Омская общественница, активно подключившаяся к обсуждению процесса «мальчика на гречке», дала БК55 ещё один комментарий с оценкой ситуации — уже в перерыве последнего заседания суда.

Оговорим, что Алеся, высказывая мнение, ещё не знала, каким реально будет приговор для обвиняемых. И одно пояснение она уже дала после его оглашения.

— В данном случае я на стороне мальчика. Как многие ни говорили, что нельзя рассматривать ситуацию с его точки зрения, что это всё проявления ювенальной юстиции, но я хочу акцентировать внимание именно на том, что это не семья, которая занималась воспитанием, а группа лиц, которая пыталась… усмирить ребёнка?.. Воздействовать на него, поставить в какие-то только им понятные рамки, именно таким способом.

Поэтому я и на стороне мальчика, и мне не нравится, что он не обладает в этом суде субъектностью, правомерной защитой, он как потерпевший и всё. Хотя сторона обвинения не может не в полном объёме заявить свои претензии. То есть, у него нет защитника, который действовал бы по чувству долга и совести, защищая его, и сам он не в том возрасте, чтобы говорить объективную информацию, как-то её объективно оценивать. Поэтому данный процесс ведётся однобоко. Если бы не было записей — вообще могло всё развалиться, мол, ничего не было. И что раны на ногах — от того, что он упал с велосипеда. А так есть периодичность, есть записи, которые доказывают нам длительные пытки, как мы узнаём, со 2 по 11 мая 2019 года он стоял на гречке ежедневно по нескольку часов, есть и записи.

Честно говоря — и отчима, и мать вся страна жаждет увидеть коленями на гречке. Их надо сажать, потому что не вижу у них раскаяния. Если брать в контексте, какие сроки дают людям, которые участвуют в несанкционированных митингах, и при этом с тем, что здесь были реальные истязания — то и максимальные наказания, которые требует для Юмашевой и Казакова прокурор, мы считаем недостаточными. Это очень быстро позволит им выйти на свободу и продолжить свои пытки над этим же ребёнком. То есть Казаков может подать ходатайство на УДО, будет себя в колонии примерно вести, может произойти амнистия и так далее… Поэтому очень сильно переживаем: срок небольшой, они не успеют осознать и до того момента, когда ребёнку исполнится 18 лет, они выйдут на свободу. И смогут ещё ему отомстить.

Я причём не думаю, что после такого процесса они бы как пара разбежались. Я вижу, что это наоборот их сплотило. Мы ведь сегодня услышали, что Юмашева частично взяла на себя его вину и из категории свидетелей вышла в категорию обвиняемых. Изначально-то она вообще шла мимо уголовной ответственности. И только её показания позволили переквалифицировать дело в действия группы лиц.

Есть реальность: мы однозначно усматриваем, что ребёнку нанесена психологическая травма. И мы слышали, что эксперт-психолог это подтвердил. Поэтому не можем отвечать за то состояние, до которого ребёнок сейчас доведён. И как случившееся вообще наложило отпечаток на его дальнейшее развитие. И также его будущее будет зависеть от сроков, которые получат обвиняемые. Сможет ли он вообще выйти из этой ситуации или будет в неё погружен навсегда. И травма, и возможность остаться зависимым от этих людей в будущем (если сроки будут условными).

Что касается самого плохого поведения мальчика, то я считаю, хулиганство — нормальный процесс в развитии каждого ребёнка. Он позволяет ему познавать мир. Если процесс не переходит в совсем жестокие и озлобленные формы воздействия на окружающих. Тогда это уже опасность, которую можно квалифицировать как преступление. В данном случае нам говорят, что ребёнок похищал деньги. Давайте тогда тоже говорить, что не похищал, а брал из кармана у дяди. Это тогда не похищение, а просто желание ребёнка купить сладостей и угостить друзей.
Как если мы пытаемся назвать этот суд процессом о семье и ненадлежащих методах воспитания, а не об издевательствах, так и здесь — брал просто деньги из кармана. Не убегал из дома, а пытался изведать мир. Как раньше дети уходили на север, желая его исследовать. Оценка действия ребёнка тут зависит от уровня любви матери — либо она оценивает позитивно, либо начинает репрессивно всё эти его естественные потребности пресекать и, пользуясь его попытками познать мир, начинает наказывать и унижать. Переводя в жажду его страданий и власти над ним.

После

Мальчик уже в интернате, сейчас органы опеки могут оформить временную опеку бабушки, но на основании приговора органы должны написать иск о лишении матери родительских прав. Тогда через три-четыре месяца прав её лишат, скорее всего. Или ограничат. А тогда, если только ограничат, ребёнка могут только взять под опеку, она будет знать, где находится ребёнок. Будет добиваться по суду возвращения прав в полном объёме. И сможет их восстановить. А могут лишить прав — и тогда ребёнка могут усыновить, поменять ему имя, отчество, и его местонахождение она не узнает никогда в жизни. И это уже дорога в один конец — ничего она тогда не изменит.