Дима, и Димон, и Митёк. Обращаться так к человеку без спросу — фамильярность, амикошонство. Некоторая наглость. Но это только преддверие к хамству.

Хамство начинается там, где человек, от которого, по малости и бесполезности его, не ожидают общих суждений, вдруг такие суждения произносит, да еще и добавляет к сказанному угрозу. Задевает в хамстве именно эта спрятанная за высказыванием угроза.

И сам Ни-Разу-Не-Димон, и его хулители-грубияны знают: россиянам и доступны только ворчание и брань. Сколько бы россияне ни ругались, они не в состоянии изменить ни статус председателя правительства, ни даже состав Государственной Думы. Единственное, что остается этим плебеям, это хамство и лай в охуление ненадежного величия.

В этой точке высказывание господина Медведева, в котором партия «Единая Россия» уподоблена богатому каравану, а ее критики — одиноко лающим псам, становится вполне понятным.

Положение караванщика кажется более выигрышным, чем положение собак, облаивающих караван. И погонщик, советующий верблюдам не обращать внимания на собак, казалось бы, прав. Но тут логика вступает в противоречие с историей.

Как российские избиратели не могут изменить состав Государственной Думы, говорит своим верблюдам погонщик, так и собаки не смогут изменить маршрут каравана.

Меньше ста лет назад разъяренная и поначалу плохо организованная свора собак истребила в России чуть ли не всех тогдашних верблюдов, включая главного, который тоже был уверен в своей несменяемости. А ведь он был помазан на царство, а не просто назначен на свой пост дяденькой.

И чуть больше 20 лет назад тогдашние верблюды частью разбежались, а частью продолжили свой путь по пустыне, нагруженные никелем, яйцами фаберже и охраняемые бывшими советскими надзирателями за порядком.

Собаки-журналюги, как им это и присуще, продолжали свой иногда противный и визгливый лай.

Но есть тут и второе дно. Если перенести образ России из выступления Медведева на современное население нашей федерации, то мы ведь, извиняюсь, конечно, — потомки не проигравшей аристократии, а того самого победившего хама, который по-разному пророс и процвел в условиях ныне быстро теряемой свободы слова.

Хам может построить дворцы и купить самолеты, но язык и поведенческая модель у него останутся прежними. Тому, кто вырос в конуре, лучше бы не заниматься архитектурой: обязательно проговорится, станет и в замке жить, и лаяться по-собачьи.

Симметричность российского хамства объясняется, может быть, просто: и собаки, и верблюды уповают на магию богатства, но не верят в нее. Поэтому хам-верблюд так свирепо ненасытен, а хам-пес так свирепо безутешен: один боится, что каравану не хватит горбов, другой боится, что у каравана не хватит съестного.

Вождям-верблюдоводам бывает достаточно просто сделать вид, что они входят в положение собак. Бросают им кость. Эта кость может быть эфемерной. Но без нее никак нельзя.

Прежде чем разрешить гражданам самостоятельно определять состав парламента, можно попробовать вернуть им кое-что из взятого взаймы. У главы правительства России есть такая годная виртуальная кость. Это — украденная в 2011 году, в рамках столь нелюбимого премьер-министром «хамского воровства», единица времени — лишний утренний час в темные и холодные месяцы года. Час воздержания от взаимного охуления.

Гасан Гусейнов