У всех эпизодов должностного преступления, которые фигурируют в обвинительном заключении, имеется один общий признак.

Сегодня, 2 февраля, в Куйбышевском районном суде прозвучали показания ключевого свидетеля по делу бывшего командира полка омского ДПС Вадима Прусса. Экс-подчинённый главы ДПС Виталий Марасеев сейчас живёт в Тюмени, поэтому рассказывал об обстоятельствах дела по видеосвязи, находясь в местном суде.

Марасеев сообщил: если на кого-то из знакомых Прусса составляли протокол о нарушении ПДД, то полковник полиции требовал отдать документ ему. Просил или лично сам, или через других своих подчинённых. Марасеев тогда возглавлял батальон №2 омского полка ДПС. Поэтому «сдавал» начальнику протоколы по своему подразделению.

Все бланки для протоколов имеют индивидуальный номер и принадлежат к бланкам строгой отчётности. Просто так «потеряться» они не могли. Марасеев пояснил: Прусс велел выдавать их за испорченные и за утраченные.

По закону каждый из случаев порчи или утраты бланка должен стать предметом служебной проверки. Показания Марасеева свидетельствуют: в омском полку ДПС такие проверки были простой формальностью.

– Я составлял документ о служебной проверке, приходил к Пруссу. Тот впоследствии утверждал его. Как проходило дальнейшее делопроизводство, я не знаю.

Показания других сотрудников ДПС, оглашённые на предыдущих заседаниях, проливают свет на дальнейшую судьбу протоколов. По результатам псевдопроверки якобы испорченные бланки списывались, а затем уничтожались. Комиссию по уничтожению возглавлял сам Прусс. Поскольку нарушений ПДД как бы не существовало, виновникам не приходилось нести за них ответственность.

Откуда же тогда взялись протоколы, которые стали вещественными доказательствами по делу Прусса? Оказывается, Марасеев в своё время делал с них ксерокопии, а потом приложил эти копии к своему заявлению на Прусса в генпрокуратуру.

Адвокат подсудимого Юрий Николаев поинтересовался:

– Скажите, с какой целью вы коллекционировали материалы?

Виталий Марасеев объяснил:

– Я их собирал для того, чтобы в дальнейшем произошло списание данных материалов. Потому что Прусс в определённые моменты стал забывать, что давал команду на списание. Этот материал находился у меня. Я читал фамилию и говорил, когда это всё произошло. И он вспоминал.

Когда происходили события, отражённые в уголовном деле, в омском полку ДПС привлекать нарушителей к ответственности имели право три подразделения: батальон №1, батальон №2 и рота №3.

Изучивший материалы уголовного дела Николаев озвучил своё наблюдение:

– Скажите, пожалуйста, почему предметом исследования в материалах уголовного дела являются только случаи во втором батальоне? Это какая-то устойчивая практика, которая только в вашем батальоне была? Нет третьей роты, нет первого батальона. Есть только ваши материалы.

Марасеев от комментариев отказался:

– Я за те батальоны и роты ответить не готов.

Николаев продолжал допытываться:

– Я правильно понимаю? Если таких материалов, оформленных первым батальоном или третьей ротой, нет, то там никто ничего не списывал? Ничего не происходило?

Марасеев повторил свой ответ.

Между тем этот факт можно трактовать двояко. Возможно, от протоколов избавлялись исключительно во втором батальоне, которым руководил Марасеев. А значит, как намекает адвокат, главный свидетель сам является одним из самых нечестных сотрудников омской ДПС. Но, с другой стороны, подобная практика могла существовать в дорожно-патрульной службе повсеместно. Протоколы стекались к Пруссу со всех трёх подразделений. Только документы первого батальона и третьей роты были выданы за испорченные и канули в небытие. А документы второго батальона, сохранённые Марасеевым, попали в руки к следователям. Тогда Марасеев, наоборот, предстаёт единственным, кто нарушил «заговор молчания» и сообщил истину правоохранительным органам.

Отметим, что на судебном заседании сам Вадим Прусс сидел молча, никак не комментируя показания главного свидетеля.

Яна Турнова