На днях, видимо, к годовщине разгрома Врангеля, по российскому ТВ был показан фильм Никиты Михалкова «Солнечный удар». Уже прочитав массу отрицательных рецензий, я все же посмотрел этот фильм. И хотя к Н. Михалкову как общественному деятелю у меня отношение исключительно негативное, считаю, что многое простится ему за то, что он экранизировал один из фактов массовой казни сдавшихся в плен белых офицеров и казаков.

Расправа над безоружными и сдавшимися на милость победителя белыми офицерами в Крыму признана в истории как самая жестокая и нелепая страница политики красного террора за все годы Гражданской войны.

Реввоенсовет Южного фронта 12 ноября 1920 года обратился к солдатам и офицерам Русской армии с воззванием, в котором объявлял об амнистии: «…Мы не стремимся к мести. Всякому, кто положит оружие, будет дана возможность искупить свою вину перед народом честным трудом. Если Врангель отвергнет наше предложение, Вы обязаны положить оружие против его воли». И белые стали массово сдаваться. Уже 13 ноября без боя был взят красными Симферополь, затем без сопротивления и другие города Крыма, а день 16 ноября стал считаться окончанием гражданской войны на юге России.

Сдавшимся офицерам было обещано не только сохранение жизни. В обращении, подписанном командующим фронтом М. Фрунзе, говорилось: «Всем, не желающим работать в Советской России, будет обеспечена возможность беспрепятственного выезда за границу при условии отказа под честным словом от всякого участия в дальнейшей борьбе против Советской России».
Офицеры – сами люди чести – поверили. Однако, похоже, советские руководители изначально не собирались выполнять своих обещаний, хотя командиры белогвардейских частей мало того, что прекратили сопротивление, что было главным условием ультиматума, они оставили почти все военное снаряжение и вооружение и не разрушили военные сооружения, базы и городскую инфраструктуру. Тем самым их действия полностью соответствовали условиям Международной конвенции «О законах и обычаях сухопутной войны». Но большевикам закон не писан. Не указ им и моральные нормы. Как указывалось в официальном органе Всеукраинской ЧК «Красный Меч» - «Для нас нет и не может быть старых устоев морали и гуманности, выдуманных буржуазией для угнетения и эксплуатации низших классов».

Пообещав амнистию и эвакуацию белых на материк и даже предоставление права уехать за границу, чекисты готовились совсем к другому. 16 ноября 1920 года начальнику Особого отдела Южного фронта В.Манцеву была отправлена шифрованная телеграмма за подписью Председателя ВЧК Ф.Дзержинского следующего содержания: «Примите все меры, чтобы из Крыма не прошел на материк ни один белогвардеец… Будет величайшим несчастьем республики, если им удастся просочиться. Из Крыма не должен быть пропускаем никто…»

И кровавая вакханалия пика красного террора началась. В литературе принято обвинять в этом непосредственных руководителей этой страшной акции: одного из лидеров большевистской партии, специально присланного сюда для указанной операции, Г. Пятакова, венгерского коммуниста Бела Куна и Землячку. Да, действительно, эта «тройка» выполняла порученное им дело со страстью, «с огоньком» и выдумкой, однако они были лишь исполнителями. Но исполнителями ревностными. Судя по многим отзывам, это были просто садисты. Г.Пятаков, например, в 1936 году, когда и над ним нависла угроза попасть во враги народа, рвался вначале выступать обвинителем на процессе Каменева-Зиновьева, а потом, как отмечено в протоколе его беседы с Н.Ежовым, «просил предоставить ему любую форму реабилитации, в частности, со своей стороны внес предложение разрешить ему лично расстрелять всех приговоренных к расстрелу на процессе, в т.ч. и свою жену». Не доверили ему такую высокую миссию – самого расстреляли в 1937 г. В общем, конечно, это были монстры и палачи. За излишнее рвение, за ту ненависть, которую они возбудили к себе у населения Крыма, Центру пришлось даже отозвать их в марте 1921 года. Однако террор, начавшийся в Крыму в ноябре 1920 г., продолжался почти до конца 1921 г.

Расстреливали и топили не только пленных, но и всех представителей «буржуазных классов», куда у малограмотных исполнителей на местах попадали и интеллигенты. Как утверждают исследователи, «из каждых трех интеллигентов в Крыму удалось выжить лишь одному». Даже ВЦИК позднее был вынужден выслать на полуостров комиссию для проверки леденящей душу информации. А Дзержинский, начавший эту операцию указанной телеграммой, сам был смущен усердием исполнителей. Именно здесь, в Крыму, были впервые отработаны процессуальные нововведения, которые потом будут широко использоваться в 1937-1938 гг. Видимо, невозможно было выполнить задание партии по «искоренению контрреволюции» на полуострове «в сжатые сроки», по тотальному и срочному уничтожению целых социальных групп населения, поэтому прибегли к упрощению процедуры документального оформления применения репрессий. Приговор оформлялся не на каждого отдельного обвиняемого или на небольшие группы в 10—20 человек (что применялось и раньше), а сразу на 100—200, а то и на 300 человек по одному делу. В списке указывались только фамилия, имя, отчество жертвы, год рождения, социальное происхождение и имущественное положение, воинское звание или должность. Списочные расстрелы стали практическим воплощением в жизнь множества постановлений Политбюро ЦК РКП(б) и СНК о беспощадной и быстрой расправе с «контрреволюционерами» и целевых, указании органам следствия производить расследования, говоря словами Ленина, «…никого не спрашивая и не допуская идиотской волокиты». На практике это означало, что репрессии применялись не индивидуально, в зависимости от тяжести совершенного преступления, а сразу к группе лиц, указанных в списке; задержанные ни разу не допрашивались, им не были предъявлены конкретные обвинения, не говоря о выполнении других обязательных процессуальных требований; обоснованием для применения репрессий явились совершенно новые составы «преступлений», как-то: «казак», «буржуй», «священник», «солдат», «беженец», за которые было положено только одно наказание — расстрел.

Количество казненных называют разное – до 120-150 тыс. человек, но остановимся только на доказанных цифрах – «всего» 52 тыс. человек.

Для сравнения приведем точные данные о «белом терроре»: за время нахождения белых у власти в Крыму было арестовано 1428 человек (из них по партийной принадлежности: 289 большевиков, 7 представителей других социалистических партий; по социальному происхождению: рабочих 135, крестьян — 32), из которых расстрелян был 281.

Скоро мы будем снова обсуждать вопрос о целесообразности постановки в Омске памятника Колчаку. И снова зазвучат голоса «красных» - адмирал-де «палач». А красные, значит – «герои Гражданской войны». Но крови-то русских людей они пролили намного больше. Необъективно как-то.