Директор культового музея имени Ф.М. Достоевского, по неясным причинам не ­попавшего в списки ­ремонта объектов в связи с празднованием 300-летия Омска, заслуженный работник культуры России Виктор Вайнерман в интервью журналу «Бизнес-курс» рассказал о горьком опыте «бодания» с властью, а также о судьбе «моревских» земель, вокруг которых разгорелся ­неожиданный скандал.

– Виктор Соломонович, вы стояли у истоков создания музея им. Достоевского. Тем не менее в 2006 году ушли с должности директора. Что произошло?
– Я действительно участвовал в создании музея с 1978 до 1983 года. Был его руководителем (тогда еще заведующим филиалом музейного объединения) до 1992 года. Потом стал директором. И в 2006 году мне действительно пришлось уйти. Но к чему ворошить прошлое? В 2012 году, когда пришла команда Назарова, новый министр культуры – Виктор Лапухин – пригласил меня вернуться. Вот я и вернулся.

– Замену не смогли найти?
– Видимо, не смогли. Судите сами. За шесть лет, что меня не было, сменилось пять директоров. А первое, что я увидел после возвращения, была большая стопка дел уволившихся сотрудников. За первое полугодие 2012 года в музее успели поработать 50 (!) человек.

– Как финансируется музей сего­дня?
– Как обычно – из бюджета. Но если до кризиса нас финансировали по всем статьям, включая госзадание, то весной этого года нам пришло уведомление, что даже по зарплате финансирование запланировано только по сентябрь 2016 года. И что будет дальше – неизвестно. Более того, с апреля 2016 года началась непонятная ситуация с коммунальными платежами. Мы их своевременно оплачиваем, согласовывая через минкульт. Но по ­какой-то п­ричине они потом зависают в минфине как неоплаченные. К нам в итоге начинают поступать многочисленные звонки от коммунальных служб с требованием погасить долги за свет, охрану, воду и т.д. Мы пишем гарантийные письма в разные инстанции, платежи в итоге проходят, но уже когда нарушены все сроки. И по какой причине все это происходит – остается только догадываться.

– И что будет в сентябре? Музей закроют?
– Понятия не имею. Зарплата – это самая защищенная статья расходов. Но даже она сейчас под большим воп­росом и профинансирована только по сентябрь. Минкульт при этом разводит руками. В минфине по этому поводу не говорят ничего. Нам при этом дан указ никуда внебюджетные средства не тратить, направлять только на зарплату. При этом заработанных от экскурсий и леций денег сегодня хватает только для того, чтобы совсем не утонуть.

– А что с ремонтом помещения? Невооруженным глазом видно его плачевное состояние.
– Я на днях разговаривал с министром культуры В.П. Лапухиным, и он сказал, что на 2017 год будет 100% запланирован капитальный ремонт кровли и фасадов. Но дадут ли на это денег – еще большой вопрос. Хотя ситуация, действительно, критическая. В прошлом году ураганом у нас сорвало часть кровли. Своими силами мы, как могли, устранили последствия – пришпандорили обратно кусок железа. Но крыша начала течь. Мы писали письма в министерство культуры, прикладывали фото, что в зале стоят ведра, куда стекает вода прямо через подвесной потолок. Но оттуда отвечали, что ничего сделать не могут. Мы в результате за свой счет соорудили короба из поликарбоната и поставили их на чердак под кровлю, где течет. И после каждого дождя ведерками воду оттуда вычерпываем. Вот так и живем. Денег нет. А там всего-то около 3 млн рублей надо. Примерно 2 млн 200 тыс. на кровлю. И 800 тысяч на косметический ремонт фасада здания. Сметы все свежие за 2016 год. И министр прекрасно знает ситуацию, но денег нет.

– Почему сюда не пустили Мединского во время его последней поездки по объектам подготовки к ­300-летию города?
– Я его ждал. Мне Виктор Прокопьевич сказал, что он может прийти. И я тогда спросил разрешения, можно ли у федерального министра что-нибудь попросить. «Придет – ­проси», – было мне сказано. В итоге никто не пришел.

– А что с «моревской» землей? Как так получилось, что появился этот забор рядом с объектом культуры?
– История эта давняя. Когда музей только открылся, на этой территории за забором находился медицинский вытрезвитель, что, конечно, было недопустимо. И однажды в 1988 году произошел случай. В музей пришли дети на экскурсию, а в вытрезвитель в это время привезли пьяную барышню. Ее, как полагается, раздели и поставили под душ. А ей, как вы понимаете, весело. И она выскочила во всей красе и с песнями побежала к Иртышу, демонстрируя все свои прелести. Дети в шоке. А для меня это стало последней каплей. Мы подняли общественность. Вытрезвитель выселили, здание передали нам. Но тогда время было такое, еще никто толком не знал, как нужно грамотно оформлять документы. В итоге здание сначала передали Главному управлению культуры и искусства. А от них уже мы получили письмо с уведомлением о передаче площадей нам. Мы обрадовались, запланировали в 1996 году осуществить реконструкцию, поскольку Полежаев даже указ издал о создании новой экспозиции в литературном музее.

– И как в итоге вы все это потеряли?
– Пришли 90-е, и вдруг выяснилось, что земля принадлежит агрегатному заводу. Когда-то в 50-е годы часть 1­6-го цеха была передана под вытрезвитель, но земля по-прежнему числилась за предприятием. В итоге они через суд у нас все это благополучно отобрали. Я думал, они будут использовать здание, но они его просто снесли. Тогда еще забора этого не было. У нас стояло свое ограждение: столбики и чугунная решетка. Потом там началась стройка. И в мае 2003 года наш забор… внезапно исчез. Помню, я пришел утром на работу, а забора нет. Вызвал милицию. Те начали что-то смотреть, с кем-то разговаривать. А потом подходит ко мне главный следователь и говорит: «Все, мы уезжаем отсюда, ничего мы не найдем». Я в недоумении. Все ведь очевидно… А он мне: «вывес­ку читал?» – «Ну читал». – «Давай еще раз почитаем. Стройку курирует губернатор Омской области Леонид Полежаев. Ты что хочешь? С ­Полежаевым «­бодаться»? Я не хочу». Сели и уехали. Вот и все, собственно. А потом, когда бывший министр культуры Владимир Радул, царство ему небесное, пришел меня увольнять, он мне сказал: «У тебя забор украли. Если бы я был директором, у меня бы забор был цел». Хотя он знал, что я ему постоянно писал письма с просьбой поставить здесь милицейский стакан. Кругом творился такой беспредел, могли уже сам музей украсть… Но, видимо, тогда просто уже поступил указ убрать меня. Вот и искали повод. Но это дело давнее, ворошить не хочу. Я шесть лет прожил без музея.

– Но ведь попытка вернуть территорию в итоге была предпринята?
– Накануне моего ухода, в 2005 году, мы действительно подали заявление в суд. Но мне тогда пришло п­исьмо от ­Радула, чтобы я отозвал это заявление, потому что было достигнуто соглашение, согласно которому нам была обещана пристройка взамен на то, что мы снимаем свои претензии с той части земли, на которой они хотят строить свой объект. Нас это устроило. Потому что музею нужна перспектива, а здания для развития у нас нет. В данный момент проектная документация согласовывается, строительство запланировано и нам обещано, что оно будет осуществлено. Так что, никакого желания с ними «бодаться» у меня нет. Меня все устраивает. Главное, чтобы «бодания» вашего журнала не вышли мне боком. Я совсем не хочу лишиться пристройки и перспектив. Я заинтересован исключительно в развитии музея. Больше мне ничего не надо.

– Но когда-то вы не боялись «бодаться» с властью? Ведь именно это стало причиной вашего отстранения от должности? Расскажите…
– В 2003 году в газете «Омский домовой» я написал статью, которая н­азывалась «Последний оплот», где я как раз и говорил о том, что музей – это бренд. Что туристы приезжают из-за границы. Что музей выполняет представительские задачи.

– Он-то их выполняет. Но почему у власти такое отношение?
– Я всегда повторял и повторяю: главное – правильно расставить приоритеты. Помню, в 1984 году я был в Пензе на совещании директоров литературных музеев. Перед открытием совещания нас отправили гулять по городу. При этом сказали: заходите, куда хотите, и записывайте все, что вам не понравится. Когда мы вернулись, у нас спросили: вы хоть один памятник вождю пролетариата видели? Нет. А кому вы памятники видели? Пушкину, Белинскому, Гоголю… каждый квартал проходишь – мемориальная доска писателю или художнику висит. На улицах чисто – ни соринки. И люди ощущают, как расставлены приоритеты, по­этому в регионе сократилась миграция, жители стали возвращаться назад. Так вот, если бы в Омске было такое отношение, тогда бы и музей не был в таком состоянии. В 2003 году, когда я написал об этом, сразу после выхода статьи мне позвонили из минкульта и сообщили: «Вам перечислены деньги, срочно покупайте билеты, л­етите в Москву. В Госдуме будет презентация собрания сочинений Достоевского, которое издает Леонид Константинович Полежаев». Я полетел. Стою, жду его. Он ко мне подходит и п­альцем мне в грудь тычет: «Ну что, – говорит, – все мы ­правильно делаем?». Он, видимо, статью мою прочитал. Мне тогда по наивности казалось, что я пишу эти статьи и разговариваю с ­властью. И власть меня слышит. Но нет. Я, оказывается, критиковал. А кому это понравится? Никому. Вот и Полежаеву не понравилось. Поэтому и был дан указ Радулу, чтобы меня здесь не было. Меня и не стало.

– Ходили слухи, что вы убежали…
– Если бы я тогда не ушел, меня бы просто посадили. Потому что было дано указание за четыре месяца сделать полностью ремонт в музее. Хотя реально там объем работы – года на два. Тендерные конкурсы длятся месяцами, а направлений – десятки: сантехника, электрика, пожарная безопасность, сам проект должен обсуждаться, пройти целый ряд этапов. Но ­Полежаев с­казал: четыре месяца и все. Я, когда об этом услышал, сразу понял, что это авантюра. Ремонт в музее в итоге сделали. Только почему-то там, где по документам должен был быть керамогранит, на самом деле лежит бытовой линолеум. Автостоянка должна была появиться. Где она?

– Кто-нибудь понес за это наказание?
– Я ушел, поэтому наказывать было некого. Ремонтом занималось министерство культуры. Никого тогда не волновало, что это не просто здание, это музей. И есть особые требования к той же вентиляции и т.д. Но кто будет спорить, если указ был дан сверху. Никаких тендеров и конкурсов не проводилось. Деньги потоком шли неизвестно куда… Вот где должна была разбираться прокуратура. А кого они будут наказывать? Сами себя что ли сажать?

– Строительство многоэтажки, которое намеревается осуществить компания «Высокие Технологии», – это же прямое нарушение норм охраны памятников культуры? Кто разрешил это строительство?
– Насколько мне известно, министр культуры крайне категорично относится к этому строительству. Да и сам я общался с товарищами из «Высоких Технологий» и говорил им, что им никто не разрешит здесь построить много­этажку. Но меня сейчас волнует совсем другое. Моя задача – обеспечить строительство пристройки, дать музею перспективу. Механизм определения приоритетов для распределения денежных потоков мало кому известен. Мне в том числе. Поэтому я стараюсь действовать по медицинскому принципу: главное – не навреди…

P.S. Весь проект «БЕСЫ» можно прочитать в журнале «Бизнес-курс» №27 от 20 июля 2016 г.