Первое. Их принципиальная анонимность. Никто не взял на себя ответственность за взрывы на вокзале и в троллейбусе, никто не предъявил требований, связанных с радикальным исламистским движением или сепаратистскими идеями. Кто эти «они», общество до сих пор не знает, и такая анонимность травмирует людей не меньше, чем 10 лет назад фигура Басаева, зловещей тени сети терактов от Буденновска до Беслана. Отец предполагаемого подрывника сдал кровь на анализ ДНК, должно пройти по крайней мере 10 дней до подтверждения того, что именно Павел Печенкин, он же Ансар ар-Руси, уроженец республики Марий-Эл, дагестанский моджахед, совершил теракт на волгоградском вокзале. По-прежнему неясно, кто подложил взрывчатку в троллейбус.

Второе. Я вспомнила бы, что ленты новостей в последние полгода раз в несколько дней сообщали о похожих анонимных терактах на территории Дагестана. Характер взрывов похож на волгоградские: это не захват заложников, не подготовленное заранее проникновение в закрытые охраняемые помещения (как на «Норд-Осте» или в Беслане); это взрывы, которые не требуют большой специальной логистики и могут совершаться одиночками, чаще всего — на транспорте. Совершают их, согласно официальной информации, исламские радикалы-маргиналы, в половине случаев — славянского происхождения. Персоналии не остаются в памяти публики; последнее имя радикального исламиста, которое могут воспроизвести непрофессионалы, — Саид Бурятский.

Третье. Я держала бы в уме, что Волгоград — это северная область Северокавказского военного округа, через этот город идет федеральная трасса из Дагестана на север, в Центральную Россию. Пользуясь своими источниками в Волгограде, я на всякий случай учитывала бы, что нынешний губернатор был избран при поддержке дагестанского бизнеса в Москве и Волгограде.

Четвертое. Я бы внимательнее отнеслась к информации о лагере подготовки российских бойцов-диверсантов в Прудбое под Волгоградом — глухая информация о нем блуждает по просторам русского интернета. Я не слишком верю в заговор спецслужб, но хотелось бы обладать полнотой информации. Если следовать официальной версии об исламском северокавказском следе, то по фактам видно: подрывники действуют малыми силами в зонах доступности, топографической и географической. Следует искать тех, кто отдает приказы. Во всемирный заговор ислама против России с единым центром управления где-нибудь на Ближнем Востоке и четкими приказами типа «взорвать Волгоград» я верю еще меньше, чем в чекистский след в истории терроризма последних трех лет. Я верю в безумие, в агрессивную болезнь маленьких людей.

Если бы я была руководителем волгоградского ОМОНа, я бы не отдавала приказ задерживать тех, кто пришел на народный сход в память о погибших, а отдала бы приказ смотреть за событиями на нем и точечно локализовывать радикальных наци.

Если бы я была Владимиром Путиным, я бы не молчала двое суток и немедленно летела бы в Волгоград.

Если бы я была его пиарщиками, не устраивала бы двойную игру с новогодним поздравлением и прекратила бы неоправославную истерику с облетом города с иконой Пресвятой Богородицы.

Если бы я была президентом, то срочно созвала бы на совещание не только силовиков (не сомневаюсь, что это было сделано, и даже представляю себе выражения, в которых глава государства начинал обсуждение), но и крупнейших руководителей мусульманских общин. Я бы искала умных переговорщиков по Дагестану и Ингушетии. Общество практически не информировано о том, кто персонально является главами радикальных мусульман в этих регионах, кто из представителей светской власти на местах может вступить с ними в переговоры; как устроена система амнистии для боевиков, которые хотели бы вернуться к мирной жизни (по данным Марины Ахмедовой, обозревателя журнала «Русский репортер», которой удалось сделать интервью с дагестанскими «лесными братьями», эта система не работает; боевики вынуждены возвращаться на свои базы).

«Замочить в сортире» не удалось. Удалось достичь плохого мира в Чечне (притом что Рамзан Кадыров не является моим любимым героем, совсем наоборот), и это — результат переговоров, а не силовых методов.

Не хочу касаться геополитики, коснусь социальной базы современного российского терроризма. Бедные, малообразованные люди без личной гуманитарной базы — пушечное мясо террора. Можно верить в заговор мирового ислама и не принимать тот факт, что новые террористы — это «наши» люди, жители постсоветского пространства, потерявшиеся в дебрях нового для них учения примерно так же, как теряются в теоретических дебрях русские неофашисты или «православные боевики». Я видела таких людей своими глазами 10 лет назад во Владикавказе и Беслане: они вчитывают в Коран то, что подсказывает им их социальная травма и порожденная ею внутренняя агрессия, обращенная на поиск внешнего врага.

Прав коллега Иличевский: решить проблему постсоветского радикального ислама может только постсоветский исламский мир в целом. Если Россия считает, что мусульманские территории — ее территории, она должна выстраивать системную, непростую, многоэтапную схему работы с этим миром. Слишком высока цена потерь.

Елена Фанайлова